– Бог ты мой. Я не хочу сказать, что вы сделаете что-нибудь подобное, но ведь мы не должны оставлять все на произвол судьбы, правда? Если нам даже не нужно переживать насчет беременности, всегда остаются еще эти ужасные болезни, которые мы можем подхватить.

Почему она говорит «нам», а не «ему»?

– Лучше давайте-ка я, – произнес Джеймс, входя и берясь за два угла одеяла, которые я неохотно держала по ее просьбе. Он встряхнул одеяло.

– Уж простите, я очень рада вас тут видеть, но если бы я знала, что вы останетесь… – Памми никак не могла угомониться.

– Мам, может, принесешь простыню из сушильного шкафа? – предложил Джеймс. – Постелем ее на диван.

Я смотрела, как она выходит. Потом я повернулась к Джеймсу. Потребовались все мои волевые ресурсы, чтобы не показать свое раздражение надуванием щек и громким «пуф-ф». Но, кажется, у меня не очень получилось скрыть свои чувства.

– Простите, – сказал он. – Она просто придерживается старомодных правил.

Я улыбнулась. Я была благодарна, что он это признал.

– Если хотите, можете переночевать в моей постели.

От этого совершенно невинного замечания щеки у меня явно покраснели. Я наклонилась и стала взбивать подушку, которая не нуждалась во взбивании.

– А я устроюсь здесь с Адамом, – продолжал он. – Я понимаю, для вас с ним получится не самая романтичная ночь после Дня подарков. Но, боюсь, это самый лучший вариант, какой я могу предложить.

– Огромное спасибо, – искренне ответила я. – Но мне и тут нормально, правда. – Я покосилась на бугристые диванные подушки. – Мне доводилось спать в местах похуже.

Подняв брови, Джеймс улыбнулся, демонстрируя ямочку на щеке: прежде я ее не замечала.

– Что ж, вас никто за язык не тянул, – произнес он.

Вдруг я поняла, что мой ответ можно было истолковать превратно.

– Я имею в виду – когда мы с родителями ходили в походы, – поспешно добавила я. – Есть в Корнуолле такое местечко, для восьмилетнего ребенка оно – прямо как из романа Энид Блайтон. Журчит ручеек, коровы ложатся на траву перед дождем, и нужно отыскивать здоровенные валуны, чтобы прижать края палатки, и комары – приятели эльфов…

Он глядел на меня, как на помешанную.

– В детстве я читала массу книг и писала много всяких историй, – пояснила я извиняющимся тоном.

– Подумаешь, комары-эльфы. В былые годы я сражался с гигантскими птеродактилями и шерстистыми мамонтами… – поведал он, словно соревнуясь со мной.

– Ага, вы тоже много читали.

– Ну, мне было девять лет, что вы хотите? – Он как будто оправдывался.

Мы одновременно рассмеялись.

– Похоже, у нас обоих было чрезмерно развито воображение, – заметила я. – Иногда мне хочется вернуться в те годы. Жизнь тогда была гораздо проще. А теперь я только за большие деньги соглашусь провести ночь на поле, где под боком шумный поток, грязные коровы, неуютные камни, а вокруг вьются всякие кусачие твари.

– Теперь этот ветхий диван кажется до странности привлекательным, да? – проговорил он.

Я улыбнулась.

– А куда вы потом собираетесь, влюбленные пташки? – осведомилась Памми, возвращаясь в комнату и деловито разворачивая простыню.

– Эмили очень милая, но она – подружка моего брата, а не моя, – заметил Джеймс. – Так что я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду. И какой вывод обо мне можно сделать из всего этого. – Он расхохотался.

– Бог ты мой! – вскрикнула Памми. – Я думала, это Адам! – Она повернулась ко мне. – Они так похожи. И всегда были похожи. Как две капли воды.

Я сохраняла на лице приклеенную улыбку.

– Тут у нас примерно в миле отсюда, на этой же дороге, есть очаровательный паб, – сообщила она. – Если мне не изменяет память, там есть и комнаты для постояльцев. Скорее всего, их все уже заранее забронировали, сегодня же День подарков и все такое. Но, может быть, имеет смысл узнать, ведь вы же сами сказали, что собираетесь…

– Ты готова? – позвал Адам. Он спускался вниз, держа в руке шапку и перчатки.

От ошеломления я не могла отреагировать сразу же, и за меня ответила Памми. Судя по всему, она отлично умела это делать.

– Да, она здесь. Отправляйтесь, приятной прогулки. Заварю свежий чай к вашему возвращению.

Я потуже обвязалась шарфом, пряча под ним рот, чтобы из него случайно не вырвались мои мысли.

– Извини насчет всего этого, – произнес Адам, хватая меня за руку. Мы шли по слабо освещенной дороге.

Я почувствовала облегчение. Значит, я не схожу с ума. Значит, он тоже заметил.

– Да, я понимаю, расклад не идеальный, но это все-таки ее дом, – продолжал он.

Я остановилась как вкопанная посреди улицы. И повернулась к нему:

– И все? Это все, за что ты хотел извиниться?

– А что такое? Я знаю, это досадно, но это же всего на одну ночь, а утром мы встанем и пораньше уедем. Хочу тебя привезти обратно ко мне.

Он подошел поближе, его губы коснулись моих, но я вся напряглась и повернула голову в сторону.

– Да что с тобой такое? – Его тон изменился.

– Ты этого не понимаешь, да? – спросила я громче, чем намеревалась. – Ты совершенно этого не видишь.

– О чем ты вообще? Чего я не вижу?

Я снова повернулась к нему и чуть не рассмеялась:

– Ты все блуждаешь в своем уютном мирке и не позволяешь, чтобы тебя что-нибудь беспокоило и донимало. Открой глаза и убедись: на самом деле жизнь не такая. И всякий раз, когда ты суешь голову в песок, как страус, и стараешься не слышать никаких посторонних звуков, я остаюсь терпеть всю эту пакость.

– Ты что, серьезно? – Казалось, сейчас он повернет обратно к дому.

– А ты не в состоянии увидеть, что тут происходит? – закричала я. – Увидеть, что она пытается сделать?

– Кто? Что?

– Я заранее сказала твоей матери, что я просто попью с вами чаю, а она обрушила на меня целый рождественский обед. Я заранее сказала ей, что собираюсь переночевать здесь, и она заверила меня, что это нормально. Да я бы никогда не приехала, если бы знала…

– Если бы знала что? – Ноздри у него слегка раздувались. – В нашем доме «чай» означает обед. И потом, ты абсолютно уверена, что она тогда разрешила тебе переночевать здесь со мной? Потому что за все время она позволила это сделать только одной девушке. С которой мы были вместе два года. А мы с тобой сколько вместе? Два месяца?

Казалось, он ударил меня куда-то в грудь. Такое действие произвели его слова.

– На самом деле три, – бросила я.

Он раздраженно всплеснул руками и развернулся, чтобы пойти обратно.

Спрашивала ли она меня по телефону, собираюсь ли я остаться? Ответила ли я ей, что собираюсь? Я совершенно точно не говорила ей, что планирую переночевать в гостинице. Может, она предполагала, что я имею это в виду? Мысли у меня путались.

Адам удалялся, и я мысленно промотала пленку вперед, представляя, как он прошествует обратно в дом Памми, а через двадцать секунд явлюсь я, в самом жалком виде. Я не могла позволить, чтобы такое случилось.

И тогда я заплакала. Самыми настоящими слезами разочарования и злости. Вы только поглядите на меня. Что я вообще делаю? Строю из беззащитной старушки какую-то монструозную мамашу. Просто безумие. Я – безумная.

– Прости, – пролепетала я. И он остановился, развернулся, пошел обратно ко мне. К тому месту, где я стояла, – всхлипывающая дурочка посреди дороги.

– Да что такое, Эм?

Он обнял меня, притянул к себе. Я чувствовала тепло его дыхания у себя на макушке. Грудь у меня тяжело поднималась и опускалась.

– Все нормально. Все со мной в порядке, – ответила я вяло. – Не знаю, что на меня нашло.

– Ты переживала из-за того, что скоро опять на работу? – мягко спросил он.

Я кивнула. И соврала:

– Да, наверное, это все стресс.

Мне хотелось сказать ему, что меня в действительности расстроило. Я не хотела, чтобы мы что-то скрывали друг от друга. Но что мне оставалось делать? Сказать: «По-моему, твоя мать – мстительная ведьма»? Это прозвучало бы смехотворно. И потом, где подтверждение этой теории? Ее избирательная память, ее склонность перекармливать гостей? Нет уж, решила я. Все мои суждения насчет его матушки, о том, что она полоумная, и обо всем прочем мне следует держать при себе. Пока.