— И как только мой отец мог так со мной поступить? Я-то думала, он любит меня, — сказала Саманта Эллиот адвокату и другу отца, которого помнила с самого раннего детства. И то, что этот человек с кротким голосом находился в сговоре с ее отцом, удваивало чувство боли и одиночества.

Видит Бог, ей были сейчас совсем не нужны дополнительные переживания! Всего три часа назад она стояла возле могилы отца и наблюдала сухими воспаленными глазами, как опускают туда его гроб. Саманте было только двадцать восемь лет, но несмотря на это, она уже пережила больше смертей, чем обычно люди переживают за всю свою жизнь. Теперь она осталась совсем одна. Умерли ее родители, умерли бабушки и дедушки. Ее муж Ричард для нее тоже как бы умер — в день кончины своего отца она получила последние документы о разводе.

— Саманта, — мягким, умоляющим голосом произнес адвокат, — твой отец любил тебя. Любил очень, очень сильно, и именно поэтому он так и поступил.

Говоря это, он пристально рассматривал ее. Его жена недавно высказала обеспокоенность тем, что Саманта с момента смерти отца не пролила ни единой слезинки.

— Это хорошо, — заметил он тогда. — У нее отцовская сила воли.

— Ее отец был слабаком, — бросила ему в ответ жена. — Именно Саманта всегда была сильной. Но это же противоестественно: все последнее время она была с ним рядом, наблюдала, как он усыхал и умирал на ее глазах, и ни разу даже не заплакала!

— Дейв всегда говорил, что за Самантой он как за каменной стеной. — Адвокат закрыл свой атташе-кейс и ушел, не дожидаясь, пока она что-либо успеет ответить. Он страшился того момента, когда придется огласить содержание завещания Дэвида Эллиота, а еще больше — неизбежного разговора с женой по этому поводу.

И вот теперь, глядя на стоящую перед ним Саманту, он чувствовал, как пот струится по шее при одном воспоминании о своих тщетных попытках уговорить Дейва Эллиота изменить завещание. Но переубедить старого друга так и не удалось. К тому времени, когда Дейв закончил писать это последнее завещание, он весил не более 42 килограммов и с трудом мог разговаривать.

— Я ее должник, — прошептал он тогда, — Я отнял у нее жизнь, а теперь должен вернуть. Я должен предоставить ей еще один шанс.

— Но Саманта уже не ребенок. Она взрослая женщина и должна самостоятельно решать за себя, — возразил адвокат, но Дейв сделал вид, что не слышит, и продолжал говорить свое:

— Речь идет лишь об одном годе. Это все, что я от нее прошу. Всего один год… Она будет в восторге от Нью-Йорка…

Адвокат подумал, что скорее всего она возненавидит Нью-Йорк, но промолчал.

А Дейв все говорил торопливым, лихорадочным полушепотом:

— Ты не понимаешь… Я виноват перед ней… Я высосал из нее все соки… Я такое с ней сделал, что отец просто не должен делать со своим ребенком… — он умолк, а адвокат вдруг очень живо вспомнил случившееся несколько лет назад, еще до замужества Саманты.

Она тогда пришла домой из гимнастического зала и, думая, что дома никого нет, прошла в гостиную… Дейв говорил по телефону в своем рабочем кабинете, а он, адвокат, держа в руках стакан чая со льдом, подошел к раздвижным стеклянным дверям и уже хотел было поздороваться с девушкой, но в это время Саманта в гостиной сбросила с себя шаль и начала растягивать мышцы, закинув на спинку дивана длинную стройную ногу. Адвокат позабыл о том, что она дочь его друга, что он знает ее с рождения, и восхищенно уставился на девушку. Долгие годы он не обращал внимания на ее внешность, считал малышкой, — ведь совсем недавно играл с ней в лошадки! Но сейчас он впервые заметил, как мягко вьются ее золотистые волосы, какая у нее розовая кожа и какие густые ресницы обрамляют ее ясные голубые глаза. Губы у нее были такие пухлые, что, казалось, будто она на что-то дуется, а на носу — прелестная маленькая горбинка. О фигуре и говорить нечего — такие соблазнительные округлости и изящные линии он раньше видел только в журналах.

— Они быстро взрослеют, правда? — голос Дейва, внезапно раздавшийся из-за спины, испугал адвоката. Он залился краской. Его «застукали» глазеющим на молодую девушку, которая годилась ему в дочери! И его «нехорошие» мысли были явно написаны у него на лице! Застеснявшись, он отвернулся и вышел вместе с Дейвом.

И сейчас он четко представил себе тот день и охватившее его возбуждение. Такое чувство нельзя испытывать к дочери своего друга. Но он его испытал. И потому не желал выслушивать исповедь Дейва, хотя тот был его другом и находился на смертном одре. Адвокат поспешно прервал разговор, отложил все документы и ушел.

Теперь, конечно, ему хотелось бы узнать, что же Дейв сделал с Самантой — если он действительно с ней что-либо сделал. Но спрашивать он не станет. У него не хватит смелости шагнуть в тот мир, о котором он предпочитал ничего не знать…

— Я не хочу туда ехать, — Саманта опустила взгляд на свои руки. — У меня были другие планы.

— Это же всего один год, — ответил адвокат, повторяя слова Дейва. — А в конце года ты получишь очень кругленькую сумму.

Говоря все это, он внимательно смотрел на Саманту. Молодая женщина, стоящая перед ним, была совсем не похожа на ту прелестную девушку. Она была похожа на старуху. Казалось, она делала все, чтобы скрыть свою женственность. Гладко зачесывала назад свои красивые волосы, почти не пользовалась косметикой, темная, невзрачная одежда скрывала ее фигуру. Но главное, что он понял, — изменилась душа Саманты. В самом деле, уже несколько лет он почти не видел, как она улыбается, и уж совсем не мог припомнить, когда она в последний раз смеялась.

Подойдя к окну, Саманта положила руку на парчовую занавеску. Эти занавеси были последней их с матерью совместной покупкой. Саманта помнила, как они перебрали сотни образцов ткани, пока не нашли идеальный цвет и фактуру.

На заднем дворике росло дерево, которое Саманта посадила вместе с дедом, когда была еще малышкой. А когда ей исполнилось десять, дед Кэл вырезал на стволе крупную надпись «К + С» и сказал при этом, что, пока дерево живет, он и Саманта будут вместе. Повернувшись, она оглядела комнату — комнату, которая была когда-то отцовской. Здесь она сидела у отца на коленях, здесь они всей семьей вместе играли и веселились. В этой комнате Ричард сделал ей предложение.

Она торжественно подошла к большому отцовскому письменном столу и взяла камень, который он использовал как пресс-папье. На его гладкой поверхности детскими неуклюжими буквами с помощью голубой краски была выведена фраза: «Папа, я люблю тебя!» Сделала она это пресс-папье, когда училась в третьем классе…

Отец тайно продал этот дом, чуть ли не со всем содержимым, за две недели до своей смерти, когда Саманта ухаживала за ним и думала, что они стали близки, как никогда раньше. За эти недели у нее не нашлось времени подумать о себе. Хотя отец настойчиво интересовался, чем она собирается заниматься после его смерти. Саманта тогда неохотно ответила, что скорее всего поживет здесь, поучится в колледже, а зарабатывать будет частными уроками, обучая людей обращению с компьютером. И вообще будет делать то, что обычно делают те, кто не обременен ежедневной работой, и чего она не могла себе позволить последние два года. Выслушав ее, отец не вымолвил ни слова, но, очевидно, сказанное ему не понравилось.

Саманта поставила пресс-папье на место и взглянула на адвоката.

— Он не объяснил, почему продал дом?

— Он только сказал, что хочет, чтобы ты провела один год в Нью-Йорке. И попыталась за это время разыскать свою бабушку. Правда, по-моему, твой отец не верил, что она еще жива. Думаю, он хотел, чтобы ты разузнала, куда она уехала после того, как покинула семью. У твоего отца были планы самому порыскать по архивам и выяснить, какова ее судьба, но он…