- А ведь жалко, жалко… Такая женщина. Прощай, полковник Рогозина. Больше не увидимся.

Отвернулся, сгорбился как-то. И исчез.

А через минуту негромко щёлкнул активатор.

Время пошло.

====== Слишком долго была сильной. ======

Сначала – никак. Потом становится горячо, руки немеют. В голове клубятся непрошеные мысли о том, что два часа всё равно не выдержать. Не проще ли не мучиться, опустить руки и просто отключиться? Навсегда…

Перед глазами вспыхивают холодные, чёрные звёзды. Хочется дотянуться до них, потрогать, ощутить их гладкий лёд растрескавшимися, сухими ладонями, но отчего-то между ними мелькают доски, обшарпанные стены и заколоченные окна.

Что, я всё ещё не умерла? Оказывается, нет… Лёгкое, отстранённое удивление. А звёзды – это вовсе не звёзды, а острые иголки, разбегающиеся от локтей.

Кисти странно потяжелели и будто исчезли. Только что-то давит, безжалостно давит на плечи, пригибая к полу.

Кровь яростно стучит в висках, застилая сознание. Режет запястья. Сколько прошло времени? Жаль, нет часов…

В конце концов, главное, что все живы. И папа, и ребята.

Я не ошиблась, не посмела ошибиться. Только совсем не успела пожить… Коля, что тебе стоило сказать всё раньше? Произнести те слова, которые ты прошептал вчера ночью, лёжа рядом со мной? И всё бы изменилось, всё было бы по-другому. Ты представляешь, Коля, у нас была бы семья… Какой бред. А сейчас… Сейчас ничего не будет. Потому что я не смогу, не выдержу больше. Пусть это будет ошибка. Моя единственная ошибка.

Слабость волнами накатывает на тело, усталый, пересыщенный впечатлениями мозг периодически отключается, проваливаясь в чёрное забытье. В спину впиваются обжигающие рёбра радиатора…

А руки так и не опустились.

Даже слёз нет.

Сколько прошло времени?..

Со времени звонка Рогозиной прошло около получаса. В тире стояла тишина, никакого движения. Майский нервно мерил шагами двор.

Остальных он отправил по домам – кроме Круглова. Его отвезли в больницу – во время захвата ФЭС пуля оцарапала локоть. Не опасно, но медики настояли на госпитализации.

Галин отец, резко поседевший за пару дней, стоял рядом. Бледный, с каменным лицом. Совсем как она сама полчаса назад.

Не в силах больше выносить ожидания, Сергей подошёл к Султанову.

- Руслан Султанович, что-то тут нечисто. Чем они там занимаются? – Кинул короткий взгляд на тир, понизил голос: – Давайте я тихонько посмотрю…

- Зря, по-твоему, Рогозина за вас отстреливалась? Снова туда лезть хочешь? – рыкнул Султанов. – Велено два часа не входить. Она же сказала! Слышал ведь!

- Слышал, конечно. Да вы же сами понимаете… Что за чертовщина! Фиг знает, что там могут устроить за два часа! Может, они там бомбу собирают, хотят всех нас подорвать? И Рогозину в первую очередь?!

Султанов выругался сквозь зубы, в упор посмотрел на Майского.

- Иди.

*

Ни звука. Ни вздоха. Осторожно и бесшумно, как лис. Ступени, поворот, дверной косяк… Вот он – чёрный полуразрушенный зал. В темноте белеют сумеречные провалы окон. И никого.

- Галя? Галя! – негромко, настороженно, в пропитанную страхом пустоту.

Майский медленно вошёл, огляделся, привыкая к темноте. И внезапно заметил её.

- Галя!

Рогозина отчаянно заморгала – лишь бы не дёрнул, не прикоснулся… Нашёл, слава Богу, нашёл и пришёл, только не испорти всё, не убей случайно нас обоих!

- Сейчас, – он уже бежал к ней сквозь полутёмное, пахнущее порохом помещение. – Сейчас, Галя, иду!

Он был в двух шагах, он не видел этого проклятого шнура вокруг её рук, он не догадывался, что это бомба… Рогозина поймала его взгляд и мучительно указала глазами вверх – не трогай, не хватай!

Майский не понял, но, видимо, что-то заподозрил. Остановился в шаге, упал на колени и сорвал со рта скотч.

- Там взрывчатка… не трогай… – хрипло произнесла Рогозина, борясь с дурнотой. – Сапёров зови…

Догадался, мгновенно бросился прочь. Уже снизу раздался его вопль:

- Где тут сапёры? Быстрей! Быстрей!!!

А сам снова метнулся обратно, подхватил, поддерживая, её онемелые руки и прошептал:

- Сейчас, чуть-чуть ещё, потерпи, Галя!..

Преступников нашли и схватили – всех, не ушёл никто. Даже по подземному ходу. Здание ФЭС освободили и разминировали – оказалось, и там они понапихали жучков и взрывчатки.

Вроде бы всё пришло в норму.

.

Вернувшись в ФЭС, Рогозина заперлась у себя в кабинете.

- Я хочу побыть одна. Валя, позаботься о папе, ладно? – произнесла негромко, без всякого выражения. Заметив напряжённые взгляды, добавила: – Всё в порядке. Я просто хочу отдохнуть.

Закрыла дверь, опустила жалюзи.

Упала в кресло, трясущимися руками налила воды.

Стакан выпал из ослабевших, негнущихся пальцев. Осколки неестественно громко зазвенели по полу.

Посмотрела на мокрые ладони. Закрыла глаза.

И внезапно наружу вырвался весь страх, вся горечь, боль и усталость последних дней.

.

Она рыдала глухо, бесслёзно, надрывно.

Не от слабости.

Порой человек плачет из-за того, что он слишком долго был сильным.

*

Когда из кабинета раздались грохот и звон стекла (она разбила о стену графин), ребята сломали дверь и ворвались внутрь.

Рогозина, опустив голову на руки, не шевелясь полулежала за столом.

Валя схватила её безжизненную вялую руку. Её расширившиеся стеклянные глаза фэсовцы запомнили на всю жизнь.

- Пульса … нет…

====== Галина Николаевна. ======

Топ. Топ. Топ.

Ты неожиданно совсем сама делаешь первый шаг.

Широко раскрываешь глаза – от удивления, страха и восторга. Ванька на коленях ползёт рядом – подхватить тебя, если ты упадёшь. Улыбается от уха до уха, смеётся и кричит на всю ФЭС:

- Галина Николаевна! Галина Николаевна, идите сюда!!!

Откуда-то выбегает встревоженная мама с кипой бумаг под мышкой.

- Что случилось, Иван? Галя?..

Видит тебя – не привычно ползающей, а стоящей на ногах, – и на секунду закрывает глаза. Потом подбегает, подхватывает тебя на руки и тоже улыбается. Тепло, мягко и немного печально.

Так может только мама.

- Галина Николаевна, представляете, сейчас вместе ползали, и вдруг – раз! – Тихонов захлёбывается словами, он сам сейчас похож на маленького ребёнка…

Сзади незаметно подходит дядя Серёжа. Треплет тебя по тёмным волосам:

- Что, пошла наша Галочка? Всех опередила. А вот мы-то тут действительно ползать скоро будем от работы… – потом поднимает взгляд на маму: – Слушай, Галь, может, в честь такого дела чаю выпьем?

Рогозина с маленькой Галей на руках кивает, всё так же продолжая улыбаться. Фэсовцы давно заметили: с тех пор, как у неё появилась дочь, она стала улыбаться чаще. Ещё бы – крошечный кудрявый медвежонок с черешневыми глазами ещё год назад прописался в ФЭС…

Ты ползаешь по кабинетам, играешь пробирками и учишься читать по криминалистическим экспертизам. Бывает, засыпаешь рядом с мамой прямо на совещании, и сопишь, сонно теребя её рукав. А мама под столом крепче сжимает твою маленькую ручонку и отдаёт тебя няне Ване. Который уже вполне привык, что ты катаешься у него на спине…

А сейчас, сидя на столе в мамином кабинете, ты разглядываешь знакомых синих жучков на экране (ты пока не умеешь читать и не понимаешь, что это не жучки, а буквы, складывающиеся в имя твоей семьи – ФЭС).

На пару с Ванькой ты грызёшь шоколад, не вслушиваясь в разговор за столом. Ты даже не знаешь, о чём идёт речь. Как не знаешь ещё и многих, многих вещей…

Не знаешь, что около года назад здесь же и ты, и твоя мама чуть не погибли. Что вас спасло только чудо – иначе не назовёшь.

Не знаешь, что после сильнейшего эмоционального и физического потрясения мама на шесть месяцев впала в кому. И все эти шесть месяцев от неё не отходили два Николая – твои папа и дедушка.

Не знаешь, что она не хотела рожать. Не из-за того, что не желала ребёнка. Просто боялась. Она слишком привыкла быть одной. Одной и одинокой…