Он умолк.

– Ну да, я вот тоже потерял отца, – сообщил Себ. – Мерзко, а?

Адам печально кивнул.

– И что же, твоя мама до сих пор одна? Или она кого-нибудь встретила? – спросил Себ и тут же с виноватым видом добавил: – Прости, я ведь так понял – она еще с нами?

Адам снова кивнул:

– Слава богу, да. Она до сих пор в Севеноксе. И до сих пор одна.

– Тяжело, когда они одни, правда? – проговорил Себ. – Чувствуешь куда больше ответственности за них. Даже когда ты еще ребенок; и это дети должны вести себя как настоящие взрослые.

Подняв брови, Адам опять кивнул. Я не могла поддержать этот разговор, поскольку и отец, и мать у меня, к счастью, живы. Поэтому я предложила принести нам всем еще выпить.

– Да я сам, – вызвался Адам, с явным облегчением хватаясь за эту возможность на время избавиться от допроса, который ему учинил Себ. – Вам то же самое?

Мы с Себом кивком ответили положительно.

– Ну и? – спросила я, едва Адам повернулся к нам спиной.

– Очень славный, – изрек Себ. – Очень.

– Но? – Я чувствовала, что грядет какое-то «но». Сердце у меня, что называется, ушло в пятки.

– Даже не знаю. Есть в нем что-то такое… пока не понимаю, в чем тут дело.

В эту ночь, уже после любви, мы с Адамом лежали рядом, проводя пальцами друг другу по груди, и я снова подняла тему его родителей.

– Как по-твоему, я бы понравилась твоей матери? – спросила я.

Он перекатился на бок и приподнялся, опираясь на локоть. Свет был выключен, но занавески мы оставили открытыми, и в ярком свете луны я видела его силуэт, совсем рядом. И я чувствовала на своем лице его дыхание.

– Конечно понравилась бы. Она бы решила, что ты – просто совершенство.

Я невольно отметила, что он сказал «она бы решила», а не «она решит». Огромная разница. Первое – нечто гипотетическое. Второе – нечто более весомое, нечто такое, что выражает определенные намерения. То, что он выбрал условное наклонение, а не будущее время, говорило о нем очень много.

– Значит, ты в ближайшее время не планируешь нас знакомить? – Я постаралась, чтобы мой вопрос прозвучал как можно легковеснее.

– Мы вместе всего месяц. – Он вздохнул, явно чувствуя истинный вес вопроса. – Давай не будем спешить. Посмотрим, как все повернется.

– Получается, я достаточно хороша, чтобы со мной спать, но недостаточно хороша, чтобы знакомить меня с твоей матерью?

– Ты хороша и для того и для другого. – Он засмеялся. – Просто давай не будем торопить события. Никакого давления. Никаких обещаний.

Горло у меня так и сжалось. Борясь с этим ощущением, я отвернулась. Никакого давления, никаких обещаний? Это еще что такое? И почему для меня это вдруг так важно? Я могла сосчитать всех своих любовников на пальцах двух рук. Каждый из них для меня что-нибудь да значил, если не считать одного поразительно нехарактерного для меня одноразового эпизода после празднования совершеннолетия одной моей подруги.

Ну да, я раньше и влюблялась, и просто ощущала желание, но я не могла вспомнить, чтобы прежде у меня возникало в отношениях с мужчиной подобное чувство защищенности. Адам вызывал у меня именно такое чувство – а также вышеперечисленные. Можно было проставить галочки напротив всех пунктов в списке – всех до единого. Впервые в своей взрослой жизни я ощущала себя целостной – как если бы все кусочки пазла наконец встали на свои места.

– Ладно, – произнесла я. Меня саму раздражала собственная липучесть. Я бы с радостью продемонстрировала его какой-нибудь троюродной сестре сводной тетки моей матери. Но он, видимо, смотрел на это иначе. И мне это было неприятно. И я ничего не могла с собой поделать.

Внизу просигналила машина.

Пиппа (она курила, свесившись из окна) крикнула мне:

– Прикатил твой парень! На своей шикарной тачке.

– Ш-ш-ш, – укоряюще прошипела я. – Услышит.

– До него три этажа. И его, черт побери, слышит половина улицы, так что я бы насчет этого не переживала.

Я частично протиснулась в то же самое окно и помахала ему. Он прогудел в ответ, и наш сосед Билл поднял голову, оторвавшись от мытья собственной машины.

– Все нормально, Билл! – успокоила его Пиппа. – Это просто кавалер Эмили прибыл.

Пожав плечами, Билл вернулся к своему занятию. Идеальный сосед: настороже, когда надо, а когда не надо, делает вид, что ничего не замечает.

Мы с Пиппой не соответствовали типичной демографической ячейке данного района: статистической нормой здесь считалась молодая семейная пара, среднее количество детей – 2,5. Все они уверяли, что обожают Ли, этот отличающийся большим человеческим разнообразием анклав между Луишемом и Блэкхитом, но и мы, и они знали, что они лишь ждут возможности вскарабкаться на очередную социальную ступеньку и перебраться в богатенький Блэкхит. (Эта ступенька была, надо признать, очень высокой.) Зона «Юго-Восток-3» – вот где всем хотелось очутиться. Там чувствуешь себя, словно ты не в Лондоне, а в какой-то забавной деревушке. И там полно открытых пространств, совершенно необозримых. Говорят, в XVII веке там хоронили жертв чумы, Черной смерти, отсюда и название Блэкхит – «черная вересковая пустошь». Но это мало беспокоит наших современников, которые летним вечерком не прочь устроить там импровизированный пикник с шашлыками. Мы с Пиппой много раз присоединялись к этим веселящимся массам, которые делают вид, будто там живут, и зажигали огонь под одноразовым подносиком из фольги, поспешно купленным на ближайшей заправке. Мы как-то всегда приходили туда слишком поздно, и нам уже не доставались лучшие места (возле пабов). Когда мы набирались храбрости и считали, что сегодня британская погода нас не подведет, было уже четыре часа дня и в Sainsbury успевали вымести подчистую весь шашлычно-грильный отдел.

– О-о, ты роскошно выглядишь, – отметила Пиппа.

Я сделала вид, что разглаживаю свое обтягивающее платье спереди, хотя разглаживать там было, прямо скажем, нечего.

– Ты думаешь?

Я почти час мучительно выбирала, что надеть. Миленькая блузка и белые джинсы – более непринужденный наряд. Платье с особой структурой – более формальный. При этом мне не хотелось создавать впечатление, будто я приложила слишком много стараний. Но мне показалось, что приложить недостаточно усилий в таком случае – это еще хуже. В итоге победило это самое платье темно-синего цвета. Креп сжимал мне талию, облегал бедра и заканчивался чуть ниже колена. Декольте было самое скромное, зато этот крой очень выигрышно подавал мою грудь. Как заметила бы моя мать, «это платье натянуто везде, где нужно».

– Волнуешься? – спросила Пиппа.

– Да нет, все нормально, – соврала я. Ей незачем было знать, что после выбора наряда я еще целый час провела, орудуя феном, собирая волосы в высокую прическу, распуская их, снова собирая. Они успели отрасти до плеч, даже сильнее: я уже довольно давно им такого не позволяла. Вид оживляли несколько мелированных прядей среди моих натуральных рыжих. В итоге я все-таки решила все это поднять, а две прядки убедила спуститься по обеим сторонам лица, чтобы выглядеть не так строго. Пару дней назад я сделала французский маникюр, и он до сих пор хорошо держался. Макияж – легкий, типа «естественный», я всегда такой предпочитала. Мне хотелось создать образ непринужденного шика. В конце концов, я ведь просто ехала знакомиться с матерью своего молодого человека. На самом деле я меньше готовилась к свадьбам близких подруг.

– Удачи, – окликнула меня Пиппа, когда я уже взялась за ручку двери. – Она тебя страшно полюбит.

Но я, увы, не разделяла ее уверенности.

Идя по дорожке к машине, с букетом в руке, я заметила, что Адам смотрит на меня, и постаралась вышагивать как можно элегантнее.

– Ого, выглядишь великолепно, – сообщил он, когда я забралась в машину и наклонилась его поцеловать. Процедура длилась несколько дольше, чем мы ожидали, и я упрекнула его, что он размазал мне всю помаду.