Проклятье. Проклятье. Проклятье!
Впрочем, чего только не молвит суеверный люд. Трупы, тем более обгоревшие до костей маленькие девочки, не встают из могил и определённо не вырастают в королев. И если верность и даже веру окраинного сброда можно купить обещаниями лучшей жизни, то здесь, в сердце страны, не преклонят колен перед дрянной подстилкой Луноликого – королевича ли, короля, плевать. Народ не откроет ворота, не предаст нынешнего государя, ведь девчонка – насквозь подделка. В то время как сам он…
С трудом сделав глоток воздуха – жадный и рваный, – первый правитель Второй Солнечной династии, Хинсдро Всеведущий, улыбнулся, отвёл взор от окна, за которым уже рассвело, и, обернувшись, внимательно посмотрел на племянника. Разговор, затянувшийся на добрый час, пора было заканчивать.
– Помни, мой свет. Люд кормится домыслами и надеждами. Самозванке присягают даже в городах, куда ещё не дошли войска Осфолата. Если зайдёте в такой, вас просто перережут в лучшем случае, в худшем – познакомят с людоедами. Будь осторожен. До Ина́ды иди лесами, без нужды не показывайся. И не отпускай ертаульных[2] слишком далеко.
– Да, дядя.
Бледное лицо Хельмо казалось непривычно ожесточённым, но тревога делала серые глаза лишь огромнее. Давно вырос, минуло двадцать, возмужал и ростом выше большинства своих воинов, а глаза – детские. Может, поэтому сложно принимать с ним серьёзный вид. Давать такие указания. И мириться с тем, что вообще положился на него – вчерашнего мальчишку, в которого многие ратные почему-то верят настолько, что от желающих примкнуть, стоило кинуть клич, не было отбоя. Выискалось их куда больше, чем желающих защищать государя в столице. Впрочем, в том Хинсдро видел и второе дно: возможно, эти «желающие», чуя близкую беду, просто ищут повод убраться прочь, с кем угодно. Дураки забывают, что беда не приходит одна. По всему Дому Солнца гуляют уже большие и маленькие беды.
– Ты точно продержишься? – Голос Хельмо упал; нервным жестом он убрал со лба вьющуюся русую прядь. – Я ведь могу не успеть. Пока я дождусь наёмного войска, пока мы двинемся обратно. Если Димира… – он торопливо поправился: – Лжецаревна осадит столицу…
Хинсдро снова изобразил улыбку, в этот раз откровенно желчную.
– Осадит. Но не войдёт, у меня довольно сил, к тому же не забывай о дополнительных оборонных башнях, которые вот-вот уже достроят. Если быть честными, я ведь скорее рискую тобой, Хельмо, чем собой. Не даю тебе нормального сопровождения. И это не говоря о том, что мне не предсказать поведение язычников. Я всё ещё не избавился от мысли, что просто пускаю козла в огород. Ты так не считаешь?
Улыбка увяла сама, не нашлось сил её удерживать. Чем ближе было осуществление плана, тем провальнее он выглядел. Название «Козёл в огороде» действительно казалось наилучшим. Забавно… а бояре-то, которым зачитали царский указ на последнем заседании Думы, наоборот, возликовали! Им козёл в огороде неоспоримо доказывал желание государя любой ценой спасти страну. Впрочем, на то ведь и рассчитывалось, нельзя было сидеть без дела дольше. Главное, чтобы раньше времени не дошло всё до лишних ушей…
– А ну как они просто порешат тебя и начнут свою интервенцию? – вяло, мрачно закончил Хинсдро. – Неужели не боишься?
Первое его, если откровенно, тревожило мало: племянник давно стал почти чужим, да и как государев человек особо ценен не был – слишком мягкий, неизворотливый, но притом гордый. Терпимая разменная монета: не самая мелкая, но и не самая крупная. А вот вторая опасность пугала, хотя пока Хинсдро старался поменьше сосредотачиваться на ней. Пустые домыслы от усталости… Хинсдро охнул сквозь зубы и потёр ноющий висок. В его длинных тёмных волосах за последние недели седины прибавилось больше, чем за год. А как обозначились на лице едва заметные прежде морщины, как разнылась проклятая нога… смотреть на себя страшно. А в голову собственную заглянуть – ещё страшнее.
Хельмо глядел на него молча, с тёплой жалостью, и ни упрёка не сорвалось с тонких бледных губ. Стало только противнее.
«Да, дядя, пойду на убой, если только пошлёшь».
Слишком благородный для их породы. Откуда подобный приплод? Отец и мать – интриганы, бедовые головы, воеводы, полёгшие в расцвете лет, – такими не были. Хинсдро ли не знать собственную сестрицу, одарившую его хромотой? Нет, не в неё Хельмо и не в её резкого, как хлыст, аспида-муженька, – разве что отвагой. Всё остальное – этот. Окаянный…
– Ничего, дядя, риск – нужное дело, – раздался наконец ответ. Хельмо по дурной привычке глядел неотрывно, будто в душу, и глаза захотелось отвести самому Хинсдро. – Я обязательно доберусь. И как-нибудь договорюсь, я много об этом думал. У нас пока нет причин сомневаться в их честности. Короли ведь уже дали согласие, армия в пути?
Причины сомневаться в честности – даже в честности союзников, особенно в честности союзников, – есть всегда, но мальчик нескоро дойдёт до этого своим умом. Возможно, так и умрёт от дружеского ножа в спине, не поняв простую истину. Тем не менее Хинсдро с напускным одобрением кивнул, прошёл к столу и взял плотную, убористо исписанную бумагу – соглашение, уже с печатью казначея и государевой подписью. Несколько движений пальцев – и бумага свёрнута. Красно-золотое сургучное солнце блеснуло в бледном луче солнца настоящего, но напомнило скорее толстого паука. Хельмо, помедлив, тихо уточнил:
– Речь здесь – о денежной части награды, верно?
– Верно. – Хинсдро начал аккуратно перевязывать свиток плотной защитной лентой из размягчённой змеиной кожи. – Всё, как я оговорил. Две тысячи золотых на каждого наёмника. На порядок выше – офицерам. Часть повезёте с собой, часть будет позже.
– А ты уверен…
Хельмо осёкся, мазнул взглядом по бумаге и впервые за утро потупился. Цифры он уже видел: подпись заняла своё место на договоре в его присутствии. И даже его, юного недоумка, знающего количество пушек в гарнизонах, но никак не монет в казне, наверняка смутил размер посуленных выплат. Да вот только его это не касается. Хельмо – лишь младший воевода, один из многих. Младший воевода, на которого свалилось чудо – внезапное повышение в звании и, по причине кровного родства с государем, дипломатическая миссия, заключение военного союза с иноземцами. Надежда погибающей страны, надежда любимого дядюшки, единственная надежда, других-то взрослых родственников у Хинсдро нет… Мальчишка должен это ценить. И не должен забываться, суя нос куда не просят.
– Да-да, Хельмо? – Хинсдро посмотрел на него в упор. – Что тебя тревожит?
Он знал: взгляд его жёлто-карих, ярких, несмотря на закатный возраст, глаз из-под густых чёрных бровей непросто выдержать. Племянник неизменно, даже в малолетстве, выдерживал, чем злил только больше. И всё же взгляд, как и вкрадчиво-ласковый тон, как и хруст разминаемых пальцев, его отрезвил.
– Ничего, дядя. Я рад, что мы можем взять на себя такие обязательства. И рад, что ты готов их исполнять.
«Ах ты…»
Не знай Хинсдро Всеведущий, насколько наивен и искренен племянник, – заподозрил бы издёвку. Но Хельмо говорил без подвоха, и, кажется, он-то с каждой минутой всё больше верил в сомнительный план кампании. Неудивительно: старик-звонарь – как же его звали? – в детстве перекормил мальчишку сказками о странном народе, обитающем на пустоши Ледяных Вулканов. Выросшему Хельмо уже случалось встречать иноземцев, самых разных: и кочевников, и осфолатцев, и купцов Шёлковых земель, и рыцарей Цветочных королевств. А вот с огненными язычниками он не сталкивался. Неудивительно, что помимо гордости от поручения его донимало любопытство. А от любопытства до надежды – шаг.
– Конечно, готов, мой свет. – Хинсдро завязал ленту и вручил бумагу Хельмо. – Я всегда исполняю обещания. Тем более от этого слишком многое зависит. Мы в ситуации, когда поступить правильно очень сложно, а вот погубить всё – совсем легко.
