– A brave heart and a courteous tongue… – неожиданно произнес сэр Галлахер, подняв на меня взгляд.

Храброе сердце и вежливый язык. После этих слов я весьма удивился – не ожидал от язвительного и вечно недовольного профессора подобного. Но когда он продолжил, я понял, что это очередная цитата из Киплинга.

– …They shall carry thee far through the jungle, manling.

«Храброе сердце и вежливый язык. С ними ты далеко пойдешь в джунглях, человечек».

Слова, сказанные юному Маугли, профессор процитировал не своим голосом и с непривычными интонациями – явно пародируя голос мудрого питона Каа из фильма или мультфильма этого мира, который я не смотрел.

Едва закончив говорить, сэр Галлахер возвратился вниманием к интерактивному экрану с планом операции. Но, прежде чем вернуть себе полностью рабочий настрой, профессор едва слышно пробормотал что-то еще. Не уверен, но вроде похоже это было на «Ах ты ж дерзкий сукин сын».

В своей спальне Татьяна Николаевна оказалась совсем непохожа на ту статную даму в строгом деловом костюме, которую я привык видеть в совершенно другой обстановке. И надо сказать, выглядела заместитель директора гимназии волнующе и соблазнительно. Потому что она сейчас, полностью нагая, спала на своей широкой кровати.

Спала беспокойно – выполняющая роль одеяла тонкая простынь скомкана и откинута прочь, шикарные длинные волосы, которые в гимназии всегда заплетены в толстую косу, разметались по подушке. Отброшенная в сторону простынь едва закрывала уголком часть бедра, а между ног, обнимая, Татьяна Николаевна сжимала огромную подушку с изображением розоволосой девочки из аниме.

«Дакимакура» такие штуки называются. Подушки в полный рост, предназначенные для того, чтобы их во сне обнимать. В своем мире к японской культуре я не относился практически никак, зная только, что «суши» правильно произносится как «суси». В этом же мире японские рестораны, предметы быта и элементы культуры в повседневности встречались постоянно – Япония в составе Конфедерации, что накладывало отпечаток на привычные нормы жизни. Из которых, кстати, – из привычных норм, Татьяна Николаевна всерьез выбивалась.

Самому невнимательному взгляду было заметно, что живет заместитель директора гимназии Витгефта ни в чем себе не отказывая. Даже от меня это не укрылось, хотя в общественной жизни гимназии я не участвовал. И близко общался с Татьяной Николаевной всего единожды. Зато хорошо запомнил, как мы пересеклись с ней на крыльце гимназии, когда она пожелала показательно застроить меня за отсутствие ординарца, а потом еще и за грядущее опоздание.

Даже будучи озабочен своими неотложными проблемами, тогда я обратил внимание на ее элитный спорткар. Сейчас же еще более уверился в любви Татьяны Николаевны к роскоши – после переезда из Елисаветграда в Архангельск она арендовала немаленький особняк, приподнятый на сваях над обрывистым срезом пляжа. Одна из стен ее спальни была панорамной, открывая вид на северное море, сейчас тонувшее во тьме тяжелой осенней ночи.

Включив ночник, осветивший просторную спальню призрачным красноватым сиянием, я подошел ближе к кровати. Стараясь действовать бесшумно, приподнял простынь и накрыл женщину, чтобы в момент пробуждения она не смутилась своей наготой. В тот момент, когда я легонько накинул на нее невесомую простынь, Татьяна Николаевна вздрогнула и проснулась.

– Тсс! – только и сказал я, глядя в расширившиеся от удивления глаза.

Заместитель директора, находясь на границе сна и яви, пока совершенно не понимала, что происходит. Машинально она отпустила обнимаемую подушку и подобрала простынь, натягивая ее под самое горло. Перевернувшись на спину, она, толкаясь ногами, уткнулась затылком и шеей в изголовье, словно желая покинуть ночной кошмар и проснуться в нормальном месте и времени.

– Татьяна Николаевна, доброй ночи, – произнес я в полный голос, отчего женщина вздрогнула.

Отступив на пару шагов, подхватил неподалеку стул и принес его ближе к кровати. Поворачивался к Татьяне Николаевне спиной я безбоязненно – она не была одаренной, и даже если у нее под подушкой пистолет, среагировать успею.

К тому же сейчас я был предельно собран. В этом состоянии – при полной ясности мыслей и максимальной концентрации, неожиданно странно начал работать мой внутренний радар, став практически третьим глазом. Так что сидевшую на кровати женщину я «видел».

Причем видел не зрением. Это, наверное, было как-то похоже на полет летучей мыши – которая при хорошем зрении еще использует и эхолокацию, воспринимая, кроме зрительных образов, контуры акустической картины мира вокруг. Только я использовал не звуковые волны, а ауру… не знаю, может ауру эфира или астральный план – самому сразу не понять, а спросить пока не у кого.

Ножки стула звучно ударились в пол. Поставив его практически вплотную к кровати и развернув задом наперед, я присел, опираясь грудью и руками на спинку. Татьяна Николаевна в этот момент села выше и прислонилась спиной к изголовью кровати. И еще выше подтянула простынь, под самый подбородок.

Похоже, она уже окончательно проснулась и начала осознавать происходящее – в неярком свете ночника было видно, как заалели ее щеки. Но надо отдать Татьяне Николаевне должное – истерику устраивать не собиралась, глупые вопросы не задавала. Весьма сообразительная дама. И мне теперь еще более понятно, как она – не владеющая даром, смогла занять столь престижную должность в императорской гимназии для одаренных.

– Татьяна Николаевна, предупрежу сразу: у нас мало времени. Поэтому мне очень нужно, чтобы вы максимально быстро пришли в рабочее состояние. Готовы слушать важную информацию?

Татьяна Николаевна кивнула. Действительно готова, по взгляду видно прекрасно.

– Отлично. Прежде чем начну, хочу попросить у вас прощения. Но обстоятельства так сложились, что несчастливый билет выпал вам, потому что госпожа Жарова в отъезде.

Извиняющимся жестом склонив голову и едва разведя руками, я вернулся к предельно деловому тону:

– Теперь к делу. Сообщаю вам, что меньше чем через час наземная часть здания Малой арены будет уничтожена, а внешние защитные щиты деактивированы. Сделает это группа неустановленных лиц, которых после совершения диверсии никто не сможет найти. Имейте в виду это как данность.

Сохраняя молчание, Татьяна Николаевна пристально смотрела на меня поблескивавшими в полумраке глазами. Да, самообладание у дамы просто прекрасное. Завидую.

– Как подобная, выходящая из ряда вон ситуация скажется и на репутации гимназии, и непосредственно на вашей, как ответственного в данный момент руководителя, пояснять, думаю, не нужно. Но есть выход: вы можете мне помочь и деактивировать внешнюю защиту периметра прямо сейчас.

– Я не могу, – покачала головой Татьяна Николаевна.

– Пожалуйста, больше никогда не пытайтесь лукавить в общении со мной. То, что вы можете снять защиту, как исполняющая обязанности директора – на время отъезда госпожи Жаровой, я прекрасно знаю. Знаю даже, как это сделать без сбора комиссии: на этот случай у вас есть чрезвычайный специальный протокол. И вы должны будете задействовать его в четыре часа утра, якобы по согласованию с профессором бароном Максимилианом Ивановичем фон Колером. Согласование я вам организую задним числом.

Сознательно упомянул о том, что профессор – барон. Татьяна Николаевна, как я прочитал по пути сюда в карточке личного дела, не только любит роскошь, но и всеми силами стремится пополнить ряды неодаренного дворянства, относясь с большим пиететом к аристократии.

– Специальный протокол – это…

– Я знаю, что такое специальный протокол. Но, поверьте, это меньшее зло в нашем случае. А с Марьяной Альбертовной, уж будьте уверены, я договорюсь, и, кроме премии, за сей поступок вам ничего более полагаться не будет.

Здесь я блефовал, конечно. Но говорил уверенно и без тени сомнений. Дама передо мной, не обладая владеющим даром, смогла занять руководящую должность в гимназии для одаренных – такая самую малейшую слабину почувствует.