Ровно через пять минут Сергей постучал в дверь. Он вошел и сел в кресло. Она стояла, опустив голову, но прямая, как натянутая струна. Длинные волосы словно шелковым покрывалом закрывали ее лицо. Сергей был очень бледен и как-то странно смотрел на нее.

– Почему вы скрыли, что у Щербаковой был жених, причем он жил совсем рядом на спортивной базе?

Марьям резко подняла голову, волосы фейерверком взмыли вверх и разом опали, змейками струясь по тонким плечам. Она спокойно и холодно спросила:

– Какой еще жених? Мне ничего не было известно ни о каком женихе. И с какой стати я стала бы скрывать, если бы знала?

– Вы хотите сказать, что целую неделю жили бок о бок с девушкой, у которой должна была состояться свадьба через месяц-другой, и она ничего об этом не рассказала? Я скорее поверю, что дважды-два пять.

– Возможно, она что-то подобное говорила. Как из-за нее умирают, часами стоят на холоде, припав к окнам вестибюля, чтобы мельком увидеть ее, спускающуюся в ресторан пообедать. Как какую-нибудь суперзвезду, топ-модель, Мисс Вселенную. И как толпы поклонников, влюбленных до безумия, не дают ей прохода. Я даже не вслушивалась в ее слова, принимая их за бред самовлюбленной… дурочки. Мне и в голову не могла прийти мысль пересказывать эту чушь следователю, тем более, что я толком не вслушивалась в ее излияния.

– Почему же это все не могло быть правдой? Почему вы решили, что все это – бред самовлюбленной, как вы сказали, дурочки? Вы должны были рассказать все, что вам известно, а чушь это или нет, решать нам. Жених, например, очень даже не бред, а реальность. И вы не могли этого не знать.

На какой-то миг Марьям растерялась, но тут же взяла себя в руки и даже повысила голос:

– Реальность? Откуда же мне знать это, если в течении недели, включая субботу и воскресенье, он ни разу не появился у своей невесты? Мы каждый день ходили на дискотеку в бар «Люкс», нас там двоих точно помнят, пусть кто-то скажет, что с нами хоть один раз прошел парень. Ни разу. Никогда. Ни разу не было ни одного звонка. Что это за такие жених с невестой, которые, находясь так близко друг от друга, ни разу не захотели встретиться?! В течение недели можно ведь было бы увидеться хоть раз!

Глаза ее сверкали, в лице не было ни кровинки и смуглая кожа превратилась в матово-бледную, а губы, наоборот, порозовели. Марьям была как обнаженный нерв и в своем высшем проявлении алертности она сорвала, как задубевшую кору, бесполую оболочку, взращенную холодным и контролируемым поведением. Сейчас в ней была задействована вся энергия, отпущенная природой женщине. Она была как пылающий факел, и этот горевший в ней огонь выпустил на волю сексуальность, всегда запертую, остававшуюся под спудом морали. Сергею даже показалось, что от нее исходят горячие волны, как от раскаленной печи. Он вдруг поймал себя на мысли, что не слышит слов, что на уме у него только пульсирующая жилка на ее тонкой шее. Он с ужасом осознал, что ему до безумия хочется впиться ей в губы поцелуем и взять ее немедленно, сейчас.

– …якобы он ей надоел, она отдыхать приехала. А вот без нее, уродины мерзкой, жизни ему нет. Да какой нормальный человек мог в такое поверить, глядя на эту образину? – как сквозь вату донеслось до Сергея.

В этот момент она отвернулась. Сергей резко встал и не сказав ни слова, быстро вышел из номера.

Марьям, вся в пылу, собиралась выпалить очередную порцию слов и в этот момент услышала звук захлопнувшейся двери. Мгновенно ее из жара бросило в холод. «Идиотка, что я наболтала. Дура, безмозглая дура», – думала она про себя в полном отчаянии. Ей вдруг стало нехватать воздуха в этом ограниченном пространстве одиночного номера, он стал напоминать тюремную камеру-одиночку. Пришла еще одна мысль: «И все-таки я не в тюрьме». Захватив сумочку с деньгами, она вышла из номера и спустилась на скоростном лифте на первый этаж, решительно прошла в бар-экспресс, заказала горячий кофе и абсолютно все виды пирожных. Не обращая никакого внимания на удивленные взгляды немногочисленных посетителей и бармена, она без признака смущения уселась за столик и жадно набросилась на сладкое. Ей вдруг вспомнился идиотский вопрос: «Что бы вы делали сегодня, если бы знали, что завтра умрете?». Теперь такой вопрос уже не казался ей таким уж идиотским. Более того, ей захотелось на него ответить. Она с наслаждением откусила пирожное, закрыла глаза и ответила как могла честно – вот так вот обожраться тортами и пирожными. И все? Это все, чего тебе хотелось бы? Ну, будь честной до конца, наконец. Это все? Нет! Не все! Еще хотелось бы… Вот именно.

Сергей почти бегом прошел в конец коридора к запасной лестнице, спустился на несколько этажей, и оттуда уже на лифте добрался до вестибюля. Когда он вышел на улицу и всей грудью вдохнул холодного воздуха, ему показалось, что никогда в жизни воздух не был таким свежим и прозрачным, с чудесным сосновым ароматом. И вообще, как здесь, оказывается, все красиво вокруг, и как волшебно выглядит Измайловский парк рядом. Впервые за долгие годы у него в жилах забурлила кровь, как после многолетней спячки. Хотелось по-юношески рассмеяться… Он ничего не помнил из своей юности, кроме Афганистана и мирной жизни после него, больше похожей на отрабатывание трудовой повинности. Единственной силой, побуждающей его продолжать эту постылую череду обязанностей, была любовь к матери. Не мог он допустить, чтобы погас маленький огонек надежды в этих бесконечно дорогих и несчастных глазах. Ради них он с содроганием отходил в ночные сны и просыпался бесконечно уставшим. Но теперь есть смысл нетерпеливо ждать завтрашнего утра. И послезавтрашнего тоже, может быть, каждого последующего утра. Завтра он вновь увидит ее, девушку с прекрасным восточным именем, которое так созвучно родному русскому – Машенька. «Однако, ее сегодня прорвало», – вдруг подумал Сергей. Неожиданно ему вспомнился «женский» анекдот про «счастливую бабу», у которой и муж есть, и любовник, и вчера в лифте изнасиловали. В мужской компании любили снисходительно подтрунить над женской логикой и умом, но сейчас этот анекдот уже не казался смешным. Эх, Маша, Маша! Надо подумать, как грамотно из всего этого выпутаться. А подумать есть о чем.

На следующий день он позвонил ей и быстро, чтобы не передумать, сказал, что им надо встретиться в вестибюле гостиницы. По роду своей деятельности он часто оказывался в опасной ситуации, когда от него зависела жизнь людей и когда эти люди были готовы на что угодно ради своего спасения. Он знал это, он видел как некоторые его коллеги поддавались соблазну использовать свою власть над людьми, или как мучились, проникаясь человеческими сочувствием при ведении дел. Но до сих пор в его профессиональную деятельность не вплетались собственные эмоции, их просто не было. До сих пор.

Марьям появилась точно в назначенное время. На ней были джинсы, подчеркивающие стройную фигурку, шикарный свитер из ангоры. Она села рядом, очень близко, явно продуманно, обволакивая его запахом дорогих французских духов и посмотрела прямо в глаза. Да, было весьма благоразумно встретиться именно здесь, среди народа.

– Марьям, необходимо, чтобы вы еще остались в Москве. Мне бы хотелось, чтобы это было в приемлемой для Вас форме.

– У меня еще две недели отпуска. Я могла бы оплатить проживание в «Измайлово» и остаться здесь. Я ведь до сих пор ничего не сказала родителям, у меня просто не хватает духу рассказать, да еще по телефону, что я влипла в такое страшное дело. Просто не представляю, что будет, когда об этом узнают на работе. А это возможно, чтобы никто ничего не узнал?

– Никто ничего не узнает, если Вы этого так хотите, Марьям, – спокойно сказал Сергей, стараясь не утонуть в черных, как ночное море, глазах.

И собрав все свое самообладание, добавил:

– На сегодня все. Завтра подойдете к администратору и оформите продление. До свидания.

Он достал сигарету и закурил, не глядя на нее. Марьям не шелохнулась. Продолжая смотреть прямо перед собой, он добавил глухим голосом, в котором слышалась бесконечная усталость: