– Сухарь, ты чего, б…, делаешь, что делаешь, б…, сука? – орал Песя. – Шиза, б… твою сука мать!

– Сука-а-а-а!! Больно-о-о-а-а-а!! Убью-у-у гада-а-а-а!!

– Сухарь, Сухарь, сука, б…, с катушек съехал!!

– А-а-а-а-а!!! Сука-а-а! – вновь заорал Димон.

Сухарь, проглотив таки кусок димонова мяса, ринулся за вторым, с нечеловеческой силой притянув к себе Димона и вновь вцепившись в хлещущее кровью плечо. Песя снова попытался оторвать Сухаря. Пол уже был скользким от обилия крови, и вскоре троица завалилась, опрокинув на себя стол с готовым варевом и всеми необходимыми инструментами.

Димон орал, Сухарь отгрызал очередной кусок, не обращая внимания ни на какие действия Песи. Тогда тот схватил с плиты сковородку с остатками пригоревших макарон, и что было дури опустил на голову сбрендившего Сухаря. Старая, старорежимная сковородка была чугунной и веса немалого. И такого удара по башке хватило бы любому. Разбитая голова дернулась, часть скальпа съехала в сторону, обнажив розоватую поверхность черепа. Крови, что странно, почти не выделялось. Но и этот удар не оторвал Сухаря от его занятия. Песя бросился на него сзади, потянув на себя. Пальцы попали в рот и были так же зажеваны. Песя в страхе выдернул руку. На трех пальцах кожа была содрана практически до мяса и сильно кровила. Он в панике оглянулся. Больше ничего тяжелого на кухне не было. Димон же уже не орал – как видно, потерял сознание. Взгляд Песи зацепился за висевшие на стене бесполезные в наркоманском быту кухонные причиндалы. Там был двузубая вилка на длинной ручке. Размером инструмент был с половник. Судорожно схватив это импровизированное оружие, наркоман сжал его в окровавленной руке, примериваясь, куда ударить – шанса на второй удар у него, скорее всего, не будет. Решив валить Сухаря наверняка, он зашел чуть сбоку и что было сил, воткнул вилку ему в глаз. Тот вдруг замер и как-то даже распрямился, оторвавшись от жертвы. Песя для верности провернул вилку, и так ушедшую внутрь черепа сантиметров на пятнадцать. Тело Сухаря стало валиться вбок, а Песя, всё еще в ужасе, судорожно сжимал в руке кухонный инструмент. Вилка вышла из глазницы, вывернув за собой какую-то коричнево-серую субстанцию, тащившуюся слизью к вилке. Ощутимо завоняло какими-то помоями.

– Димон, Димон, ты как, живой? – кричал Песя, пытаясь растормошить друга.

– Очнись, к врачу надо! А этого п… завалил я! Быстрее надо, б…, пока ментов нет!

Изгрызанное тело не отзывалось и вообще не подавало признаков жизни. Из страшных ран торчали измочаленные мышцы, сухожилия и кровеносные сосуды.

Песю затошнило. С низу живота вверх неудержимо побежал ком. Придерживаясь за стены окровавленными руками, он пошел в ванну. Здесь его и вырвало. Там же он и остался, поначалу промыв раны на руке водой и замотав там же найденной тряпкой. Тошнота не уходила. Да еще и навалилась какая-то странная тяжелая слабость. Жалея себя, Димон скрючился здесь же, подле унитаза, прижавшись лбом к его холодному фаянсовому боку. Казалось, так было легче… Постепенно уходили звуки, исчезал свет, уходила сама Жизнь из его не по возрасту дряхлого тела…

На ключ входная дверь не закрывалась – замок вместе с частью косяка вырвали еще в прошлом году, во время штурма притона. Починить дверь и вставить новый замок наркоманам не хватало ни денег, ни желания.

Наркоконтролевцы встали за дверью. В городе творилось что-то непонятное. Какие-то криминальные войны, прямо. Милиция явно зашивалась, и половину личного состава наркополицейских бросили на различные «усиления». Но явную «палку» упускать было нельзя, поэтому оперативник прихватил прапорщика из своего спецназа и поехал в адрес. Хотя такими силами и не положено, конечно. Из-за двери явно несло ацетоном и ещё какой-то дрянью. Оба наркополицейских достали пистолеты: опер в гражданском – обычный потертый ПМ, а спецназовец, в дополнение к своей черной форме нацепивший и шапку-маску, больший по сравнению с оперским «макаром» по размеру «ПЯ»¹⁶ – пистолет, о перевооружении на который и армии, и правоохранительных органов было широко объявлено, но, однако, вживую виданный пока только в различных спецподразделениях.

Опер коротко кивнул, и спецназовец, как лучше подготовленный и защищенный бронежилетом, ломанулся вперед.

– Лежать бояться! – орал он, водя из стороны в сторону стволом пистолета. Никто не выбегал. Криков тоже слышно не было. Нетипичный случай. Опер дернул дверь совмещенного санузла. Прижавшись к унитазу, лежало скрюченное тело. Опер легонько пнул его носком ботинка. Тот вроде чуть зашевелился.

– Так, понятно! – сказал опер и пояснил оглянувшемуся спецназовцу, – Здесь торчок конченный, других ищем!

Быстро заглянули в обе комнаты. Пусто. Коротко глянули на балкон. Тоже никого. Рванули на кухню.

– Ёж твою мышь! Тут труп, походу!

– Съездили называется по-быстренькому, по-легкому.

Картина была сюрреалистичная. В луже крови шевелился нарк с размозженным и как будто объеденным плечом и руками. Густо торчало оборванное мясо. На нем лежало неподвижное тело, тоже изгвазданное кровью, с разбитой до кости головой и выбитым глазом. Из развороченной глазницы сочилось что-то темное вперемешку с бордовым.

В возбуждении они не заметили, что из приоткрытой двери санузла появилась давешняя фигура нарка. Глядя на оперов стеклянными мёртвыми глазами, он вытянул вперед руки и пошел на новые жертвы.

Спецназовцу, прошедшему Вторую чеченскую, доводилось видеть и рваное, и горелое человеческое мясо, поэтому он просто впал в ступор, не зная, как реагировать. Опер же, которому такие картинки всё же были впервой, наклонился, зажал рот рукой, в которой всё ещё сжимал пистолет, и побежал вон из квартиры. Почти сразу он столкнулся с нарком, который, не теряя ни секунды, впился в руку с пистолетом. Опер заорал. Его крик вывел из ступора спецназовца и тот подскочив, огрел по голове сумасшедшего нарка. Ребро рукояти пистолета рассекло наискось кожу на лбу, сломало край надбровной дуги и снесло кожу от виска и до щеки. Короче, хватило бы любому. Однако нарку было всё равно. Наоборот, этот резкий удар, казалось, только помог ему оторвать кусок от шеи опера. Отхваченный кусок плоти нарк стал флегматично зажевывать. Обалдевший спецназовец смотрел на эту нереальную картину. Причем обеими руками нарк продолжал удерживать падающее тело опера. Следующий удар пистолетом пришелся по руке нарка. Рука, согнутая после удара в предплечье под неестественным углом – обе кости были гарантировано сломаны, тем не менее потянулась обратно к оперу. Это было уже слишком. Спецназовец, схватив левой рукой опера за куртку, потянул его на себя, с правой руки стреляя в неугомонного нарка. Пули легко пробивали тело, вылетая со спины в облачках кровавой пыли и кусочков вырванного мяса, после чего, выбив на стене коридора куски штукатурки, уходили в рикошеты. Все трое упали. Спецназовец всё еще пытался оторвать уже обмякшее тело опера от нарка, это получалось плохо. Стрелять было нельзя – мешало тело товарища, на которое уже влезал нарк. Спецназовец и нарк встретились глазами. Это не были глаза живого человека. «Киборг» – вдруг ясно осознал спецназовец и понял, что это конец. Смерть, однако, пришла к нему буквально с другой стороны. До него, упавшего, дотянулся второй нарк, прижатый трупом. Неожиданно сильно ухватился кистью за штанину и резко потащил к себе. Спецназовец был малый здоровый, поэтому этим рывком нарк вытащил свое придавленное тело и тут же кинулся на спецназовца. Он самонавелся на ближайший доступный открытый участок тела. Это оказалась шея спецназовца. Из-под зубов вырвалась тугая ярко-красная струя крови и брызнула на стену, разметавшись по грязным и оборванным обоям волнистыми потеками и мелкими брызгами. Второй рывок пульсирующей струи крови оказался заметно слабее, изгваздав барахтающиеся тела. Отчаянно еще дважды бахнул пистолет. После этого слышались только чавканье и скрип разрываемой плоти.

Спустя некоторое время порядком объеденный опер восстал. Убивший его нарк уже оставил его тело. Существами своего вида он, похоже, брезговал.