ПРОЛОГ.

Его волокли по мокрой от недавнего дождя земле – вперед, навстречу неизвестности, под громкие завывания холодного ветра. Тихо посверкивали золотистые крошки звезд на небесной скатерти, воздух был пронизан страхом, болью и безумием.

– Вот мы и на месте, моя дайра, – елейно сказал Пситтакус, улыбаясь. – Время получать по заслугам.

Седая женщина с глубокой морщиной между кустистыми бровями медленно кивнула головой своему спутнику, глаза которого радостно зажглись от предвкушения жестокой сцены. Она была низенькой и худощавой, облаченной в черное платье и черный же плащ с колышущимся капюшоном, он – высокий и широкоплечий, являл собою полную ее противоположность. Костюм его во многом напоминал маскарадный: высокие подплечники украшали расшитые бусины, огромные перья окаймляли вырез, золотые туфли с загнутыми носами уже успели порядком испачкаться в грязи. Его пышные седые волосы были убраны в хвост на затылке; красный бант своими длинными лентами доходил до середины спины.

– П… пощадите! – завопил человек, которого те крепко держали под руки. Он был тощим и изможденным, черные круги залегли под глазами. – Я больше не буду никому рассказывать о Неназванной Дайре, обещаю! Клянусь!

– Нам искренне жаль, – холодно ответила старуха, и по одному ее тону было заметно, что той вовсе не было жаль – ни капельки. – И все же, мы предпочитаем осторожность милосердию. Прощай. Пситтакус, – обратилась она к своему высокому спутнику, и тот медленно повернул большую голову с вращающимися золотыми глазами. – Покончи с ним.

Крепкий старик схватил дрыгающегося и сопротивляющегося человека на руки и медленно понес его навстречу клубящемуся черному Дыму. Старуха глядела на него с гордостью и страхом. Уже несколько десятков лет она не подходила к краю мира настолько близко – даже отсюда она ощущала тихое шипение и лязг зубов тех чудищ, что вскоре придут сюда, учуяв добычу.

Одним резким движением Пситтакус бросил кричащего пленника в Дым, и тот скрылся из глаз, растворившись в черной субстанции. Вокруг воцарилась гробовая тишина, и лишь только ветер тихо завывал, метаясь по высокой нескошенной траве и мягкой грязи.

– Пойдем-ка домой, мальчик мой, – вздохнула наконец старуха, оборачиваясь к высоким золотым стенам, возвышающимся почти до небес. Когда-то давным-давно, в далекой юности, они казались ей сказочными и прекрасными. Теперь же она видела в них очередное напоминание о жестокости жизни – те, кто строил их, кровью и потом воздвигая каждый камешек, все равно не преуспели в своей жалкой попытке защитить мир от зла. – Что-то холодно здесь. Простужусь еще.

Высокий старик в аляпистом костюме кивнул, и они медленно двинулись прочь, не говоря друг другу больше ни слова.

Двенадцать Демиургов и их двенадцать фамильяров унылыми изваяниями сидели на земле, и только их лица чуть возвышались над высокой травой. С этой стороны стены можно было наблюдать лишь четверых богов – Конкордию, Малуса, Аквиллу и Астру – и все четверо сидели, скрестив ноги, словно каменные статуи на чьих-то безымянных могилах. Фамильяры находились за их левыми плечами в точно таких же позах. Ни один волосок на их головах не заигрывал с ветром, ни одна рубаха не колыхалась в его дуновениях. Время вокруг них замерло, сделалось абсолютом, перестало существовать.

«Интересно, что чувствует существо, вечно медитирующее в бурьяне? – подумала старуха, поравнявшись с ними. Она взглянула на Конкордию, величайшую и Первую из Демиургов. Ее золотые волосы ниспадали до поясницы, прекрасное лицо казалось высеченным из мрамора. Длинные ресницы слабо колыхались, словно она вот-вот откроет огромные голубые глаза. – Должно быть, я слишком ничтожна для того, чтобы понять».

– Она прекрасна, не так ли, моя дайра? – спросил наконец Пситтакус. – Величайшая из душ, когда-либо существовавших.

– Ну, это с какой стороны посмотреть, мальчик мой, – печально усмехнулась старуха, вглядываясь в тонкие девичьи черты Первой из Демиургов. – Это с какой стороны посмотреть.

А Дым все шипел тысячами змеиных голосов за их спинами, а ветер все трепал длинные подолы ее черного, испачканного по подолам плаща с некогда белоснежным подбоем…

Глава первая, в которой происходит необъяснимое.

Огромный белый ворон, громко каркая, отчаянно бился крыльями о прутья железной клетки, но все это было тщетно. Он никак не мог оттуда выбраться, никак не мог вдохнуть наконец драгоценный воздух заветной свободы. Здесь, в маленькой комнатке с красными, как кровь, стенами, мгновения казались сотканными из столетий, а каждая минута напоминала вечность, однако он, упорный в своей тяге к свободе, бился и бился, позабыв обо всем, отказавшись от покорности и покоя.

– Помоги мне! – закричал он, почувствовав рядом чье-то постороннее присутствие. – Помоги мне, помоги!

– Я… я не могу помочь тебе, и ты об этом знаешь, – ответила Пуэлла, вздыхая. – Я пыталась открыть, но тщетно.

Ворон-альбинос склонил голову набок, и его огромные розовые глаза посмотрели прямо ей в душу. Девушка вздрогнула и невольно отшатнулась назад.

– Неужели ты так и не поняла, что клетка зачарована? – спросил он. – Конечно, ты не сумеешь ее открыть, даже если приложишь все свои силы! Для этого нужно использовать… ну, скажем, магию чакр.

– Магию чего? – Пуэлла устало улыбнулась. – Такому, вроде бы, учат только избранных. Сам знаешь, я ничем таким не владею, так что спроси уж кого-нибудь другого.

– Ох, и как же я сам не догадался! – воскликнул ворон в притворном озарении. – А, стой, погоди-ка… Мне ведь не к кому больше обращаться!

– Уверена, что людей во всех Двенадцати Державах куда больше, чем один, – парировала Пуэлла, – так что приснись в следующий раз кому-нибудь еще.

Комната привычно закружилась перед ее глазами, как это всегда бывало перед пробуждением. Где-то в коридоре громко звякнул ключ, и дверь отворилась со скрипом: это бабушка вернулась из магазина с покупками. Воздух мигом наполнился ароматом свежевыпеченной горячей сдобы.

– Серьезно?! – завопила Пуэлла, вскакивая с постели и босиком выбегая из комнаты. Она была готова вопить от восторга. – Неужели это наконец произошло?

– Да-да, – улыбнулась бабушка, ставя расшитую бисером сумку на плетеный столик рядом с входной дверью. – Мы с дайрой Венио столкнулись на дороге во время обхода домов, и ее булочки с толчеными лепестками шиккской белошейки не были распроданы. Я купила аж три штуки.

– Спасибо, спасибо, спасибо! – Пуэлла захлопала в ладоши и кинулась бабушке на шею. – Давненько нам так не везло!

– Обычно Венио начинает обход с востока, вот твои булочки и скупают, ведь они такие вкусные, – рассмеялась бабушка. – Но я ее попросила сегодня, чтобы отныне приберегала хотя бы одну штуку для тебя. Та согласилась.

– Как это мило с ее стороны!

– Кстати, от нее тебе еще и теплый привет – просила передать, – покопавшись в сумке, бабушка наконец достала завернутую в тонкую бумагу булочку, запах которой вблизи был еще более аппетитным. – Кушай, кушай, золотце. Шиккская белошейка – хороший цветок, лечебный. Говорят, у тех, кто его постоянно ест, никогда не болит голова.

– Нам в школе тоже так говорили, – с набитым ртом ответила Пуэлла. – Что ж, у меня как раз болит голова, так что целебные свойства белошейки придутся кстати.

Старушка сочувственно погладила внучку по плечу и заглянула в глаза.

– Что, опять этот сон? Про ворона?

Девушка кивнула и улыбнулась.

– Пытаюсь уже не обращать на него внимания. Просто ерунда какая-то.

– Я слышала от нашей травницы, что повторяющиеся сновидения могут быть признаком зарождающейся болезни, – вздохнула старушка. – Сначала сны, потом – галлюцинации, а затем – морбус. Не хочу тебя пугать, девочка моя, но сходила бы ты к дайре Салус на прием.

Пуэлла проглотила последний кусочек булочки и потянулась за следующей. Старушка остановила ее руку на полпути к сумке и строго покачала головой.