Как только объявили рейс, Скориков отложил на барную стойку зачитанную до дыр газету, сделал глоток уже успевшего остыть кофе, подхватил свой нехитрый багаж и быстрым шагом направился на посадку.
– Чего трезвонишь понапрасну? На даче они!
Прохор отпустил кнопку звонка и оглянулся. Из квартиры напротив, нахмурившись, на него смотрела сонная растрепанная Катерина. Что с ней сделало время?! Из некогда аккуратной и привлекательной женщины она превратилась в какую-то спившуюся неопрятно-одутловатую старушонку, а ведь ей сейчас должно быть немногим больше пятидесяти!
– Катюха, ты?
Соседка нахмурилась еще больше и, подбоченившись, злобно бросила:
– Ну?!..
– Я ж дядька Прохор! Не узнала? Мне папка твои, Серега, писал, что ты все приветы мне шлешь, мол, все хорошо у тебя…
– Помер папка. Уж пятнадцать годочков, как помер. Здоров, дядя Проша! Прости, не признала – седой ты весь стал и худой какой-то…
– Ну так не с курорта, – сдержанно усмехнулся Прохор. – Про Сварщика, в смысле про Серегу, знаю, Шурка писала… А что за дача? С кем она уехала?
– Так Светка, внучка, в пятницу за ней заехала вместе с мужем и к его родителям на дачу увезла на все выходные. Сегодня вечером вернутся. А тебя, получается, раньше срока выпустили? Александра говорила, что только в семнадцатом…
– Так амнистия вышла… В честь семидесятого Дня Победы – мы ведь с ней, с Победой-то, почитай, ровесники…
– Да ты заходи, дядя Проша, чего на лестнице стоять?! Сейчас я телефон найду – позвоним тете Шуре!
В квартире давно не убирались: общую картину беспорядка, свойственного пьющим людям, красочно дополняла раскинувшаяся прямо посреди гостиной лужа размером с Белое море, которую, вероятно, напрудил коренастый лопоухий собачонок. Он виновато выглядывал из-за изрядно обглоданной, скорее всего им же, ножки ждановского шкафа[5].
– Тебя как звать-то, волчара? – ласково спросил Прохор, обращаясь к щенку и усаживаясь рядом с ним на корточки.
– Это – Казбек! – не без гордости произнесла Катерина.
– А чего кличка басурманская какая-то? Назвали бы Шариком или Трезором.
– Так ведь кавказец же! Это мне Витенька подарил на Восьмое марта. Ты, говорит, маманя, одна живешь – тебе защитник нужен! Чего-то не отвечает телефон у Александры. Пойдем на кухню – я тебя чаем напою.
На кухне хозяйка виновато развела руками:
– Выпить нечего – сама с утра мучаюсь, а чай есть: хороший, английский. Витька мать не забывает! Аккурат раз в месяц из Москвы своей приезжает, и мы с ним в магазин идем: полную тележку набирает, представляешь?
– Ты мне два пакетика завари – я покрепче люблю.
– Да знаю я ваши привычки зоновские! Папка, тот вообще чуть ли не полпачки на стакан сыпал, царство ему небесное!
– Эх, Катерина! Знала бы ты, каким человеком отец твой был – Сергей Николаевич! Жаль, так и не свиделись мы с ним!
– Человеком-то, может, и хорошим был, а помер, как собака, прости господи! Это ж надо было во сне собственной блевотиной захлебнуться!
– А Шурка писала – сердце…
– Сердце! – хозяйка всхлипнула. – Нет у вас, урок[6], сердца! Вон Федька тоже по воровской пошел – второй срок уже мотает! Первый раз вообще в четырнадцать лет в историю вляпался, а папка все приговаривал: «Ничего, Катюха, ума наберется – больше не попадется». Это про родного внука, а! Вся надежда на Витеньку, на младшенького!
– А за что Федьку?
– За ювелирку… Видать, рассказов папкиных наслушался про вашу с ним бурную молодость и туда же! Думала, хоть армия его исправит…
– Ладно, не реви! Когда срок?
– К Новому году ждем…
– А что Витька?
Лицо Катерины просветлело, она вытерла слезы и, сделав небольшой глоток из низенькой чашки, расписанной серебряными розочками, расплылась в улыбке:
– Витенька в Москве институт закончил – на аудитора выучился, и ему место хорошее в крупной фирме предложили. Он там с девушкой приличной познакомился, вроде как отношения у них… Я ему говорю: «Женись да детей заводи: квартиру ты уже купил, машина есть», а он: «Не время еще, мама». Я была у него в гостях в Москве-то: квартира хорошая такая – четырехкомнатная то ли на Котельной, то ли на Котельничной, все забываю…
– Река есть рядом?
– Ну да, прямо под окнами!
– Котельническая набережная…
– Да! Точно! Так вот он даже переехать к нему предлагал…
– И чего ты?
– Да на что она мне, Москва эта? Я там и не знаю никого. Витенька целыми днями на работе пропадает – мне поговорить даже не с кем будет. Вот уж когда внуки пойдут, так тогда хочешь – не хочешь, придется!
– Чего-то у тебя не прибрано как-то, Катерина… – осторожно заметил Прохор.
– Да мы тут с Олежеком гульнули маленько! – хозяйка густо покраснела. – Он хороший, ты не подумай! В овощном на проспекте грузчиком работает…
Гость еле заметно нахмурился, достал папиросу из причудливого деревянного резного портсигара и закурил, отойдя к окну.
– Ты в откидном режиме открой, не надо полностью – замерзнем.
– В откидном режиме? – переспросил пытающийся сохранить невозмутимость Прохор, разглядывая механизм пластикового окна.
– Ну чего ты, стеклопакетов не видел?!
– Чего же это не видел? У нас такие в здании администрации были…
– Ладно, давай сама! О, телефон звонит!
Гость недоверчиво покосился на мобильный – во весь экран мигала фотография его сестры, а кухню заливала громкая, судя по настойчивым ритмам сверхсовременная мелодия.
– Это Александра! Подойди!
– А как? Где кнопки-то?
Катерина засмеялась, провела пальцем по экрану и сунула телефон в руки Прохору.
– Але! Шурочка! Это я!
На другом конце провода молодой девичий голос после секундной паузы ответил:
– Позовите, пожалуйста, тетю Катю.
Хозяйка хитро подмигнула гостю и шепнула:
– Это Светка! Поговори с ней!
Прохор, просияв улыбкой, начал:
– Светочка, девочка, здравствуй! Это деда Проша! Помнишь меня? Я только сегодня приехал. Как ты поживаешь, маленькая? Ты только бабушке не говори, что я вернулся, – мы ей сюрприз сделаем!
– Здрасте… Не скажу. Бабушка умерла…
– Как умерла? Ты что такое говоришь? Когда?
– Ночью сегодня. Легла спать и не проснулась.
– А вы где, по какому адресу? Я сейчас к вам приеду!
– Не надо. Бабушку уже в морг отвезли во вторую больницу. Мы скоро сами приедем с Антоном…
Прохор, положив телефон на стол, горько вздохнул, затушил папиросу в пепельнице и достал из портсигара новую.
– Свиделся с сестренкой… Умерла сегодня ночью, представляешь!
Хозяйка испуганно пробормотала:
– Да, дядя Проша. Я слышала разговор… Болела она сильно последние годы…
– А Антон – это кто?
– Это и есть Светин муж. Хороший мальчик такой, серьезный… Ты посиди, я сейчас быстренько за бутылочкой схожу…
– Не спеши, Катерина, не время сейчас…
Прохор расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке, глубоко затянулся папиросой и отвернулся к окну:
– Дым в глаз попал, – неуклюже соврал он, вытирая катящуюся по заросшей седой щетиной щеке слезу.
Илья в очередной раз сбросил входящий вызов. Телефон не унимался – пришла эсэмэска: «Забери Рому с тренировки, у меня вторая смена».
– Что там у тебя, Одинцов? Мы тебе не мешаем в тетрис играть? – нервно рявкнул начальник управления Елизаров, отшвырнув в сторону пухлый том с заголовком «Новиков», и уставился на начальника угрозыска маленькими бегающими глазками. – Мне из Москвы уже два раза звонили! Где план мероприятий?
