– Привал! Выставить охранение, особое внимание – лестнице. Старший – Ракута. Вы, двое, со мной!
Подхватив двух бойцов, старший лейтенант пошел по коридору этажа, миновал обширный холл и вышел на балкон пожарной лестницы. Лестница шла по углу высотки, и вид с полукруглого балкона открывался в две стороны улицы. Переулок же и вовсе был как на ладони. Однако крыши двух домов напротив всё же несколько мешали обзору, поэтому старший лейтенант принял решение подняться еще на один этаж.
Солдаты встали, переволокли свой груз еще на два пролета вверх. Наконец-то стали располагаться. Расчет споро собрал крупнокалиберный пулемет, взгромоздив тело с длинным стволом на колченогий станок. Здесь же рядом разместили коробки с лентами. Сержант Ракута подошел к пулемету, деловито покрутил его из стороны в сторону, после чего, удовлетворившись, стал монтировать на него оптический прицел.
Бойцы тем временем уже притащили поближе «общественные» диванчики – дом был, по новым меркам, «элитным», и на элементах уюта здесь не экономили.
Старший лейтенант проверил установку пулемета, не удовлетворился величиной отрицательного наклона ствола и велел притащить что-либо подсунуть под задние опоры треноги. Притащили прямоугольную цветочную тумбу. Повыдергивали растительность и завалили конструкцию набок, дабы упоры стояли на твердой боковой стенке, а не проваливались в рыхлую землю.
Грязи на балконе прибавилось. Старший лейтенант философски хмыкнул.
– Ракута с отделением, остаешься здесь с пулеметом, старшим. У пулемета двое. Постоянный контроль улицы. Связь – по радио. Внимание – коридору и лестницам. Смена дежурных у пулемета – через два часа. Завтра ваш караул сменим. В общем, действовать по обстановке!
– Есть! – не очень оптимистично ответил сержант.
– Остальные – за мной! – приказал старший лейтенант и пошел в сторону лифтов.
– Да, и жильцов тут не обижай – сам понимаешь, все люди здесь не простые, – полуобернувшись, сказал он остающимся. – Ну, да… сам разберешься! – и офицер, коротко махнув рукой, заспешил в сторону лестницы.
Оставшись начальником, Ракута хмуро оглядел свое войско. Вместе с ним всего было пять человек. Вот и всё отделение. Вздохнул и посмотрел на прямоугольную коробку милицейской рации. Из нее шипело и изредка пробивались какие-то переговоры.
– А, а х.. с ним! – Ракута поежился, снял каску и стал распоряжаться.
Поставил двоих наблюдателей к пулемету, лично вставил конец ленты в приемник. Оставив наблюдателей наблюдать, как завещано Уставом, увел свободную пару в холл – на балконе достаточно сильно чувствовался ветерок и было холодно.
Сержант одернул на себе обмявшийся под броником камуфляж, передвинул на видное место штык, поправил автомат и, придав себе тем самым донельзя героический вид, пошел звонить в квартиры «своего» этажа: полезно было знать, какие из них сейчас обитаемы, что за люди проживают… Как-никак они – ближний тыл его воинства. Из четырех квартир, двери которых выходили в холл, две оказались заперты, на долгие звонки никто не открыл во всяком случае, в одной оказалась молодая женщина с сыном десяти примерно лет, который восторженно смотрел на Ракуту, будто сошедшего с экрана боевика. Этому знакомству сержант был рад: женщина скоро вынесла бутербродов воинству и предложила не стесняться обращаться за горячим чаем. Туалет опять же… Еще в одной квартире оказался иностранец. Он что-то импульсивно объяснял, показывал какие-то непонятные документы и часто повторял, что он «не комбатант». Толку, в общем, от него никакого не было.
Выходы вверх и вниз на «своей» пожарной лестнице тоже было решено перекрыть – притащили и подперли двери кадками с пальмами. Если уж кого-то припрет непременно по пожарной лестнице эвакуироваться – отодвинет. Но шум будет, и дежурные у пулемета непременно среагируют.
На этаже было тихо. Но остальной дом гудел. Было похоже на спешную эвакуацию. Безостановочно гудели вверх-вниз лифты, кто-то с кем-то ругался, кто-то кому-то что-то доказывал на повышенных тонах, где-то плакали дети. Дом был из сравнительно новых, с подземным гаражом. Причем дворовая территория была огорожена забором. Это спасло многих. Поток машин выезжал из ворот паркинга, протискивался через выезд со шлагбаумом и вливался в уличные потоки машин. Кто-то ехал налегке, всё еще расценивая происходящее как досадную помеху давно лелеемым планам. Ну а кто-то, из числа пессимистов или просто понимающих больше других людей, уезжал в забитых под крышу авто, стремясь запастись едой и хоть каким-то оружием.
В оптику пулемета тоже было на что поглядеть.
Периодически слышалась стрельба. Короткое пистолетное и глухое ружейное баханье всё чаще перемежалось автоматической стрельбой. Пару раз коротко пророкотало и вовсе из чего-то серьезного. То ли из такого же пулемета, как у них, а то ли из еще более крупного – КПВТ8 с бронетранспортера.
Шел плотный поток машин. Иной раз случались заторы, однако военные с блоков быстро на броне по тротуарам и газонам подскакивали к пробке, распихивали столкнувшиеся машины, и движение возобновлялось.
Ор, шум, непрерывные гудки клаксонов, выстрелы… И так постоянно.
21 марта, среда, середина дня,
Москва, подвал одной из новостроек.
Фазахетдиев Исматулло Сулаймонович, гастарбайтер.
– Совсем оставил Всемогущий детей своих, погрязших во грехе… – думал Иса, выглядывая в щель каморки. В скрытое оконце было видно основное помещение – большой подвал, в котором «в тесноте, да не в обиде», жила община таджиков-гастарбайтеров. Сейчас здесь царил разгром. Сломанные нары, разбросанные вещи. Распотрошенные баулы с немудрящим богатством людей, пытавшихся заработать в негостеприимной столице «Великого северного соседа» на пропитание своих семей, оставшихся в южном и солнечном, но, увы, нищем Таджикистане. Перекрученные матрасы и одеяла, еще какие-то тряпки. И кровь, кровь повсюду. И самое мерзостное – трупы товарищей Исы, пожираемые другими трупами…
Иса, как его называли работяги-нетаджики на одной из строек Москвы, или полностью – Исматулло – как обращались соплеменники, или даже уважительно Исматулло Сулаймонович – как говорили самые младшие из них – был уважаемым человеком. К своим сорока пяти он имел жену, четверых детей, несчетное количество рабочих специальностей и репутацию человека, могущего управиться с любой техникой: что починить гидравлику на японском экскаваторе, что с помощью жести от консервной банки и валяющейся проволоки сделать зажигание на незаводящемся жигуленке. Это, кстати, давало Исе дополнительный приработок. Многие кавказцы, купившие за совершенно смешные деньги совершенно убитую рухлядь и калымящие по всей Москве на этих «шайтан-такси», время от времени привозили к Исе своих железных коней на ремонт. Иса честно чинил и честно предупреждал, сколько, по его мнению, еще протянет автомобиль. Либо отказывался, говоря, что эту рухлядь только в переплавку. Как правило, прогноз оказывался точным.
Кавказцев Иса не любил. Они не походили на спокойных и рассудительных таджиков: кричали, жестикулировали, давили толпой, доказывая что-то своё. Демонстративно показывали свое отношение к таджикам, как бедной родне. Но особенно Исе не нравилось, когда кавказцы пытались сбить и так весьма скромную цену, назначенную Исой, аргументируя это тем, что они мусульмане, а мусульманин мусульманину должен помогать, поэтому Исе, мол, нужно бы сделать цену пониже. На это Иса степенно отвечал, что в таком случае и положенный обычаем «закят»9 также окажется ниже, что вряд ли понравится Всевышнему. И ради богоугодного дела им бы, напротив, стоило бы в оплате не скупится… Кавказцы чертыхались и платили назначенную цену.
Иса вдруг отчетливо понял, что сходит с ума.
Плохое началось еще вчера.
Днем ранее, 20 марта, вторник, утро.
Москва, одна из новостроек.
Один из работавших здесь таджиков-гастарбайтеров Рузикул пришел на работу больным и сказал, что на него с приятелем Раджабом в промзоне, где они жили в каком-то вагончике, с утра напали собаки. Раджабу собаки отхватили кусок мышцы от руки, и когда тот упал, то еще несколько раз укусили за ноги. И загрызли бы совсем, если бы не друг Рузикул. Тот сильно мерз в неласковой холодной Москве, поэтому, на его счастье, был в ватной куртке, рукава которой собаки не прокусили. Схватив кусок арматурины, Рузикул успел одной собаке перебить передние лапы, а второй так и вовсе удачно попал по голове, пробив череп. В общем, от собак удалось отбиться. На счастье, сразу попалась «скорая». У отчаянно размахивающего руками Рузикула машина остановилась, вышли женщина-врач и немаленький на фоне щуплых таджиков санитар. Почему-то доктора обоим таджикам первым делом посмотрели в глаза. Раджаба перебинтовали и уложили на носилки в машину. Зачем-то женщина-врач уточнила, кусали его собаки или люди. Раджаб удивленно подтвердил, что собаки – разве же могут люди кусаться? Потом спросили у Рузикула, не укусили ли его. На что тот ответил, что нет. Он пояснил симпатичной докторше, что не только увернулся, но и победил обеих собак. Тем не менее, врач осмотрела его руки и только после этого машина уехала.
