– Бывает и такое, что человек живёт себе и живёт при полном удовольствии, и на орехи ему практически не достаётся – так только, если по нелепой случайности. – вдруг услышал Евпсихий Алексеевич радушный и слегка доверчивый женский голос, который вполне мог принадлежать юной хорошенькой девушке.

– Что?? – вздрогнул Евпсихий Алексеевич.

– Я знаю, например, что вы по зубам получали, и неоднократно, да только это не убавило в вас лёгкости. – сообщил женский голос. – Безмятежное существование для вас – это что-то вроде физкультурно-оздоровительных экзерсисов; здесь вы похожи на любого человека, кого только не возьми для примера. Но ведь так не может продолжаться вечно. И вот однажды, когда ни что не предвещает беды, человек просыпается в собственной постели, окружённый столь невероятным количеством напастей, что в пору в петлю лезть. Или ещё хуже, если он просыпается не в собственной постели, а в какой-то халупе на окраине города, и даже совсем не просыпается – бывает и такое.

Голос звучал в непосредственной близости от Евпсихия Алексеевича, могло показаться, что он находился непосредственно в самой голове Евпсихия Алексеевича, что могло быть вызвано грустными психическими отклонениями, если б не миллион самовзрывающихся и бешено снующих мыслей, овладевших нашим героем, когда он убедился в натуральности этого голоса.

– А, ну конечно. – произнёс Евпсихий Алексеевич. – Очередная невеста зашла в квартиру без спроса, увидела, как я в гроб укладываюсь, а теперь шалит. Нет, голубушка, со мной много не пошалишь, плохо ты меня знаешь.

– Извините, Евпсихий Алексеевич. – продолжил вещать девичий голос в слегка занудной и смиренной манере. – Я и в правду недостаточно хорошо вас знаю, а уж вы меня тем более не знаете, и наш разговор мне следовало бы начать со знакомства. Хочу вас сразу предупредить, чтоб вы не покидали пределы гроба, поскольку слышать меня возможно только находясь внутри. Слишком долго разъяснять такие банальные мистические императивы взрослым живым людям, но мертвецам здесь всё понятно. Как дважды два.

– Каким мертвецам? – насторожился Евпсихий Алексеевич.

– Да вот получилось так, что вы со мной разговариваете, а я нынче такая, что мертвей некуда.

– Аааааа!! – завопил Евпсихий Алексеевич и, сшибая лбом крышку, вылетел из гроба, чтоб одним прыжком очутиться у двери, схватить табурет и приняться им помахивать, угрожая невидимому врагу. – Не может быть у меня в доме чертей, я в них не верю.

Как и было обещано – голос не звучал вне пределов гроба, и Евпсихий Алексеевич, привыкая к знакомой домашней тишине, быстро успокаивался, ворошил скудные волосёнки на голове и уверял себя, что маленько заснул, находясь в уютной гробовой атмосфере, а оттого ему и примерещилось не пойми чего. «Хотя, от приятелей своих тоже можно каверз ожидать – изобретательны они на редкость. – постукивая зубами, улыбнулся Евпсихий Алексеевич. – Да со мной такие шутки не пройдут, я и на непререкаемую суровость горазд.» Евпсихий Алексеевич воротился к гробу, решительно приподнял его и встряхнул, обстучал бесцеремонным кулаком со всех сторон, пошарил обеими ладонями по всем его уголкам, пытаясь найти хоть какую-нибудь щель или подленькое радиотехническое устройство миниатюрных размеров, разъясняющее явление голоса, но ничего не обнаружил. Тогда он опустил в гроб голову и прислушался. Первые секунды Евпсихий Алексеевич слышал только расточительный, непрожёванный шум в ушах, но затем разобрал и кривоватые слоги, призывающие его имя несколько печально и мучительно.

– Не может быть. – твёрдо решил Евпсихий Алексеевич, проследовал на кухню, где залпом выпил стакан воды, а затем и ещё один стакан, а затем и съел представительный кусок колбасы. – А если всё-таки такое может быть, то я в это поверить не могу.

Евпсихий Алексеевич дожевал колбасу, вернулся к гробу и снова опустил туда голову, напрягая слуховое внимание как можно сильней.

– Залазззззь… залазззззь… ты всё узнаешшшшь… – грустно вещал голос из гроба, явно не желая потерять собеседника.

– Короче говоря, я поступлю так. – обратился Евпсихий Алексеевич к невидимой обладательнице загробного голоса. – Я вновь залезу в гроб и накроюсь крышкой, чтоб послушать, что будет дальше. Но заверяю клятвенно, что если хоть на чуточку… – Евпсихий Алексеевич изобразил пальцами весьма незначительную чуточку. – Если хоть столечко почувствую угрозу своей жизни, то немедленно изрублю этот чёртов ящик в щепки и сожгу где-нибудь на помойке. Можете в этом не сомневаться, дорогая девушка – или кто вы там такая!!

Евпсихий Алексеевич грозно кашлянул, немножко привёл себя в порядок – быстренько причесался и заправил в штаны рубашку – уверенно перекрестился слева-направо (но не помня в точности, по-православному он выполнил этот жест или по-католически – а католиком в эту минуту он точно быть не хотел – перекрестился и справа-налево), после чего возлёг в гроб и закрылся крышкой.

– И что вы хотите мне сказать? – торжественно вопросил Евпсихий Алексеевич у голоса. – Здрасьте!!

– Добрый день, Евпсихий Алексеевич, я очень рада, что вы меня послушались. – незамедлительно ответил девичий голос, стараясь быть мягким и сиротливым. – Я сразу представлюсь, чтоб вам было удобней ко мне обращаться. Меня зовут (или звали – пока я была жива – уж как хотите, так это и понимайте) Анна Ильинична Зарницкая. Я умерла в возрасте восемнадцати неполных лет ровно четверть века тому назад, и померла при настолько загадочных обстоятельствах, что и тела моего не было найдено и захоронено, а неприкаянная душа моя не смогла с миром отойти в мир иной. Ей необходима справедливость. Даже не возмездие, а элементарная справедливость, близкая к Истине.

– Но если вас не захоронили, то откуда взялся этот странный гроб, из которого вы изволите вещать? – напрягся Евпсихий Алексеевич.

– О да, этот вопрос очень важен для продолжения нашей беседы, но тут мы сталкиваемся с областью излишних человеческих чувств, с родительской – можно сказать – коллизией.

– Коллизией?

– О да, можно сказать и так. Мои несчастные родители приобрели этот гроб, в качестве некоторой символики, позволяющей им горевать и лить слёзы, по примеру всех прочих родителей, чьи дети рано умерли. Но все прочие родители совершают этот обряд на кладбище, на маленьких удобных скамеечках у могильных холмов. А моей могилки на кладбище быть не может, поскольку труп не найден, и даже смерть официально не признана. И вот, спустя некоторое время, родители обзавелись гробом, наделив его некоторой эманацией меня, благодаря чему и получили свою толику родительской утехи, а я получила возможность вещать и требовать справедливости.

– Ваши родители просто купили гроб, чтоб с его помощью фрустировать о вас почём зря?..

– Да, он также покоился на столе в моей комнатке, и постороннему взгляду не бросался в глаза.

– И ваши родители слышали ваш голос, имели радость общения с вами?

– Увы, нет. – вздохнула девушка. – Даже моей крайне любопытной маменьке не пришла мысль засунуть голову в гроб (на что внезапно решились вы, любезный Евпсихий Алексеевич), и я напрасно оттуда взывала, используя все возможности потусторонних сил. Но вот однажды пришло время и мои несчастные родители померли, а некоторое количество дальних родственников прибрали вещички из квартиры к своим рукам, предложив дяде Пете вынести гроб на помойку.

– Дяде Пете??

– Это очень дальний родственник из Армавира, он согласился вынести гроб на помойку в обмен на пару замечательных серебряных подносов, и получил эти подносы вместе с костюмом-тройкой, который мой папенька, кажется, так ни разу и не носил; но вы сами убедились, Евпсихий Алексеевич, что до помойки он гроба не донёс, а выбросил в кусты липовой аллеи.

Евпсихий Алексеевич в этом убедился.

– Я всегда недолюбливала гражданскую самобытность нашего человека, его бытовое сознание – если можно так выразиться… Это всё больше смердяковщина и деинтеллектуализация, я так считаю.