— Я не верю в чудеса, — объявила Карен, строго поджав губы и глядя на свою золовку Энн. Чисто вымытое лицо Карен блестело на солнце, и она походила на фотомодель до того, как визажист приступил к нанесению косметики Правда, отсутствие краски имело свои преимущества, так как позволяло видеть безупречную кожу, идеальные черты лица и глаза — два темно-зеленых изумруда — Разве я говорила что-нибудь о чудесах? — пришла в отчаяние Энн. В отличие от белокурой Карен Энн была темноволосой, на две головы ниже и соблазнительно пышной — Я только сказала, что на Рождество тебе надо обязательно пойти в клуб на танцы При чем здесь чудеса?

— Ты сказала, что я могу встретить там какого-нибудь замечательного мужчину и снова выйти замуж, — упрямо повторила Карен, стараясь не вспоминать о том, что автомобильная катастрофа отняла у нее любимого мужа — Ну хорошо, я виновата и прошу меня извинить. Прищурившись, Энн смотрела на свою некогда красавицу невестку и не могла поверить, что в былые времена бешено завидовала ее наружности Теперь волосы Карен безжизненными прядями висели по плечам, и даже невооруженным глазом были видны их сеченые концы.

Бледное, без косметики лицо Карен делало ее похожей на школьницу. Вместо прежней элегантной одежды она теперь была облачена в тренировочный костюм, принадлежавший некогда ее покойному мужу Рею.

— Ты была самой ослепительной женщиной в нашем клубе, — почти со слезами сказала Энн. — Как сейчас вижу вас с братом, танцующими на Рождество: ты в красном платье, помнишь, в том самом, с разрезом чуть не до пояса? На вас стоило посмотреть, когда вы танцевали вместе! Все мужчины в зале пускали слюни, глядя на твои ноги. Все мужчины в Денвере, но, конечно, за исключением моего Чарли, он-то никогда не бросил на тебя даже взгляда.

Карен слабо улыбнулась, спрятавшись за своей чашкой.

— Если тебя внимательно слушать, то в твоих речах можно выделить всего два главных слова: «красавица» и «Рей», — вздохнула Карен. — И то и другое уже в прошлом.

— Дай мне высказаться! — Голос Энн стал умоляющим. — Можно подумать, что тебе сто лет и заботит тебя лишь одна мысль: какой гроб себе выбрать! А тебе тридцать, разве это много? Мне уже стукнуло тридцать пять, и то возраст меня не остановил.

С этими словами Энн тяжело поднялась со стула и, положив руку на поясницу, проковыляла к плите, чтобы налить себе очередную чашку травяного чая.

Беременность сделала ее столь необъятной, что она с трудом дотянулась до чайника.

— Ты правильно рассуждаешь, — сказала Карен. — Но молодая я или старая.

Рея уже не вернуть. — Она произнесла имя мужа с таким глубоким благоговением, словно это было имя божества.

Энн тяжело вздохнула, потому что они говорили об этом уже несчетное число раз.

— Рей был моим братом, и я очень его любила, но, Карен, Рей умер. Он умер два года назад. Тебе пора начинать новую жизнь.

— Ты ничего не понимаешь обо мне и Рее. Мы были… С выражением высшей степени сочувствия на лице Энн взяла руку Карен в свою и крепко сжала — Я знаю, Рей был для тебя всем на свете, но у тебя еще кое-что осталось и для другого мужчины. Я подчеркиваю для живого мужчины — Ни за что! — прервала ее Карен — На свете нет такого человека, который мог бы сравниться с Реем, да я и не позволю никакому мужчине тягаться с ним Она резко встала из-за стола и подошла к окну — Никто не может понять. Мы с Реем были не только мужем и женой, мы были еще и деловыми партнерами. Мы были равными, у нас все было общим Рей спрашивал мое мнение обо всем, начиная с бизнеса и кончая цветом своих носков. С ним я чувствовала себя нужной. Ты можешь это понять? Я встречала многих мужчин до Рея и после него, и все они требовали от женщины одного чтобы она была хорошенькой и не вмешивалась в их дела. Как только ты начинаешь излагать мужчине свои взгляды на жизнь, он зовет официанта и просит подать счет — Ладно, — согласилась Энн, — я молчу Если это твоя судьба и ты готова совершить во имя Рея акт самосожжения, пусть будет так — Энн нерешительно посмотрела на спину невестки — Расскажи мне лучше о своей работе. Ее тон красноречивее любых слов говорил о том, что она думает об этой работе Карен рассмеялась — Ты, Энн, не из тех, кто скрывает свое мнение. Сначала тебе не нравится, что я люблю своего мужа, а потом ты показываешь, что не одобряешь мою работу — Думай что хочешь, но ты не заслужила того, чтобы оставаться вечной вдовой или уморить себя, печатая пустые бумажки Карен не могла сердиться на Энн, потому что Энн искренне верила в уникальность Карен, и это никак не зависело от их родственных отношений — Я вполне довольна своей работой, — сказала Карен и опять села к столу.

— У меня хорошие сослуживцы, и все идет прекрасно.

— Но наскучило, верно?

— Не слишком, но чуть-чуть, — согласилась Карен.

— Тогда почему бы тебе не уйти? — И прежде чем Карен успела ответить, Энн предостерегающе подняла руку. — Сразу приношу свои извинения. Не мое дело, если ты со своим умом хочешь похоронить себя в каком-то машбюро. — Взгляд Энн оживился. — Как бы там ни было, расскажи мне о вашем божественном, неотразимом боссе. Как поживает этот красавец?

Карен улыбнулась и пропустила мимо ушей просьбу Энн рассказать о хозяине.

— На прошлой неделе девушки отметили мой день рождения, — сказала она и приподняла брови, бросая Энн вызов, потому что та постоянно отпускала ехидные замечания о шести женщинах, которые работали в машбюро вместе с Карен.

— Вот как? И что же они тебе преподнесли? Вязаную шаль собственной работы или, может, качалку? Или живую кошку для уюта?

— Лечебные чулки против варикозного расширения вен, — сказала Карен и рассмеялась. — Нет, я пошутила. Между прочим, они купили мне в складчину очень хороший подарок.

— Какой же?

— Цепочку для очков, — пояснила Карен и отпила чай.

— Что-что?

— Цепочку для очков. — Глаза Карен весело заблестели. — Знаешь, такую штуковину, которую носят на шее, чтобы очки не упали. Очень красивую, золотую.

Высшей пробы. А там, где цепь крепится к дужкам, застежки… в виде кошачьих голов.

Энн оставалась серьезной.

— Карен, тебе надо уходить оттуда. Твоим девушкам в общей сложности наверняка лет триста. Неужели они не заметили, что ты не носишь очки?

— Триста семьдесят семь, вот сколько. — А когда Энн вопросительно взглянула на нее, Карен уточнила:

— В общей сложности получается триста семьдесят семь лет. Я как-то села и подсчитала. И еще они сказали мне, что хотя я и не ношу очки, но, раз мне стукнуло тридцать, они мне обязательно скоро понадобятся.

— Для такой развалины, как ты, лечебные чулки тоже были бы кстати.

— Открою тебе, что мисс Джонсон уже подарила мне пару на прошлое Рождество. Ей семьдесят один, и она клянется, что на свете нет более нужной вещи.

В этом месте Энн не выдержала и расхохоталась.

— Карен, я не шучу, — наконец сказала она. — Тебе надо выбираться оттуда.

— Не знаю… — протянула Карен. глядя в чашку. — У моей работы есть свои достоинства.

— Это какие? — подскочила Энн.

Карен с самым невинным видом посмотрела на золовку.

— Что это ты так взвилась? — спросила она. Энн откинулась на спинку стула и некоторое время молча изучала Карен.

— Наконец до меня начинает доходить, — сказала она после паузы. — Ты чересчур умна, чтобы начисто забыть о своих интересах. Так вот, Карен Лоуренс, если ты мне сейчас все не скажешь, я измыслю для тебя страшную казнь. К примеру, запрещу тебе навещать моего ребенка, пока ему не исполнится три года.

Карен побледнела, и Энн поняла, что одержала верх.

— А теперь выкладывай! — скомандовала она.

— Это хорошая работа, и люди, с которыми я работаю, тоже…

Внезапно лицо Энн осветила догадка.

— Хватит притворяться, — перебила она Карен — Не забывай, что я знаю тебя с восьми лет Эти старые перечницы загружают тебя лишней работой, и ты молчишь, только бы тебе быть в курсе всех дел Бьюсь об заклад, ты знаешь о том, что происходит на фирме, больше, чем сам Таггерт — Энн улыбнулась собственной сообразительности — Если бы эта змея мисс Грэшем увидела тебя такой, какой ты была пару лет назад, она бы нашла предлог тебя уволить.