Я высунул руку в приоткрытое стекло и смотрел вперед поверх колосьев, где между золотом полей и голубым простором неба проходила белая черта горизонта, как будто специально проведенная невидимой рукой художника, чтобы не слились края лазоревого и желтого. В голове у меня медленно складывался паззл. Это небо, эта земля, эти люди, каждый с целой горой недостатков, но почему-то любимые. Отчего я здесь, в этой Газели, тесной, неудобной, но такой сейчас приятной?

На небе, еще залитом солнцем, уже появился тонкий полукруг месяца – первый признак приближающегося вечера, когда, наконец, последние остатки дневного жара рассеются в холодеющем воздухе, а поля потеряют свой блеск. Я закрыл глаза и провалился в сон.

3

Прошло, наверное, чуть больше часа после того, как мы выехали из Нижнего. Я ненадолго закемарил и проснулся от звучного голоса Димы. Он разговаривал по телефону и делал это как всегда очень громко: богатырское сложение проявлялось и в голосе – низком шумном басе.

– Да, да, понял. Да, сворачиваем.

Я лениво посмотрел в его сторону. Несмотря на жару, я немного замерз от сквозняка и теперь, съежившись на сиденье, цеплялся за уходящий сон.

– Вано, проснулся? – спросил Дима.

– Проснулся, – потягиваясь, ответил я.

– Хорошо. Олег звонил. Они с Пыловой едут в Дальнее Константиново, а мы сейчас сворачиваем на Нижегородец. Ты обо всем там с местными договорился?

– Да. В Нижегородце у нас в семь часов показ фильма. Едем сразу в Дом культуры.

С показом фильма у нас вышла целая чехарда. Эта идея о передвижной кино-бригаде, которая будет просвещать сельское население, мне сразу не понравилась по двум причинам. Во-первых, подготовкой кино-бригады должен был заниматься, в основном, я. Хотя казалось, что ничего сложного в этом деле нет (позвонил в администрацию, договорился о помещении, попросил как-нибудь оповестить людей), но в действительности все вышло по-другому. Главы сельских администраций никакого интереса к нашему мероприятию не проявляли. У них хватало своих забот. Кроме того, на каких основаниях им вдруг предоставлять нам помещения для сеанса и сгонять народ на такое странное «шоу»? Хорошо хоть мы могли представиться членами «Приволжского центра поддержки семьи». Слово «Приволжский» придавало значение нашему мероприятию, хотя во всем этом «Центре» работал только один человек, и тот неадекватный. А словосочетание «Поддержка семьи» вызывало определенные ассоциации с властью: в тот год как раз был бум всяких правительственных программ по популяризации семейных ценностей. Нужно было отдать должное Олегу. Иногда названия у него получались отличные. Не то что «антиабортный миссионер».

Вторая причина, почему мне не хотелось демонстрировать фильмы – это мое неверие в то, что мы сможем привлечь много людей на сеансы и, по сути, проездим впустую. Я думал, что больше, чем по сорок-пятьдесят человек мы не получится собрать нигде, а значит и «просветить» толком никого не выйдет.

Когда мы сидели у Сергеича, я выдвигал миллион аргументов против кино-марафона. Нужно было оповещать население заранее, чтобы хоть кто-то пришел; нужно было подобрать хороший фильм и продумать все досконально. Но Олег оставался непреклонен и на все мои возражения отвечал, что наше появление произведет фурор среди туземцев.

– Представь, – восторженно, как Гитлер возле рейхстага, говорил он, – только представь: Богом забытые колхозы, никакой культурной и общественной жизни, и тут – кино-бригада из Нижнего с бесплатным сеансом. Да народ из всех окрестных сел примчится смотреть.

Как бы то ни было, меня с общего согласия назначили «старшим», выдали бейджик с глупой надписью и велели накрапать речь и подыскать подходящий фильм.

Марина, наверное, больше была достойна руководить этим необычным проектом. Она буквально жила антиабортной деятельностью: участвовала во всех акциях, целыми днями собирала подписи, проповедовала в женской консультации. Но особенности психического устройства делали ее неспособной к руководящим должностям.

Она очень помогла мне с выбором фильма. Марина знала все короткометражные ролики и длинные документалки, связанные с нашей темой. Сама она настаивала на фильме «Безмолвный крик» – название, подходящее скорее для голливудского ужастика. Какой-то американский доктор комментирует видеосъемку аборта. Маленький человечек внутри плода, настоящий, живой, со всеми признаками самостоятельного существования. Вдруг на экране появляется игла хирургического инструмента – это укол, проникающий до самого плода. Ребенок чувствует приближение смертоносного жала, когда оно еще только начинает проникать в организм матери. Он теряет покой, начинает нервничать, двигаться, пытается что-то сделать, куда-то выскочить, а может просто достучаться до матери, разбудить в ней, в этом самом родном человеке, то неотъемлемое чувство каждой женщины, когда она носит под сердцем. Кажется, что малыш кричит, но ультразвуковой ролик, как раз звука и не передает. После иглы появляются другие орудия казни. Они разрывают маленького человечка на части, и он навсегда замолкает.

Я сам был потрясен, когда посмотрел это видео.

– Неужели врачи, делающие аборты, знают это все? Как могут люди этим всем заниматься? – спросил я Марину, когда фильм закончился.

– Просто это не люди, – неожиданно лаконично, жестко ответила она.

Но по здравому рассуждению и настоянию Вити было решено взять что-то менее шокирующее. Он нашел в интернете сорокаминутный фильм, демонстрировавшийся по одному из центральных каналов. Видео подходило и по времени и по картинке: ничего слишком страшного, частая смена кадров, захватывающая музыка, – в общем, при хорошем содержании привычная для клипового мышления подача материала.

Когда мы подъезжали к дому культуры, я начал немного нервничать. Мало того, что мы опаздывали из-за сборов Олега, у нас еще ни разу не было возможности опробовать оборудование. Теоретически все должно было работать хорошо, к тому же и Витя был опытным техником, но никто из нас не нашел времени, чтобы проверить работает ли экран, и какое изображение дает проектор.

– Блин, уже на двадцать минут опаздываем, – нервничал я.

– Ладно, – спокойным тоном протянул Дима, – представь, как Олег с Пыловой опоздали. У них концерт начинается тоже в семь, а им до Дальнего Константинова еще полчаса ехать.

Да, Олег и опоздание были словами-синонимами. Те, кому часто приходилось с ним работать, знали его маниакальную страсть перекладывать вещи, готовиться к чему-то в последний момент, отчего все мероприятия задерживались в лучшем случае на час.

– Тоже верно, – примирительно сказал я, – Пылова должна сейчас нервничать больше. Первый концерт, и такая задержка.

– Ну, за две недели ей придется привыкнуть к опозданиям.

Мы с Димой засмеялись на весь салон. На заднем сидении проснулся Витя и чуть от неожиданности не свалился на пол. Марина и ее друзья тоже стряхнули остатки неглубокого дорожного сна.

– Что, приехали уже? – спросила сзади Марина.

– Да, – как обычно громко возгласил Дима, – прошу, господа, с вещами на выход.

Наша Газель остановилась около желтого одноэтажного здания. Когда мы подошли к двери, то увидели, что она заперта на большой старый амбарный замок. Около нас тут же появилась лет пятидесяти женщина, крупная, суетливая.

– Вы фильм показывать? – осведомилась она.

Получив утвердительный ответ, она быстро пошла в сторону магазина, стоявшего тут же на площади перед ДК, и через минуту вернулась с большой связкой ключей.

Перед дверями, ожидая обещанного показа, стояли дюжины полторы женщин разных лет. В основном среднего возраста, но были и старушки. Многие пришли с детьми, так что среди наших зрителей оказалось еще четверо или пятеро малышей от восьми до двенадцати.

Я, конечно, не ожидал аншлага, но никак не думал, что нам не удастся собрать и двадцати человек.

– Это все, никто не должен еще подойти? – спросил я у одной из стоявших тут женщин.