Переведя дыхание, Яна нажала кнопку вызова лифта и принялась ждать, когда тот спустится к ней с восьмого этажа. Коленки девочки дрожали, сердце бешено колотилось, но одновременно она была и рада, что ей удалось так легко вырваться. Лифт приехал, и Яна спустилась на нём на первый этаж.

  Когда она вышла из подъезда, первым желаньем девочки было, конечно же, бежать домой, уткнуться носом в бабушку и всё ей рассказать. Но что скажет бабушка, когда узнает, что её внучка согласилась пойти домой к малознакомому человеку? Конечно, её за это не похвалят. А если папка узнает, он вообще запретит ей неделю на улицу выходить. Нет уж, лучше она ничего не будет говорить ни бабушке, ни родителям, а то грозы дома не миновать. Ведь ей не раз говорили: с незнакомцами на улице не разговаривать, ни в коем случае не садиться к ним в машину и не соглашаться идти к ним в гости, даже если пообещали бы они подарить миллион долларов. Хотя, разве дворник Митрофаныч был незнакомцем? Его же все знают, все здороваются с ним, даже её бабушка Галя.

  Яна дошла до своего подъезда и в задумчивости остановилась возле клумбы. Та осталась непрополотой до конца, вон и тяпка с тазиком и перчатками валяются среди травы. Хорошо ещё никто не утащил, а то, что сказала бы тогда Яна бабушке, как объяснила бы их пропажу? Надо дополоть клумбу. Но и оставаться на улице девочке тоже было страшно. Яна то и дело посматривала на подъезд, где жил Митрофаныч, словно ожидая, что вот-вот старик выскочит из него и кинется ей вдогонку. Девочка оглядела двор и увидела, что у песочницы соседка тётя Тоня качает на качелях свою внучку Настю. По дорожке молодая женщина из соседнего подъезда катает коляску, а следом за ней лениво плетётся толстый спаниель. Нет, Яна не одна во дворе, и ей стало уже не так страшно. Да и если дворник вдруг выйдет на улицу, разве посмеет он на глазах у всех что-либо с ней сделать?

  Поэтому, немного успокоившись, Яна вернулась на клумбу, села на корточки, надела перчатки и принялась дальше полоть траву. Яна полола, а глаза у неё были влажными, и то и дело по щеке скатывалась слеза. Иногда девочка досадливо смахивала её: не хватало ещё, чтобы кто-нибудь заметил, что она плачет. Яне было и жалко себя, и одновременно она себя и ругала, что оказалась такой дурой, что купилась на мороженое. Что, неужто мама ей денег не дала бы на эскимо? Эх, дурёха, она дурёха!

  Девочка полола траву, но перед глазами у неё всё стоял пьяный, дышащий перегаром дворник с красным лицом, с шальным, маслянистым блеском в глазах и с разверстыми объятьями. Она видела, как он приближался к ней, желая схватить её. И Яна думала, что было бы, если бы она не сообразила спрятаться под столом и если бы в замке не были оставлены ключи? Девочка думала об этом, и всё новые слёзы наворачивались у неё на глазах.

  Яна так ничего и не рассказала ни бабушке, ни родителям. А на следующее утро, отправляясь в школу, она и её подружка Леся, выйдя из подъезда, вновь натолкнулись на дворника Митрофаныча, который в своём привычном жилете и с красным лицом шёл на свой участок. Увидев его, Яна оторопела. Старик же, завидев школьниц, как всегда и как ни в чём не бывало, завёл всё ту же речь, которую девочки слышали каждое утро:

  - Здрасьте, девчушки, что, в школу идёте? Молодцы, молодцы. Учитесь, девчушки, учитесь. Я тех девчушек, что хорошо учатся, уважаю, я вас, миленькие, никогда не обижу.

  Яна смотрела на старика и не верила своим глазам: дворник не узнавал её, и было похоже, что он даже и не помнит того, что случилось вчера. И ей от этого сразу как-то полегчало на душе, словно и вправду, всё случившееся ей только привиделось. Но всё равно Яна дёрнула Леську за рукав, призывая её поторопиться в школу.

  Леська обернулась, посмотрела в след дворнику и сказала:

   - Милый старикашка.

  Яна ей ничего не ответила.