И тебе становится страшно. Потому что в голосе вместо такого привычного металла звенят слёзы. В первый раз в жизни.

Ты не знаешь, что делать в таких случаях. Да и никогда не знал. Но интуитивно, чувствуя её уже так же ясно, как себя, ты выбираешь самый правильный тон и самые точные слова, нужные ей куда больше пошлых объятий:

- Он за всё ответит. Обязательно.

========== Никогда не могла представить. ==========

POV Рогозина. С момента после пожара в лаборатории

После дыма в голове гудит, но я не реагирую на слова о том, что мне нужно домой - отдохнуть, успокоиться. Всё ещё кашляя, упорно еду со всеми в ФЭС. Задвинув куда-то далеко-далеко личные мысли – странно, как это легко сейчас удаётся! – почти с жадностью набрасываюсь на документы, протоколы и прочие бумаги. Пишу, спрашиваю, выслушиваю, сопоставляю, звоню генералу, но всё – в тумане.

Я как будто пьяна.

Трезвею, только поймав не себе странный взгляд Холодова. А, ну да. Он же привык видеть Рогозину в полном параде. А тут какая-то престарелая девица с хвостиком и в походных штанах восседает на её месте.

Сознание странно двоится. Я прекрасно понимаю, что Андрей ни в чём не виноват, но мне так хочется, чтобы хоть кому-то сейчас было так же больно, как мне. Глаза сами собой недобро щурятся:

- Что, Холодов? Что-то не так? – голос странно, высоко звенит. Я ещё пытаюсь себя удержать, но, кажется, безнадёжно. – Хороша косметика «Mladiz», правда? Попробовать не хочешь? Или тебе лучше пилюли для пухленьких?

Он оторопело снимает очки, мямлит что-то неразборчивое.

- Пошёл бы вместо Майского за таблеточками, авось, и живот накладной не пришлось бы надевать! А, хомячок? – мне самой становится страшно от своего жуткого сарказма. В голосе уже проскальзывают истеричные нотки – пока их никто не слышит, но я-то себя знаю. Вернее, думала, что знаю.

Но нет, оказывается, Валя тоже всё прекрасно понимает. Напуганного Холодова куда-то оттаскивает Амелина, Круглов с Майским тоже ретируются – дружно и без вопросов – по команде Антоновой.

Только когда мы остаёмся вдвоём, я позволяю голове бессильно упасть на руки.

- Что я наделала, Валя…

- Все уйдут, я вызову такси, и мы поедем домой, - негромко, без всякого удивления или осуждения произносит она. – Завтра отоспись, не приезжай. Круглов уже вполне научился рулить.

Меня всегда успокаивал её ровный голос. Почему сейчас, когда спасительное забытье так необходимо, оно не приходит?!

Что-то мычу в ответ, не поднимая головы. Осознание произошедшего наконец-то накатывает, безжалостно сметая плотину самообладания.

*

Помню такси. Потом бесконечная, свернувшаяся в ленту дорога, подъезд, лифт. Квартира. Валин голос велит мне пойти умыться.

От воды снова как будто трезвею, и первым, что попадает на глаза, становится баночка крема.

Швыряю её в зеркало с такой злостью в лице, что пугаюсь своего отражения. На звон осколков прибегает Валя.

Через несколько секунд – или часов? – замечаю, что бьюсь в её руках. Ладони в чём-то липком, в темноте не разглядишь.

- Кровь? – слово вырывается с каким-то страшным, животным ужасом. Как будто мы обе не видим кровь каждый день.

- Дурочка… Я чай пролила, когда ты закричала…

Я кричала?

Шлёпает выключатель, и, жмурясь от белизны, я вижу на полу осколки зеркала, перемазанные кремом. И в каждом – моё перекошенное, покрасневшее лицо.

*

Окончательно я прихожу в себя ночью – просто просыпаюсь, без раскачки, без слёз, без дикого желания снова провалиться в сон.

Встаю и задёргиваю шторы, понимая, что если луна продолжит смотреть на меня так нахально, я просто выйду на балкон и начну на неё выть.

Делать решительно нечего.

Бесцельно обхожу квартиру, замечаю, что в ванной всё как прежде – только зеркала нет. В кухне под полотенцем вызревает какой-то травяной чай. Делаю глоток крепкой, холодной заварки – терпко и горько. Но зачем-то выпиваю до дна.

Потом беру телефон и набираю SMS Вале: «Спасибо». Подумав, извиняюсь перед Андреем. Пальцы с трудом попадают на клавиши.

До рассвета ещё далеко, но спать не хочется. Можно, конечно, выпить снотворного, но тогда с утра будет ещё хуже.

Всё так же в темноте одеваюсь. Причёсываюсь наконец-то. Кажется, от привычной рабочей скорлупы даже становится легче. Чтобы накраситься, включаю ночник. Не забываю даже надеть серьги – правда, долго мучаюсь с итальянскими швензами.

Сажусь на кровать. Спина затекает, мне кажется, что прошло уже много времени. Смотрю на часы и понимаю, что миновало всего двадцать минут.

*

Рассвет я встречаю на балконе – луна необычно яркая сегодня.

А когда она немного бледнеет, возвращаюсь в квартиру, беру сумку и отправляюсь в ФЭС.

*

- Я забираю у вас задержанного.

Кажется, у меня уходит не меньше минуты, чтобы вникнуть в происходящее. Память неохотно прокручивает картинки секундной давности: еле-еле, как в замедленно съёмке, открывается дверь, бликует холодная поверхность. В кадр попадает лицо Нушича, его странный, какой-то сонный взгляд.

Через некоторое время резко включается звук – стук двери, скрип отодвигаемых стульев, скребущийся шорох бумаг. С очередной задержкой до слуха доходят собственные слова.

- В смысле?

Да-да, ушло не меньше минуты. Правда, Коля сказал потом, что я встала навстречу Айзеку быстрее него. Не верю. Он, наверное, просто пытался дать понять, что не замечает моей заторможенности.

И тем не менее я осознаю, что уже стою на ногах и даже что-то спрашиваю – обыкновенным и непримиримым рогозинским тоном.

- Как важный эпизод в деле о сербской компании «Mladiz».

Как важный эпизод… И что?.. Забирают задержанного?

Сознание окатывает холодным, как ледяная вода, смыслом. Забирают задержанного. Вот уж этому не бывать.

- Значит, так. Пока мы не получим от него признания в убийстве Флягиной, он никуда не поедет. Делайте что хотите.

Нушич кивает со смесью усталости и удовлетворения. А Круглов за спиной чуть слышно облегчённо вздыхает. Конечно, ему тоже привычней видеть нормальную Рогозину – раздражённую, злую, на грани срыва, но Рогозину. А не амёбное существо под её личиной.

- Я предвидел это. Что ж… Олег Георгиевич? Так как вы и предполагали, у меня возникли некоторые проблемы… Хорошо. Пожалуйста… - наконец-то поднимая глаза, Айзек досадливо передаёт трубку.

Точно зная, чем кончится разговор, я отчеканиваю:

- Да, Олег Георгиевич.

***

Спустя пару часов приходит сообщение об аварии. Марат, разумеется, погиб, Нушича отправили на лечение в Сербию. Что, собственно говоря, и ожидалось.

Однако я благодарна Айзеку. Утренний разговор с генералом помог прийти в себя.

Надо бы собрать ребят в совещательной, подвести итоги. Но не хочу. Не могу. Позже. Решаю сказать пока только Коле. Но в буфете вместе с ним сидит Майский. Чай пьют. Смотрю на горку круассанов и понимаю, что совсем нет аппетита. Начинает подташнивать.

- Машина Нушича упала с моста, Марат погиб, а Нушич в больнице. Его переводят в Сербию лечиться домой.

- Я с этим Нушичем сразу всё понял. Гнусная тварь.

Спасибо за эти слова, Коля. Но ты переигрываешь – слишком нарочитый тон. Майский более искренен:

- Что теперь?

- Лаборатория сгорела. Прямых улик нет. Дело Флягиной мы раскрыли, а в министерстве дали понять, что об остальных преступлениях, похоже, придётся забыть.

Сознание вновь двоится. Да, была какая-то сходившая с ума от безысходности и одиночества женщина, которая влюбилась в молоденького мальчика. Потом эта женщина поняла, что её попросту развели. Разочаровалась, наделала глупостей и чуть не сгорела вместе с эластином и коллагеном. Может быть, я знала эту женщину. Может, даже близко знала. Но она не я. Я – настоящая, уравновешенная, бесстрастная – излагаю подробности очередного дела своим коллегам. Вот и всё.