– Хватит! – закричал Витор Корс. – Я больше не намерен слушать этот бред! В чём ты меня обвиняешь? С тобой ведь всё в порядке, и никто не заставляет тебя носить кольца!

– Со мной да, относительно…, но извини, это не твоя заслуга! Это счастливое стечение обстоятельств. Дар Богов! Глядя на Никто, я представила, как бы могла сложиться моя жизнь, родись и я такой светлой. Где бы я сейчас была? Наверняка тоже гнила в чьём-нибудь замке в качестве рабыни! Да, мне крупно повезло, но даже меня унижают! Ненавязчиво дают понять. Напоминают.

– Кто?!

– Неважно! Я в порядке, да. А мама? А брат? Это ты виноват! Не надо было тащить её в наш мир! Знаешь, у Никто ведь тоже была «белая» подруга, её звали Роза, кажется. Только он её отправил наверх, спас от такой рабской жизни. Может, ты скажешь, что он её недостаточно любил?

– Ты мне сейчас пересказываешь спектакль Донателы Валери?

– Да. Потому что эту историю он ей рассказал про себя. Почему он не остался с Розой? Может потому что понимал, что не будет им жизни в этом мире, не им, не их детям. И я тебя не обвиняю, не смотри на меня так. Ты был молод и всё понятно. Просто… ты сам себя винишь, больше чем я тебя виню! Только ты винишь из-за того что не уберег её, а надо винить из-за того что забрал её из «Верхнего мира» изначально!

– Я её не забирал! Всё было взаимно, и дети… мы были так счастливы, когда она поняла что ждёт тебя…

– Не надо…

– Мы ни о чём не думали, ты права, мы просто были счастливы. Непозволительно счастливы! И ты… ты родилась темненькой, понимаешь? Не возникло никаких проблем, и мы не задумывались. И… я хотел ещё сына, и она, она хотела родить мне сына. Мы не думали, о том, какой он будет, светлый или тёмный, вернее, наверное, были уверены, что он будет таким как ты – тёмненький.

– Ты хотел сына… ну вот сегодня ты его получишь наконец-то! И постараешься ему объяснить, почему заочно определил в мусор, или как ты говоришь: «человеческие отбросы» и сделал рабом.

– Никто не мой сын! Мой второй ребёнок погиб! И я даже не уверен, что это был мальчик! Какое-то сомнительное сходство, как тебе показалось, даже если оно и есть, ничего не значит!

– Все белые похожи друг на друга, на одно лицо, да… я знаю.

– Ты не можешь судить о сходстве по портрету.

– Сам увидишь. Это лучшее доказательство, хотя и всё остальное сходится. И место где он вырос, как раз там, где стоял твой гарнизон.

– Он тебя обдурил.

– Потому что он сын дьявола, да?

– Да!

–Тебе самому не смешно, повторять эту глупость?

– Нет. Мне совсем не смешно!

В дверь постучали:

– Арестованный доставлен, господин.

Карина, резко встала:

– Я уйду сейчас.

– Постой! Я просто хотел сказать тебе, Карина… ты не должна меня винить… ты… ты просто ещё не любила вот так, сильно. Ты не влюблялась. Когда любишь, не думаешь ни о чём! Просто хочешь быть с этим человеком и неважно «белый» он, или «не белый» из твоего мира или из чужого! Неважно, что вокруг происходит, просто вы вместе и всё. Тебе трудно понять меня, потому что ты никого не любила вот так, по настоящему, тогда бы я посмотрел на тебя! Когда любишь ничего не важно, всё становится неважным! Ты способен на безумства и глупости…

– И это говоришь мне ты?!

Корс грустно усмехнулся:

–Да представить меня влюблённым и безрассудным трудно, но я был молод. Я был другим! Это было так давно, и любовь… Любовь… Она всё объясняет. Да, может быть она заставляет совершать ошибки, но она всё оправдывает. И всё окупает!

– И… и она важнее долга?

– Причём здесь долг?! О чём ты? К чему ты клонишь? Если ты о князе Ареле и его записочках, опять, нет! Это не любовь! Это твоя прихоть, и она ничего не значит!

– Я не об Ареле…

– Карина? Карина! Что с тобой? Ты куда?!

Глава третья. Витор Корс и Никто

Конвой, привычно следуя давно заведённому правилу, грубо втолкнул Никто в комнату. Здесь Витор Корс обычно проводил допросы обвиняемых.

Хромой Никто запнулся и едва не упал, тем более что один из конвоиров с силой толкнул его в спину, а другой равнодушно ударил палкой по ногам.

Витор Корс , наблюдая эту картину едва сдержал улыбку и только покачал головой. Охранники же рассмеялись, их развеселила неуклюжесть Никто и то, что он споткнулся.

– На колени, – прорычал один из них, – надавив Никто на плечи, пригибая к полу. Никто повиновался.

Поставив таким образом заключённого на колени, они сняли с его головы мешок, но Никто не поднял головы, не взглянул на того к кому его привели.

Витор Корс сделал знак рукой, и один из солдат палкой приподнял подбородок Никто вверх, чтобы было видно лицо. Никто зажмурился, светлая косая чёлка падала ему на лоб, изуродованную щёку как обычно закрывала часть маски.

Витор Корс посмотрел на портрет в золочёной рамке, и перевёл взгляд на Никто. Он молчал. Пауза затягивалась, и охранники недоумённо смотрели на своего господина, ожидая дальнейших приказаний. Наконец, уловив вопросительные взгляды своих подчинённых, он тряхнул головой, словно отгоняя от себя наваждение, и резко поднялся из-за стола.

– Так-так… – произнес он как-то растерянно. Подошёл к Никто, разглядывая его очень внимательно. Обошёл кругом.

Руки Никто были закрыты в наручники за спиной.

– Освободите руки ему, сделайте вперед,– приказал Корс.

Охранники тут же принялись выполнять приказ. Они перестали удерживать голову Никто в запрокинутом положении, и он сразу же опустил её вниз, копна белых волос закрыла его лицо.

А Корс невольно засмотрелся на нарядные, видно, что хорошие и дорогие сапоги, одетые на Никто. Новая не стёртая подошва у них была подбита блестящими стальными пластинами.

Командующий конвоем, которого звали Нолан, заметил взгляд своего начальника, и понимающе кивнул:

– Я тоже обратил внимание, – сказал он, – отличные сапоги!

– Да, уж! Одет как господин, а не раб, – с усмешкой согласился Корс.

Он наступил мыском сапога на кончик одной из кос Никто лежавший на полу. Он видел, что с одной стороны у Никто заплетено две косы, а с другой только одна.

– Почему три косы, а не четыре или две? – спросил он.

– Что? – едва выговорил Никто тихо и немного удивлённо, он попытался обернуться, но солдаты не позволили ему.

– А она вот у него, под волосами, – Нолан грубо приподнял часть волос Никто, – короткая. Словно отрезали, – он хмыкнул.

– Я зарабатываю деньги честным трудом, – произнес Никто, словно через силу, – я сражаюсь в Колизее, и на эти деньги… на эти деньги покупаю себе сапоги.

Охрана и Корс засмеялись.

– Не нужно оправдываться, – Корс продолжал улыбаться, – никто тебя на данный момент ни в чём не обвиняет. Нет ничего зазорного в том, что ты хорошо одет. Мне это даже нравится!

Никто промолчал.

– Ну? Что же ты замолчал? У тебя такой забавный акцент, такой словно шепелявый, зубы все на месте?

– На месте, – огрызнулся Никто в ответ.

Охранники снова заржали.

– Ладно, я шучу. Вижу, что на месте. Расскажи мне, как обычно, что ты ни в чём не виноват, и с тобой обошлись несправедливо. Все кто оказываются у меня здесь в этой комнате, всегда мне рассказывают об этом. Все невиновны и арестованы не справедливо!

Корс повернулся к солдатам:

– Вы слышали, чтобы хоть один человек признался сразу, что он здесь по справедливости и за дело?

Конвоиры продолжали веселиться:

–Нет, господин!

– Ведь с тобой тоже обошлись несправедливо? Разве не так? И ты ни в чём не виноват? Правильно?

– Да, – ответил Никто.

Корс сам едва сдерживаясь, сделал знак солдатам замолчать:

– Хватит веселиться! У человека горе!

Они мгновенно затихли, явно продолжая наслаждаться спектаклем и предвкушая то, что обычно следовало немного позже.

– Вот видишь! И в чём же те с тобой обошлись несправедливо? Расскажешь нам?

Витор Корс вернулся за стол:

–Ну? Что молчишь? Говори не стесняйся, здесь все свои!