– Я так и думала, что вы придете. Нам нельзя видеться на людях, – шепнула она. – Ждите меня завтра вечером в заброшенной часовне на южной окраине города.

Армэль едва сумел разобрать ее слова в гуле голосов и собирался что-то ответить, но она уже исчезла. Виконт остался стоять, задумчиво глядя в пустоту. Он давно думал над тем, чтобы вернуться к мирской жизни. Колебался, мечась между необходимостью соблюдать церковные обеты и любовью… Да еще и это убийство человека, изнасиловавшего его сестру, легло тяжким грузом на сердце. Однажды рассказал об этом архиепископу Парижскому. Тот тайну исповеди, конечно же, сохранил, но предостерег молодого священника от совершения поступков, недостойных его сана.

… Вечерняя прогулка в карете по центральной площади Рима для итальянской знати являлась практически обязательным ежедневным мероприятием. Она позволяла узнать все самые важные новости, показать себя и поглазеть на наряды других, выяснить, кто за кем сейчас ухаживает. Поэтому вечерний выезд графини ди Грациани ни у кого не вызвал вопросов.

После встречи с виконтом де Куси Эжени не узнавала саму себя. Раньше она бы и представить не могла себе такого. Без смущения она ехала на свидание, тем самым обманывая дона Леопольда ди Грациани. Впервые в жизни она поступала совершенно безрассудно, не думая над возможными последствиями своих поступков и всецело отдаваясь чувствам. Графиня, конечно, осознавала, что подобным поведением может погубить себя, но ей было все равно.

Увидев его, стоящего среди развалин часовни, Эжени бросилась к виконту без каких либо объяснений, расспросов о причинах его приезда в Рим. Она желала только одного – оказаться в его объятьях.

Однако Армэль остановил ее, сказав, что она ставит под угрозу свои отношения с человеком, которым, наверное, очень дорожит. Но Эжени, прильнув к виконту и коснувшись губами его скулы, не чувствуя при этом ни малейших угрызений совести, прошептала что подлинная ее жизнь – это он.

Мазарини скончался. Перед смертью он вызвал к себе Людовика XIV. Молодой король, умевший держать себя в руках в любой ситуации, в этот момент был заметно взволнован. Кардинал всю жизнь был рядом и поддерживал его. По сути, Людовик не принимал сам никаких решений, а теперь… Теперь ему придется править самостоятельно. Это пугало молодого монарха и одновременно воодушевляло его.

Король стоял у постели первого министра. На лице его были и жалость к умирающему, и страх, естественный для каждого нормального человека, видящего смерть, и боль, потому что, по сути, кардинал заменил ему отца.

– Я ухожу, на то воля Божья, – проговорил тихо итальянец.

Людовик склонил голову, словно тоже покоряясь воле Господа.

– Перед Богом вы поклялись быть добрым и справедливым королем, – продолжал Мазарини.

– Да, – подтвердил монарх.

– И все мои старания я направил на то, чтобы вы сумели достойно это обещание исполнить. Будьте же всегда беспристрастны и не предвзяты в своих решениях. Молю вас, помните свои обязанности перед народом Франции.

Кардинал взял с короля обещание, что тот не будет прибегать к помощи министров, а станет единоличным правителем Франции. Но посоветовал все-таки прислушиваться к Кольберу – своему помощнику.

Людовик, погруженный в свои раздумья, хотел остаться один, и даже уже было приказал, чтобы его везли в Пале-Рояль, где он когда-то жил с матерью и братом, но потом король решил, что его молодой супруге и матушке вряд ли понравится, что он оставил их одних. Анна Австрийская очень переживала из-за кончины своего первого министра. Чего не скажешь о брате короля. Филипп устроил в своих покоях очередную пирушку. Когда выведенный из себя таким поведением брата король вошел в покои Месье, тот как раз колотил слугу, случайно опрокинувшего бокал вина.

– Ваше высочество, пощадите своего раба! – стонал юноша, лицо которого было разбито, а из носа текла кровь.

– Ты пес, а непослушных глупых псов я бью! – кричал Филипп.

При виде царственного брата, герцог остановился. Но не от испуга. Улыбнувшись, он самодовольно проговорил:

– Этот человек меня прогневил, и я его наказываю.

– Разве подвиг – бить того, кто не может вам ответить? – спокойно сказал Людовик.

В тот же вечер королева-мать приняла окончательное решение о том, что ее младший сын должен жениться.

– На ком? – поинтересовался король.

Когда Анна Австрийская назвала имя той, которую выбрала в супруги Филиппу, Людовик недоумевающе поднял брови.

– Кузина Минетта? Сколько ей сейчас? Пятнадцать?

Он прекрасно помнил, как во времена Фронды Генриетта Английская, дочь английского короля Карла I, жила вместе со своей матерью здесь, во Франции, в Пале-Рояле.

– Мне было четырнадцать, когда я вышла за вашего батюшку, – напомнила королева-мать.

Заняться вопросами женитьбы Филиппа Орлеанского решено было не откладывая. Через несколько месяцев французский двор официально попросил руки принцессы у ее брата, короля Карла II. А еще спустя пару месяцев состоялась официальная церемония бракосочетания.

Приезд во Францию английской принцессы кардинально изменил судьбы двух людей – графа де Бельфлера и никому тогда неизвестной Луизы де Лавальер. Первый влюбился в Генриетту, увидев ее, сходящую с корабля в порту Кале. Он вместе с герцогом Бекингемским должен был сопровождать невесту принца. Арман был покорен английской принцессой также как и Бекингем. Из-за этого оба дворянина постоянно конфликтовали.

Луиза же вошла в свиту юной герцогини Орлеанской. Она смотрела на огромное пространство одного из залов дворца. Здесь все было великолепным! Сверкающие витражи и мозаики, зеркала в дорогой инкрустации, канделябры из золота, мягкий свет, отражаемый мрамором и золотом. Ее госпожа, принцесса Генриетта, уже отправилась в опочивальню, и сама Луиза собиралась ложиться спать, когда мальчик паж принес ей записку якобы от графа де Бельфлера, чтобы фрейлина явилась на половину герцога Орлеанского.

Девушка уже приближалась к апартаментам Филиппа, из которых доносился шум веселья, музыка и хохот. Она не знала руку Бельфлера, но прекрасно знала, что он – благородный человек, поэтому верила ему.

Фрейлина собиралась было войти, когда неожиданно увидела короля. Людовик без парика, со струившимися по плечам темными волосами, в простой рубашке и клюлотах стоял, скрестив на груди руки и, нахмурившись, слушал, что творится на половине его брата.

Присев в глубоком реверансе, Луиза застыла, не веря, что перед ней сам французский монарх.

– Что вы тут делаете, сударыня? – строго спросил Людовик, окинув взглядом невзрачную худенькую девушку, прихрамывающую из-за детской травмы.

– Мне прислал записку граф де Бельфлер, ваше величество, – ответила она.

Луи молча протянул руку, давая понять, что она должна отдать ему эту записку. Та подчинилась, передавая королю треугольник бумаги. Прочтя содержимое письма, Людовик без труда узнал руку маркиза д'Эффиа и понял, что Лоррен со своим дружком решили подшутить над бедной девушкой.

– Как вас зовут? – уже мягче спросил его величество.

– Луиза-Франсуаза де Лабом-Леблан де Лавальер, – представилась фрейлина, вновь приседая перед королем в реверансе.

Король вспомнил, что уже слышал это имя. Однажды до его ушей случайно донесся разговор фрейлин. Одна из них восхищалась им и говорила, что влюблена. Это была именно она, Луиза де Лавальер.

Людовик внимательнее посмотрел в лицо этой юной девушки, заметно подпорченное следами оспы. Как она отличалась от яркой и живой Генриетты, которая наверняка ждала его сейчас в своей постели!

– Вы девушка, вам нельзя здесь быть. Тут страшные вещи творятся. Тут грязь и разврат кругом, – вдруг сказал молодой монарх, увлекая фрейлину за собой.

Пораженная Луиза дрожала, как листочек на ветру, ощутив прикосновение к своему плечу руки короля.