Подобно знанию пространства, мы получаем знание собственного тела посредством нескольких органов чувств. Мы видим свое тело, как и тела других. Мы слышим, как звучат наши шаги, хлопают ладони, щелкают суставы и говорит рот. Мы чувствуем температуру и текстуру, давление, удовольствие и боль, расположение своих конечностей благодаря как ощущениям от поверхности кожи, так и вследствие проприоцепции – ощущения своего тела изнутри. Нам незачем смотреть, чтобы знать, где находятся наши руки и ноги, мы чувствуем, что потеряли или вот-вот потеряем равновесие. Для того чтобы просто стоять и ходить, нужна невероятно тонкая и точная координация множества сенсорных систем – а если нужно забросить мяч в корзину или пройтись колесом! Мы не рождаемся с этими умениями.

Младенцам предстоит научиться очень многому, и они учатся очень быстро: их мозг за секунду создает миллионы синапсов – связей между нейронами. Вместе с тем мозг и уничтожает синапсы, иначе он превратился бы в месиво, где все соединено со всем, в орган, наделенный многочисленными возможностями, но непригодный к сфокусированному действию, не способный усилить важные связи и ослабить малозначительные, выбрать одну из массы возможностей и направить ресурсы на действие. Наряду с прочим уничтожение синапсов позволяет быстро распознавать объекты в мире и подхватывать падающую чашку, но не горящую спичку. Однако этот процесс имеет свою цену: мы можем принять койота за собаку, а тяжелый камень – за резиновый мяч.

Отсюда следует Первый закон когниции: за любое приобретение приходится платить. Поиск лучшей из многих возможностей отнимает время и утомляет. Обычно мы просто не имеем достаточно времени или энергии, чтобы найти и обдумать все варианты. Это друг или незнакомец? Собака или койот? Мы должны быстро вытянуть руки, если нам бросили мяч, но столь же быстро увернуться, если в нас швырнули камень. Вообще жизнь – это цепочка компромиссов. В данном случае имеет место компромисс между тщательным рассмотрением возможностей и эффективным и продуктивным действием. Этот закон, как и все остальные в психологии, является упрощением с обычными оговорками мелким шрифтом. Тем не менее он настолько фундаментален, что мы будем снова и снова к нему возвращаться.

С учетом вышесказанного тем более удивительно наблюдать за пятимесячными младенцами. Лежа на спине – их теперь так полагается укладывать, – они могут вдруг заметить собственную руку, и это их захватывает. Они пристально вглядываются в нее, словно это самая интересная вещь на свете. Судя по всему, младенцы не понимают, что предмет, приковавший их внимание, – собственная рука. Они могут ненароком пошевелить ею и отследить это движение, не осознавая, что сами его совершили. Если вы вложите им в ладонь свой палец или погремушку, они их схватят: хватание рефлекторно. Однако, если рука или погремушка исчезнут из их поля зрения, малыши не станут за ними следить. Постепенно зрение, ощущение и действие становятся интегрированными; процесс идет с верхней части тела, начиная с ладоней. Через несколько недель, научившись дотягиваться до чего-то и хвататься за него руками, младенцы могут случайно поймать свою стопу. Гибкие маленькие существа с короткими ножками, они потащат стопу в рот. Совать в рот все, что оказалось в руке, – тоже автоматизм, но первое время малыши, похоже, не понимают, что это их собственная нога.

Сначала младенцы не имеют чувства связности. Они не соотносят то, что видят, с тем, что делают и чувствуют. Не связывают они и части своего тела друг с другом. Мы, взрослые, считаем связь между наблюдаемым и ощущаемым чем-то само собой разумеющимся, но человеческие детеныши приходят в мир без этих связей, они устанавливаются медленно, в течение многих месяцев. В конечном счете главным объединителем ощущений является действие: выходной сигнал (действие) информирует и интегрирует входной (ощущение) посредством обратной связи. Объединение ощущений обеспечивается действием: мы делаем, видим и чувствуем, ощущая обратную связь от действия в тот же самый момент.

Не только младенцы проверяют восприятие посредством действия. Это свойственно и нам, взрослым. Об этом убедительно свидетельствуют эксперименты, участники которых носят очки с призматическими стеклами, искажающими картину мира тем, что переворачивают ее вверх ногами или смещают в сторону. Первые известные нам эксперименты, продемонстрировавшие адаптацию к искажающим линзам, поставил в конце XIX в. Джордж Стрэттон, в то время студент магистратуры, а впоследствии основатель психологического факультета Калифорнийского университета в Беркли.

Стрэттон изобрел линзы, по-разному искажавшие зрительное восприятие, и испытал их на себе в ходе некоторого времени непрерывного ношения. Сначала он страдал от головокружения, тошноты и ощущения неуклюжести, но постепенно приспособился. Через неделю перевернутый вверх тормашками мир стал казаться нормой, и, соответственно, исследователь смог действовать в нем адекватно. Когда же он снял линзы, то снова почувствовал головокружение и дезориентацию. С тех пор эксперименты с призматическими стеклами, переворачивающими мир в разные стороны, были многократно повторены. Вы можете примерить приборы с такими линзами во многих научных музеях или купить их в интернете. Некий харизматичный преподаватель курса «Введение в психологию» в Стэнфорде имел обыкновение приглашать в аудиторию звезду футбола и надевать на него очки со стеклами, искажающими восприятие. Затем преподаватель бросал игроку мяч, и, конечно, блестящий футболист, ко всеобщему восторгу, промахивался. Убедительная демонстрация! Данное разлаженное действие, подобное тому, как мы не ухватываем предметы и оступаемся при ходьбе, является степенью приспособления к искаженному миру.

Эти эксперименты позволили сделать удивительное открытие: если только смотреть, но не действовать, восприятие не меняется. Когда людей возят в кресле-каталке и дают им то, что требуется, – сами они не ходят и не дотягиваются до предметов – они не приспосабливаются к призматическим стеклам. Затем, когда линзы снимают, поведение пассивных испытуемых остается нормальным. Ни ощущения неуклюжести, ни тошноты.

Поскольку действием меняется восприятие, неудивительно, что действием меняется и мозг. Это было продемонстрировано многократно и многими способами как на обезьянах, так и на людях. Вот базовая парадигма такого исследования: дайте животному или человеку получить достаточно большой опыт пользования орудием. Затем исследуйте зоны мозга, ответственные за восприятие тела, и узнайте, распространяется ли теперь их активность на орудие или по-прежнему ограничивается телом. Например, обезьяны быстро учатся подтаскивать к себе предметы – особенно лакомства, – находящиеся вне пределов досягаемости, с помощью крюка. Когда они начинают ловко пользоваться этим инструментом, зоны мозга, отвечающие за область вокруг кисти руки во время ее движения, расширяются, включая в свою сферу ответственности еще и крюк. Полученный результат вызывал такой восторг, что эксперимент был повторен много раз во множестве вариантов на разных биологических видах. Общий вывод заключается в том, что продолжительная практика использования орудий расширяет как осознанный образ тела, так и неосознанную, по большей части телесную схему.

Тот факт, что продолжительная практика использования какого-либо орудия расширяет образ собственного тела, включая в него также инструмент, поддерживает и распространенное шуточное утверждение, что мобильные телефоны или компьютеры стали для нас частью тела. Хотелось бы, чтобы люди, пихающие нас своими рюкзаками, когда поворачиваются, настолько освоили пользование ими, чтобы те стали частью их телесной схемы. Как жаль, что рюкзак, висящий за спиной, мы не используем с той же сноровкой, что и инструмент, находящийся в руках!

Свидетельств влияния на нас действия достаточно для того, чтобы сформулировать Второй закон когниции: восприятие оформляется действием. Некоторые ученые идут дальше и утверждают, что восприятие служит действию. Так и есть: оно нужно для действия, но далеко не только для него! Есть еще чистое удовольствие – видеть и обнимать любимых людей, слушать чарующую музыку, рассматривать вдохновляющие нас произведения искусства. Есть смыслы, которые мы связываем с тем, что чувствуем, видим и слышим, будь то вид забытой игрушки, звук бабушкиного голоса или вкус, подобный тому, чем был вкус «мадленок» для Пруста. Достаточно сказать, что восприятие оформляется действием.