Пиндилов стоит, широко расставив ноги, посередине нашей приунывшей компашки. Все на своих местах. Только Людмилы уже никогда не будет с нами. Она пока лежит на Ларисиной кухне. И причина ее смерти пока не понятна.

– Я не думаю, фто это убийство. Скорее, остановка сердца, -ответственно заявляет Пиндилов.

– Гена, ты что? Какая остановка? Она была здорова. Абсолютно здорова. И никогда никаких проблем с сердцем не имела, – возражает Лариса.

Пиндилов недовольно смотрит на нее, наморщив морщинами круглый, с крупную картофелину нос. Он подтягивает губы, собранные отрицающей ее слова трубочкой, к кончику своей картофелины.

Все его лицо плывет складками, как у мопса.

– Так, Лариса. Называй меня по имени отчеству. Я при исполнении, – расправляет он худые плечи. – А потом… ты кто тут? Эксперт? – верещит он, уставившись на нее глупо поблескивающими из складок мелкими поросячьими глазками.

– Да и ты тоже не эксперт, – парирует Лариса.

– Фто ж, подождем эксперта, – на удивление для всех соглашается Пиндилов.

Эксперт приезжает из районного центра через час. Должна была приехать еще опергруппа со следователем. Но что-то им помешало.

Пиндилов, оказавшись главным действующим персонажем после разыгравшейся трагедии, еще больше чувствует свою значимость, ходит, брызгая ядовитой слюной во все стороны.

Эксперт, высокий худощавый мужчина средних лет с заостренным носом и тонкими губами, со знанием дела приступает к осмотру, и скоро делает предварительное заключение:

– Смерть наступила в результате отравления психотропным препаратом. Каким именно, сообщу после вскрытия. Забираю вот эту бутылку для экспертизы тоже.

– Фто за бутылка? – интересуется Пиндилов.

– Стояла на столе в кухне, где была обнаружена жертва. Полностью опустошенная. Рядом бокал. Возможно, именно в бутылке находился яд. Бокал я тоже изымаю, – добавил он.

– То есть речь идет об убийстве, я правильно понимаю? – уточняет Лариса, в одну секунду превратившись в бледную тень себя. Еще бы. Ее можно понять, да и нас всех. На дне ее рождения произошло убийство ее лучшей подруги.

– Я всего лишь эксперт. Я не делаю логических заключений. Я говорю причину смерти и собираю улики. Делают выводы другие, – с этими словами он смотрит на Пиндилова. Похоже, тот уже свои выводы сделал. – Возможно, что она сама приняла смертельную дозу. Был у нее повод покончить жизнь самоубийством? Хотя место и время, прямо скажем, неудачное, – оглядев нас, говорит эксперт.

– Ну, какой повод? – разводит руками Лариса. – Она – сама жизнерадостность… Была…

– Так, – включается в разговор Пиндилов. – Откуда эта бутылка?

Он направляет свои рыбьи глаза на Ларису и ждет ответа.

– Ее мне Людмила и Виктор на день рождения подарили, – неуверенно сообщает Лариса, успевшая разглядеть запечатанную в пакет бутылку в руках эксперта.

– Кто такой Виктор? – щурит свои маленькие глазки Пиндилов, разглядывая присутствующих. – Не знаю такого.

– Это я, – подает голос обнаружившийся в углу террасы Виктор.

– Кем Вы являетесь пострадавшей? – глаза из рыбьих орбит просто выкатываются наружу.

– Кому? Людмиле?

– Да. Да. Людмиле, – недовольно верещит Пиндилов.

Виктор мнется, не зная, каким словом назвать их с Людмилой отношения.

– Хахаль он ее, – неожиданно резко отзывается Мария, сидящая за столом.

– Ах, вот как. В таком случае: все просто до тупизма, – произносит свою коронную фразу Пиндилов.

– И что же просто? И до какого тупизма, стесняюсь спросить, – настораживается щеточка усов Виктора. В глазах мелькает беспокойство.

– Единственный подозреваемый – это Вы.

– Что значит я? – натягивает он на губы нервную улыбку. Видно решает, что у Пиндилова такой юмор. Черный.

– Кто имел доступ к бутылке? Вы и Людмила. Людмила мертва. Остаетесь только Вы. Все просто, – довольный собой, гордо заключает Пиндилов.

– Да Вы что такое говорите? Мне какой резон? – переходит на высокие ноты Виктор.

– А это Вы нам сейчас и расскажете, – безапелляционно чеканит Пиндилов, напирая хилой трусливой грудью на Виктора.

– Нечего мне рассказывать, – возмущается Виктор в ответ. Он ни на шутку тревожится. Казавшаяся странной поначалу ситуация в его обвинении выходит из-под контроля, обретает пугающую мощь.

Я перевожу выразительный взгляд с Пинидилова на Антона.

Антон явно удивлен происходящим с такой быстрой скоростью расследованием.

– Работает профи. Учитесь, пока я жив, – победоносно ухмыляется Пиндилов. – Раскрыл дело за два часа. Кто так еще может?

Мы недоуменно молчим.

– Прошу проехать со мной, – официальным, подчеркнуто-сухим тоном произносит Пиндилов в направлении Виктора.

Виктор растерянно и одновременно затравленно смотрит на нас.

А мы и не знаем, что сказать. Он – чужак здесь. Мы его не знаем. Мотивов и в самом дела пока никаких не просматривается. Но чужая душа – потемки.

Неожиданно заканчивается для всех нас этот вечер.

Перед тем, как уйти с Пиндиловым, Виктор подходит к Антону и осторожно просит его:

– Антон, я знаю, Вы юридический закончили. Прощу Вас, помогите мне, это не я сделал.

Другая жизнь Веры

Коллектив встретил возвращение Веры гробовым молчанием. Похоже, насчет саботажа Свердловский не ошибся.

Под пристальными недобрыми взглядами она юркнула на свое рабочее место и уставилась невидящим взглядом в монитор. Все происходящее больше напоминало сон. Она еще не имела стратегии, как выбираться на зыбкую поверхность. Только испуганные глаза, чтобы видеть, куда плыть, да нос, чтобы дышать, были над водой.

В любом случае надо было выплывать. Внутренний озноб пронизывал ее тело, холодной струйкой прокатывался вдоль позвоночника. Она решила для себя, что пора прекращать быть личностью, эмоционально зависимой от чужих взглядов и мнений. Она теперь – начальник отдела. Ее главный назначил. Надо соответствовать.

От этих мыслей она приободрилась, распрямила спину и обвела взглядом сотрудников, теперь уже своих подчиненных.

Девушка неожиданно для себя подумала, стоило ли ей теперь вообще заморачиваться и обращать внимание на недоброжелательные взгляды, если у нее есть такой покровитель?

И Вера решила, что нет, не стоит.

Но легко сказать: не стоит. Но вот как не обращать внимание?

Как ей теперь здесь работать? Кто ее вообще слушать-то будет?

Ответом на ее непроизнесенный вопрос была мрачная тишина в отделе. Видимо, Ирина Анатольевна уже была в курсе вопроса и рассказала об этом курсе остальным.

«А потом, – вдруг подумала Вера, – ее рабочее место».

Вера вдруг осознала, что ее уже не устраивает тот стол, который она занимает. Он был расположен в очень неудобном месте: на проходе. Мимо нее всегда кто-то ходил, отвлекая.

И если еще вчера, будучи молодым специалистом на испытательном сроке, она и рот боялась открыть, была согласна со всем, что бы ей не сказали, прыгала так высоко, как говорили, сидела там, где велели, то сегодня все резко изменилось.

Изменился статус: модифицировалось и восприятие окружающего мира.

Пожалуй, ей теперь можно и место Ирины Анатольевны занять: около окна, большой стол, кресло руководителя. Почему бы и нет? А что? Она сама удивилась своей наглой мысли. Но мысль ей понравилась. Но как осуществить эту затею?

Это было для нее недоступно. Она не зубастая акула, не хамка, что делать: непонятно.

Ее размышления прервал торжественный вход в их отдел Дениса Викторовича. Он пришел кинуть ей спасательный круг, и она сразу в него вцепилась.

Похоже, его прибытие было событием года, а, возможно и десятилетия. Потому что, словно по команде: «Стройся» – все выпрыгнули со своих рабочих мест, стараясь быть выше и стройнее. Переполошились, как потревоженные в курятнике наседки.

Свердловского сопровождал директор службы персонала и начальник IT-службы. Вера их знала.