Собственно, настоящим каталогом это назвать было нельзя. Маневич составил список принадлежавших ему картин так же бессистемно, как и разместил их на стенах своей тайной галереи. Александра повидала немало домашних методов развески, очень далеких от музейных стандартов. Владельцы коллекций редко привлекали специалистов для того, чтобы разместить принадлежавшие им шедевры. Как правило, картины размещались кучно по принципу «самые дорогие», «самые большие», «самые редкие»… Иногда соблюдались даже границы эпох и направлений в живописи. Маневич не соблюдал ничего.

«Ксения была права, когда говорила, что ее отец не разбирается в картинах, ему просто нравится их иметь, – Александра медленно перелистывала страницы каталога. – Все в кучу. Но сам выбор картин говорит об обратном – Маневич ни разу не купил ничего проходного, случайного. Только шедевры. Либо у него был хороший советчик, либо не такой уж он невежа, как считает дочь… И все это стоит огромных денег, даже если половина – подделки!»

Положив каталог на колени, Александра невидящим взглядом смотрела на фонтан. Зыбкая лиственная тень уже начинала отступать от скамьи, на которую присела художница. Солнце, еще мягкое, утреннее, украдкой касалось колен Александры. Небо, ослепительное, ясное, развевалось над Москвой, как огромный лазурный флаг. Рядом на скамейку присели две девушки, громко заговорили. Художница, очнувшись от размышлений, положила каталог в сумку, застегнула замок, встала. Она решила, не мешкая, навестить знакомого коллекционера, жившего неподалеку от Третьяковской галереи. Не пришлось бы даже ехать на метро.

«Несколько позиций его точно заинтересуют! А там уж посмотрим…»

Александра нашла его номер. Он ответил сразу и был дома, чему художница не удивлялась – этот человек давно уже стал пленником собственной квартиры, по которой передвигался с большим трудом. Он страдал водянкой, ревматизмом, сердечной недостаточностью, астмой и тьмой других болезней. На улице он не показывался уже несколько лет.

– Сергей Леонтьевич? Это Саша, – остановившись у самого бортика фонтана, Александра следила за тем, как в пересекающихся струйках воды рождаются крошечные радуги. – Рада вас слышать, очень. У меня есть интересное предложение, я сразу вспомнила о вас… Я тут недалеко.

– Заходи, дорогая, – раздался в трубке глухой, словно пропущенный через шерстяной шарф голос. – С твоей стороны нехорошо… Забыла меня, давно не заходила… Могла бы и не по делу зайти иногда.

– Сергей Леонтьевич, я… – Александра в замешательстве искала слова для оправдания, но не находила их.

– Да не слушай меня, я ворчу. Все время ворчу… – глухо ответила трубка. – Адрес помнишь, заходи. Натэлла дома, она откроет. А я сегодня лежу.

…Это был огромный серый дом сталинской постройки, в семь этажей, с двором-колодцем. Казалось, он давит своей массой окрестные двухэтажные особняки конца девятнадцатого века. Дом был знаменит тем, что некогда его населяли сплошь писатели и художники, имена которых знала вся страна. Затем на сцену являлись наследники, квартиры меняли хозяев, знаменитые имена забывались. Сергей Леонтьевич Макаров был одним из тех наследников, которые сохранили элитную жилплощадь за собой. Его отец был крупным архитектором. Сын также окончил архитектурный, но звездного статуса не достиг. Связи и доходы отца позволяли ему жить широко, ни к чему особенно не стремясь. Лет в сорок он женился на дочери известного грузинского художника и тогда же, с ее подачи, увлекся коллекционированием картин. Детей у пары не было, и увлечение переросло в настоящую страсть, предаваться которой коллекционеру ничто не мешало. К своим шестидесяти пяти годам Сергей Леонтьевич вовсе перестал выходить из дома и вырастил вокруг себя собственный мир-музей, в котором чувствовал себя комфортно и безопасно. Он вел существование моллюска, защищенного раковиной и крепко прилепившегося к скале, не желающего знать ничего, кроме крошечного каменного участка и клочка мха, растущего на нем.

Дверь открыла его супруга Натэлла, высокая стройная женщина с царственной осанкой, в артистически ярком бесформенном балахоне, сползавшем с обнаженного загорелого плеча. В зубах она сжимала неизбежную сигарету. Несмотря на астму мужа, Натэлла постоянно курила. Красивая, деятельная, избалованная, она была лет на двадцать младше супруга и относилась к мужу, скорее, как к отцу.

– Папочка! – крикнула она, впуская Александру. – К тебе пришли! Саша пришла!

Из кабинета Макарова раздался слабый отклик. Натэлла тщательно заперла дверь на все замки и доверительно сообщила Александре, с которой была давно знакома:

– Неделю назад соседскую квартиру выхлопали, начисто! Даже мебель частично вывезли! И как все обставили – во двор въехал грузовик с рекламой перевозок на борту, грузчики в белой форме все грузили, не торопясь, все славяне… Я из окна следила, ничего не заподозрила. Лезть задавать вопросы было неловко, там новые жильцы, меньше двух лет живут, мы не общаемся. В общем, кто-то все просчитал. А хозяева сейчас в Испании.

И, вывалив на гостью все новости, вновь возвысила голос:

– Папочка! Ты одет?

Из кабинета вновь послышался слабый, глухой голос, заглушенный кашлем. Натэлла снисходительно махнула рукой:

– Ну, тебя шокировать трудно, иди. Он последние дни все шатается по дому в своей ночнушке… Я тебе кофе сварю. Хочешь вина? Вчера из дома прислали.

Александра отказалась от вина и прошла в кабинет, служивший Макарову также и спальней. Коллекционер, сидевший в постели, приветствовал ее римским салютом, приподнявшись на огромной подушке, засунутой за спину:

– Аве, Саша! Бесконечно рад видеть. Давай выпьем!

– Сергей Леонтьевич, – Александра, привыкшая к гостеприимству Макаровых, с улыбкой присела в кресло рядом с постелью. – Вам же нельзя алкоголь, с вашими лекарствами.

– Милая моя, мне ничего нельзя, если послушать врачей, – коллекционер глухо закашлялся и прижал к серым губам махровое полотенце, висевшее у него на шее. – Жить тоже нельзя. А я все живу. Позови Натэллу!

Хозяйка дома появилась без зова, неся на подносе три бокала, пузатый керамический кувшин и три крошечные чашки кофе. На блюдце лежали очищенные грецкие орехи. Ставя поднос на столик рядом с постелью, она небрежно отодвинула коробки с лекарствами:

– Попробуй, Саша, это прошлогоднее вино, последняя бутылка. Нового еще нет. Год был не очень удачный, может быть, получится кислятина. А это хорошее, из бабушкиной деревни. И орехи оттуда.

Она разлила вино. Коллекционер поднял свой бокал:

– Твое здоровье, Саша! И за встречу!

Выпив, он приободрился, тусклые глаза, утонувшие под набухшими веками, заблестели. Тучный, седой, с величественным профилем, облаченный в широкую ночную рубашку больничного образца, Сергей Леонтьевич был похож на расхворавшегося патриция. Он начал шутить, Натэлла, пуская клубы дыма, смеялась и настойчиво угощала гостью. Александра тоже улыбалась, обводя взглядом стены кабинета, сплошь увешанные картинами. В редких просветах между рамами едва виднелись поблекшие обои. С тех пор, как она здесь не бывала, некоторые полотна исчезли, сменившись новыми. Плотные коричневые шторы были задернуты почти наглухо, и на письменном столе, заваленном книгами, горела большая лампа с витражным абажуром. Сияющее августовское утро осталось словно в другом мире. Здесь были вечные сумерки, остановленная минута перед самым закатом.

Попадая в этот дом, поставленный на широкую ногу, но запущенный, словно в нем жили лишь время от времени, она испытывала нечто вроде чувства невесомости. Макаров был болен всеми возможными болезнями, но как будто их презирал. Не имея прямых наследников, он продолжал страстно собирать коллекцию, не заботясь о том, кому она достанется. Натэлла ухаживала за мужем с полной самоотверженностью, но совершенно не настаивала на соблюдении режима и диеты, что могло окончиться трагически. Слов «смерть» и «будущее» как будто вовсе не было в лексиконе этой пары. Супруги могли бы показаться беспечными, даже инфантильными, но у Натэллы был большой и успешный бизнес, связанный с торговлей продуктами, а Сергей Леонтьевич часто и умело перепродавал купленные картины, отлично при этом зарабатывая. У Натэллы имелась недвижимость в Калифорнии и вид на жительство. Жена коллекционера проводила в Америке несколько месяцев в году, отдыхая на побережье и по очереди гостя у многочисленных родственников во всех концах страны. В это время о Макарове заботилась домработница, и сам коллекционер признавал, что только «при Ире» он правильно питается и вовремя принимает все лекарства.