– Понять… кто я, – смог, наконец, сформулировать племянник.

Он потер переносицу и уставился на волны, ведущие свой гипнотический танец испокон веков. Им не было ровным счетом никакого дела до лоцманов, террористов и поисков смысла жизни.

– Я занимаюсь каким-то подростковым самокопанием, – оторвав взгляд от воды, пожаловался Саймон. – То ощущаю себя частью Семьи, то вскидываюсь на любые попытки примазать к общему делу. То бросаюсь спасать корабль, падающий в колодец, то огрызаюсь на людей, обращающихся ко мне «эй, лоцман». Я не вижу своего места в мире, – признался он, осознав, что же тревожило все это время на самом деле. – Я точно знаю, чего не хочу, но не знаю, чего хочу. Да и с «не хочу» тоже все как-то мутно. А теперь еще эта история…

– Не вижу противоречий, – отрезал старший Фишер и поднялся во весь свой немаленький рост. – Ты можешь быть кем угодно и делать при этом что угодно. Все ограничения – у тебя в голове. – Костлявый, длинный палец постучал по лбу. – Мой брат, несомненно, ответственный человек, пекущийся о долге перед Семьей. Только он забывает, что есть жизнь и помимо этого. И ты вовсе не обязан стать новой и улучшенной копией его самого.

– Да я осознаю… – протянул Саймон, но тут снизу снова окрикнули:

– Все готово! Садитесь жрать, пожалуйста! – И через мгновение: – А то я поднимусь и надеру ваши тощие белые задницы!

– А вот это серьезно, – флегматично отметил Анджей и направился к спуску в трюм. – Ты хочешь с ним ссориться? Я бы не рекомендовал, – закончил он фразу, ныряя под притолоку.

Молодой лоцман хрюкнул, сдерживая смех. Посмотрел бы он на того, кто решит ссориться с Иясу Гэбрэ! Может, даже венок на могилку бы пожертвовал.

И тут смарт выкинул уведомление о вызове. Канал не опознавался в списке доверенных, но на запрос идентификатора всплыла пафосная табличка: «Заместитель главы Четвертого комитета ООН Анжело Оосава». Саймон мысленно застонал. Тут же вспомнилось еще одно классическое произведение русской литературы: «И ночью при луне мне нет покоя, зачем потревожили меня? О боги, боги…» Но ответить пришлось.

Ооновец выглядел так же устало, как ощущал себя сам лоцман. Тем не менее он улыбнулся и достаточно вежливо поинтересовался:

– Доброго… ага, вечера. Прощу прощения, если отвлекаю – me scusi[34]. Саймон, вы могли бы завтра заглянуть в Женеву?

Комплекс Дворца Наций, построенный в начале двадцатого века, смотрелся внушительно. Центральное здание своим прямоугольно-ступенчатым профилем отдаленно напоминало оба знаменитых мавзолея. Впечатление усугублялось выросшими на фоне общего ансамбля парными небоскребами, относительно успешно стилизованными в той же манере и из-за этого вызывающими ассоциации с египетскими обелисками.

Рассветное солнце уже успело окрасить светлые мраморные стены в теплый оранжевый тон, и мягкие утренние тени спешили смениться глубокими, контрастными дневными. Поток посетителей, настроенных прикоснуться к истории ООН, не оскудевал. На Саймона, шагнувшего прямо посреди парка Ариана, никто не обратил внимания: мало ли лоцманов на Земле? Кроме того, европейские традиции подразумевали, что проявлять любопытство, изумляться необычному – неприлично.

Сама Европа, как некое территориальное объединение близких по уровню культуры и развития стран, давно утратила актуальность. Она, скорее, превратилась в туристический аттракцион планетарного масштаба. Каждый второй колонист горел желанием хотя бы раз в жизни ощутить сопричастность ко все еще живой истории человеческой цивилизации. Прибыв на родительскую планету по делам и выкроив из них свободный денек, почти никто не упускал шанса пройтись по узким, мощенным булыжником улочкам, посидеть в кабаке, который «стоял тут со времен древних римлян», накупить сувениров и нащелкать тридов.

У местных обитателей, аборигенов тех самых улочек, все это вызывало снисходительные, покровительственные усмешки. Булыжник давно был заменен стойким литопластом, пиво для подвального кабачка варили на многоцелевом пищекомбинате, с доставкой малых партий грузовыми дронами, а сувениры оказывались произведены где-нибудь на Тьянтан-Шихуанди – за тридцать парсек от Солнечной системы.

Впрочем, все это не имело ровно никакого значения. Подлинными всегда оставались лишь эмоции и воспоминания. Если – а точнее, когда – жизнь выбрасывала «зеро», они доставались из-под полога памяти и помогали вынести, перетерпеть, а то и преодолеть. А уж как все было устроено на самом деле – так ли оно оказывалось важно?

Сейчас же Саймон шел на встречу с человеком, который как раз отвечал за «устроено на самом деле» – по целому ряду важных вопросов.

Оосава скинул ему и схему здания, и указатели, и допуски, долженствовавшие укротить служебный пыл охраны. Но все равно пришлось изрядно поплутать. На ум пришло выражение «коридоры власти». И в коридорах этих обретались вполне себе решительно настроенные «псы режима» – вооруженные и с детекторами.

– Прошу простить, – покачал головой замглавы Четвертого комитета, широким жестом приглашая гостя к удобным креслам. Те выглядели действительно древними; возможно, ручной работы. – После теракта мы просто обязаны были ввести повышенные меры безопасности. Таков протокол. Вы не представляете, как сложно порой проявить инициативу в условиях подобной зарегулированности. – И он улыбнулся, подразумевая, что упомянутую инициативу как раз и реализует в данный момент.

Саймон сдержанно кивнул и устроился на сиденье.

– У вас остались ко мне какие-то вопросы? – уточнил он, когда Анжело лично вручил лоцману широкий стакан с чем-то зазывно благоухающим. Впрочем, стоило подождать с выпивкой до прояснения ситуации.

Хозяин офиса, в который, к слову, юного Фишера впустили неохотно и с настороженностью, пожал плечами.

– Вопросы? Конечно. Мне всегда было интересно пообщаться с кем-то из Семей. Вы же понимаете: несмотря на привычность творимых вами чудес, многие простые люди до сих пор воспринимают их именно как чудеса. А я, в сущности, – он провел ладонями вдоль собственного тела, – тот самый простой человек, волею судеб оказавшийся наделенным правами и обязанностями.

Теперь улыбнулся и Саймон.

– Так-таки простой? – Он все же пригубил напиток, покатал по языку, аккуратно сглотнул. Великолепно. Любопытно бы разведать, где ооновец берет подобные изыски.

Оосава сощурился. Он явно понял подоплеку вопроса.

– Да, должен признаться, – наконец вымолвил он, – я специально изображал гневливого, властного чинушу-самодура в присутствии вашего отца и Кирилла Мягкова. Опыт показывает, что именно этого ждут от представителя силовых структур люди, от оных структур далекие. – Пожатие плечами и снова скользнувшая между губ улыбка. – Впрочем, подобным образом я еще и развлекся от души. Нет ничего дурного в том, чтобы получать от своей работы удовольствие в процессе.

С этим сложно получалось не согласиться. Саймон снова отхлебнул и опустил руку с емкостью.

– Давайте вернемся к делу. Я готов отвечать. Правда, не вижу, чем мог бы быть вам полезен – помимо всего прочего.

– О, это вы действительно всего лишь не видите, – оживился Анжело и стал похож на севшего в засаду кота. – А у меня есть к вам уже высказанное недавно предложение. Работайте на меня, Саймон. Я серьезно.

Возникла пауза. Молодой лоцман осторожно подбирал слова. На комм-узле кабинета Оосавы пару раз всплывали какие-то уведомления, но он, не глядя, сбрасывал их в «отложенное». Видимо, разговор оставался важнее.

– И все-таки я не очень понимаю, – решил быть честным Саймон. – Что вам в одном-единственном лоцмане? Или дело в том, что я из Фишеров? Вы хотите как-то сыграть на чувствах и самомнении отца?

– Не буду отрицать, такие цели в списке тоже есть, – согласился ооновец. – Правило хорошего тона в политике: если можешь одним действием добиться нескольких целей, добейся. Но в данный момент это не главное.