Я встал с кровати и зашел в спальню отца. Со стола взял дневник, сел на кровать и снова его открыл. Стал читать. Хотя больше там было картинок, чем слов.

Конечно, мои глаза лезли на лоб.

Что было в твоей голове, отец? Не пойму.

Сначала я внимательно изучал картинки, смотрел, с каким чувством он их рисовал. Будто бы был уверен в существовании всех этих невероятных существ. Потом я пару раз пролистал дневник, как толстую пачку денег. Я стал думать над тем, что он написал.

Стало быть, я в это время еще не родился, а уже тогда у него были проблемы.

Стало быть, 13 лет он куда-то перемещался. Вопрос был – куда?

Потом я застыл над надписью:

Всего на одну секунду в голове проползла мысль: а что, если он имел в виду картину с девочками? И куда-то переместиться можно было сразу за ними? А? Как вам такое? Я что, тоже спятил? Нет-нет, эту идею я сразу откинул и запер ее далеко-далеко в своем подсознании.

Но если бы отец был сумасшедшим – что я уже на сто процентов принял, – тетя Агата бы обязательно это знала. В ее адекватности-то я был уверен. Но она ни разу за всю нашу с ней жизнь не сказала о нем плохого слова. Тем более что у него поехала крыша. Думаю, я бы обязательно такое запомнил. Она снова и снова говорила, что он меня любит, и как хочет уберечь, и какой он самый лучший парень. Стало быть, она с ним общалась.

Я вздохнул. Зажал дневник под мышкой, спустился в кухню, сделал себе чай и не спеша снова поплелся на второй этаж дома. Я стоял между кабинетом отца и своей спальней, спокойно попивая из кружки.

Надо было во всем разобраться, и я зашел в кабинет.

Я прошел, дернул выключатель, свет сразу включился. На этот раз кресло не дергалось, и я не слышал странных звуков. Теперь мне не было страшно.

– Посмотрим, что тут у нас, – сказал я, ставя кружку с чаем на стол.

Вчера, когда я в ужасе выбежал, я не запер картину, и теперь она сразу открылась моему взору. Девочки на ней горько смотрели вниз. Я хотел хорошенько их разглядеть. Что-то в этой картине было не так. Я это чувствовал. От нее исходил какой-то странный жар. Тепло, энергия – не знаю что именно. Я просто это чувствовал.

Я ее снял и поставил рядом. За ней ничего не было. Только стена. Не знаю, что я ожидал увидеть… может быть, дверь или, скажем сейф. На всякий случай я уперся руками в стену и с силой надавил. Ничего. Потом стал стучать по ней в надежде, что в каком-то месте окажется пустота и тогда я выломаю стену кувалдой. Но она была литой и плотной. А потом я взял свою кружку и вылил на нее чай. Возможно, я надеялся, что из-за жидкости что-то изменится, но ничего не произошло.

К тому моменту я уже в голос над собой ржал. Не хватало только с разбегу вписаться в стену для полной уверенности, что там ничего нет. Ну что ж, сказано – сделано. Я отбежал на пару шагов и плечом врезался в стену. Хорошо, что мне хватило мозгов не делать этого дважды. Я повесил картину на гвоздь.

– Что же вы скрываете, девочки? – пробормотал я, глядя на них.

Я стал рассматривать на картине каждый мазок в надежде что-нибудь обнаружить. Какие-то зашифрованные слова, символы, знаки. Ничего. Затем я приблизился к ней, для того чтобы понюхать. И тут мне показалось, что носом я почувствовал ветер. Он словно легонько меня пощекотал.

Я отстранился, проверил, на месте ли нос. И стал медленно тянуться рукой к картине и, когда прикоснулся, почувствовал лишь выпуклые мазки масляной краски. Я прошелся по всему полотну сверху донизу, туда и обратно. Дважды. И ничего не обнаружил. И только потом, спустя кучу времени, я поменял тактику по разоблачению секретов девочек. Я поставил ладонь ребром и просто всунул ее в картину, словно всовывал руку между шторами на окне. Моя рука утонула.

Я взвизгнул, отпрыгивая назад, стал ползти по воздуху, но тут меня подхватило кресло и удержало, тепло обнимая, словно говоря мне: все хорошо, Бодя, все хорошо. Я провалился в его мягкие объятия, уставившись на картину, мое сердце выпрыгивало из горла.

– Не может быть, – шептал я. – Этого не может быть.

Отправившись от шока и силком держа себя, чтобы не удрать, я снова подошел к картине и всунул в нее руку. Она провалилась.

– Тайный проход, – не верил я.

Я не помню, сколько мне потребовалось времени для того, чтобы решиться. Я хватался за голову, грыз на ногах ногти, ходил по кабинету туда и обратно, словно подо мной горел пол. Я думал. Я думал обо всем, что прочел в дневнике. Строки то и дело всплывали перед глазами.

Я выдохся, свалился на кресло и пил чай из пустой кружки. Долго мешал его, но ложки в нем не было.

– Проход сразу за девочками, проход сразу за девочками, проход сразу за девочками… – проговаривал я.

Вряд ли я хоть раз в жизни так долго на что-то решался. Я взвешивал свои мысли, как продавец на рынке – товар, и все больше приходил к мнению: я спятил. А что, наследственное, вполне себе может быть. Я представлял, что, допустим, да, так оно и есть и существует проход куда-то там через картину с девочками, но тут же возникал острый вопрос: если я в нее прыгну, вернусь ли я обратно? Или это портал и, пройдя сквозь него, мое тело изувечит время, как в каком-то ужастике? И я буду уродом или еще хуже – какой-нибудь жижей? Я буду все видеть и слышать, но сдвинуться с места мне не удастся, и я буду умирать от горя и голода с мыслью, какой я болван. Мне предстоял серьезный выбор. Я отхлебнул невидимый чай. Потом встал.

– А, к черту! – крикнул я и прыгнул в картину.

Щелк.

Веки казались мне такими тяжелыми, будто кто-то большими пальцами на них со всей силы давил. Когда с чудовищным усилием я их открыл, то сразу зажмурился. Меня окружал яркий свет. Я ощупал под собой пол и понял, что лежу на паркете. Стал щупать воздух рядом с собой и наткнулся на такие выпирающие из стены декоративные штуки, зацепился за одну из них и, подтянувшись, поднялся на ноги. Конечности тут же разъехались, и я не понимал: то ли это из-за моей слабости, то ли действительно пол под ногами едет. Более или менее поймав равновесие, я, держась за голову, стал осматриваться. Я стоял посередине узкого, неестественно длинного коридора. Далеко впереди я увидел дверь, сквозь щели вырывался еще более ослепительный свет.

Я шел вперед, словно плыл, ноги подкашивались. Я тянулся к ручке двери и видел свои руки, они были длинными и какими-то вытянутыми. Я был напуган, ускорял темп, стал перебирать ногами быстрей и быстрей и вскоре уже бежал по светлому коридору. Я всеми силами тянулся к ручке, спотыкаясь на ровном месте, будто меня в спину кто-то толкал.

И тут я услышал пение. Женский голос. Это была песня, которая будоражила во мне самые чистые и светлые чувства, какие мог испытывать человек. Нечто загадочное и теплое – вкушая его, я блаженствовал.

Голос проходил сквозь мою душу и выворачивал меня наизнанку. Он был прекрасен. Я попытаюсь изобразить его на бумаге, чтобы вы тоже его услышали. Это были тихие мычания, такие теплые, словно свежеиспеченный пирог. Только прошу вас, обратите внимание на высокие ноты в буквах.

– …мм-ММ-мм-ММ-ммммм… мм-ММ-мм-ММ-ммммм… – От наслаждения слышать его я открывал рот, чтобы его поглотить. – … мм-ММ-мм-ММ-ммммм… мм-ММ-мм-ММ-ммммм…

И тут, я понимаю: я знаю эту песню. Я ее знал – в этом не было никакого сомнения. Я хотел начать петь, но слова будто застревали у меня в горле. Я не мог вспомнить ни одного из них, просто мычал, как человек, лишенный языка.

Когда я уже был так близко к двери, что мог ее отрыть и войти внутрь, я вцепился в круглую ручку и повернул. И, как только я это сделал, голос в сию же минуту исчез, а бьющий из щелей двери свет сменился на тьму. Я, испуганный, падаю на пол, тень туманом из двери плывет на меня. Я пячусь назад, отворачиваясь от мрака, который уже хотел меня поглотить. И потом, после моего отчаянного крика, вдруг все превращается во тьму.