Отстегнула ремень безопасности и высунулась в окно.

Глухой пробный выстрел в грязный снег под колёсами.

Всё получится.

Последний раз оглянулась на вцепившегося в руль Тихонова.

- И не отвлекайся на меня.

====== Кто первый. ======

Первые ворота. Ближе, ещё ближе… Осталась какая-то сотня метров. Ветер бьёт по щекам, широко раскрытые глаза слезятся, на лице – влажные, тонкие дорожки. Колючий снег забивается в рукава, судорогой сводит пальцы. Судорогой холода и страха. Не ошибиться, только не ошибиться…

Железные створки бросаются навстречу из ниоткуда, главное – выстрелить вовремя, выдержать, выждать момент.

Тихонов послушно сбавляет ход. Мелькание перед глазами замедляется, сердце бьётся в такт с щелчками детонатора. Раз, два, три…

Выстрел.

Рука не дрогнула, точно и резко, первый замок сбит.

Тихонов ослабевшими пальцами цепляется за руль, машину ощутимо потряхивает.

- Соберись! – жёстко, громко, перекрикивая мотор и ветер. – Прямо! Не останавливайся!

Собрался, выровнялся. Больше не трясёт. Зато от запоздалого ужаса немеют руки, начинает ломить спину, в локоть безжалостно вгрызается острый край рамы…

Вторые ворота. Снова – чуть медленней. Колёса проворачиваются, разбрызгивая снежные капли, взгляд никак не может сфокусироваться на запоре…. К горлу подкатывает комок, начинает тошнить. Нет, не время, не время! Нет нервов, есть стальные тросы – такие же, как ледяной пистолет в окаменевшей ладони.

Ещё один выстрел. Немного скосила. С тяжёлым визгом машина таранит ворота, но замок поддаётся, под натиском двигателя створки распахиваются и впускают автомобиль в узкий каньон между бетонными гаражами – внешняя линия. Остались последние ворота.

Кажется, Иван уже плохо соображает. И у самой нервы ни к чёрту. Рука дрожит, пистолет ходит ходуном, всё окончательно расплывается в мерцающем сером мареве…

Короткая передышка. Слишком жарко. Лбом к ледяной раме, закрыть глаза на мгновенье.

- Ааа!..

Колёса буксуют в грязи, машину заносит, бампер скрежещет о бетон стен… Впереди, почти над головой, нависают пласты металла с блестящей точкой засова. В голове молнией вспыхивает страшная мысль: последний патрон.

Не посметь ошибиться.

Не ради себя.

Ради Ваньки.

Треск, дробь выстрела. Резкая чернота в глазах… Удар…

В лицо летят осколки лобового стекла, шифер крыш осыпается, царапая крылья, на белой щеке лиловым расцветает широкая, рваная, пересёкшая бровь царапина… Но машина уже вываливается на шоссе, тяжело подскакивая на жухлых наледях. Смогли.

- Молодец, Ванька… – губы почти не шевелятся, нет сил даже поднять стекло.

В ответ – мутный, нетрезвый, бесконечно восхищённый взгляд.

- Галина Николаевна, я Вас люблю...

Рогозина даже не удивляется. Только слабо, истерично смеётся, вытирая слёзы дрожащими руками.

- Дурачок мой… Сейчас прыгать будем.

Распахивает дверь, резко вытолкнув Тихонова, разворачивает руль. Машина по инерции толчками уходит вперёд… А оба пассажира вываливаются на грязный снег обочины.

Через секунду в десятке метров от них автомобиль взлетает на воздух, вспыхивает багровым огнём и разрывается на части, извергая облака пепла. Огонь жадно пляшет на капоте, сжирает крышу и колёса, от шин уже поднимается удушливая вонь чадящей резины…

- Жив? – Рогозина, с трудом дыша, подползла к засыпанному пеплом Тихонову.

- Жив…

- Пошли. Не дадут нам долго рассиживаться…

Они добрались до Москвы к ночи. Решили не испытывать судьбу и не соваться в здание ФЭС – если в их машину сумели подложить бомбу, наверняка и там есть чужие.

- Поехали к Круглову.

Тихонов не ответил, только устало кинул. Конечно, непривычно после офисной работы по лесам шататься целый день…

*

Около дома Круглова стояла целая эскадрилья полицейских машин, завывали сирены. Сердце болезненно сжалось. Что на этот раз?

Кажется, первым их заметил какой-то оперативник из районного УВД. И тут же закричал:

- Руслан Султанович! Руслан Султанович! Вот она!

- Рогозина? – Султанов быстро развернулся и чуть не побежал им навстречу. – Живая! Откуда? Пошли, пошли…

- Куда пошли? Что тут происходит?

- Эх, Галина Николаевна! Что-то нынче везёт вам на приключения. Здание ФЭС захвачено, сотрудников захватили в заложники, – Султанов поднял взгляд на её посеревшее лицо и тихо добавил: – Галь… Всё возможное делаем…

Сухие красные глаза и резкие отрывистые фразы:

- А надо – невозможное! Что им нужно?

Султанов странно усмехнулся, хмыкнул и тяжело произнёс:

- А что им нужно? Тебя им нужно зачем-то…

Фэсовцев увезли на окраину города, в старый заброшенный тир. Рогозина, Тихонов и Султанов примчались туда буквально через полчаса.

- У вас есть предположения об их дальнейших действиях?

- Сложно сказать. Но вряд ли их интересует выкуп.

- Ну да… и мне они ещё тогда сказали, что хватит одного… – тихо произнесла Рогозина. В том, что захватили фэсовцев старые знакомые её отца, она не сомневалась. И это, и похищение в Крюково, и ампула, и детонатор… Тот же почерк.

Но слишком много всего одновременно. Ещё чуть-чуть – и порвутся даже стальные тросы.

- Тяни время, Галь. Выкарабкаемся. Слышишь? Я тебе генерал-майора обещаю… Если что – будем штурмовать. – Султанов судорожно что-то говорил, но она почти не слышала, глубоко уйдя в свои мысли. До сознания достучались только его последние слова: – Галя… Уверена?

Рогозина даже не ответила. Только кивнула Тихонову и зашла в чёрный проём тира.

*

Глаза привыкли к темноте почти сразу.

Тихо, не скрипнув ступенями, поднялась по лестнице. Толкнула чёрную железную дверь.

Конечно, знакомые лица. Сидят на поваленных досках, курят, о чём-то разговаривают. А за ними…

Господи, за ними стоят ребята, мои ребята… Валя, Оксана, Юля, Алла, Майский и Круглов. Угораздило же вас в ФЭС остаться… Могли бы пораньше уйти домой, и ничего бы не случилось… Господи, защити их!

Судорожно вздохнула – слишком громко. Заметили.

- А! Вот и наш полковник пришла! И снова здравствуй! Мы уже тебя заждались!

*

-Я ведь не напрасно выбрал тир. Ты сегодня уже отлично постреляла, видно мастера. Знаешь, нам совсем эти твои, – небрежный кивок в сторону фэсовцев, – не нужны. Поэтому мы решили поступить гуманно…

Передёрнуло, до тошноты, до отвращения. Я помню, что такое по-вашему гуманно…

- Значит, так. Всё просто. Один выстрел – один коллега. Промажешь – ну, что поделать… Тогда мы стреляем в коллегу, уже в упор. Поняла?

Рогозина не ответила. Во рту было не то что сухо – было никак. Во всём теле было никак. Тогда, между тремя воротами проходной, были детские игры. Настоящее – сейчас, когда от каждого её движения зависит чья-то жизнь. Вот они, стоят в десяти шагах, все – белые, без кровинки в лице. И смотрят на неё.

.

Страшно, страшно до багровых теней перед глазами. Руку жжёт раскалившийся лёд пистолета. Где-то впереди, в темноте, мишени.

Незаметно тряхнула окаменевшей кистью – напряжение ушло на доли секунды, не больше. Хотела поглубже вздохнуть, но дышать вообще получалось плохо. Холодно, темно, больно…

Но выбора нет.

Почти неосознанно, краем сознания уловила чужой безжизненный голос:

- Я готова.

И только спустя вязкую чёрную секунду поняла, что голос принадлежал ей.

Ну что ж… Отступать некуда. За мной – ФЭС.

Искрящимся холодным серебром вспыхнул свет. Дальняя мишень алой точкой ввинтилась во взгляд, воздух с хрипом вырвался из лёгких.

- Кто первый?

- А это уж тебе решать, полковник.

Хуже всего. Кто первый? Нет сил – моральных, душевных сил – чтобы поднять на них глаза. Валя? Алла? Оксана? Взгляд против воли бессильно падает на его лицо. Он смотрит навстречу – горячо, остро, трезво. Ты понимаешь его без слов: не бойся, Галочка. Постарайся только за молодёжь отстреляться…