Мы с сестрой собрались, две маленькие девочки, и поехали в психиатрическую клинику. Я до сих пор помню эту больницу, там были клумбы, на которых росли ярко-оранжевые цветы. Эти цветы прочно врезались в память. Больница была большой, много корпусов. Мне было очень страшно, мы шли вместе с Анной, нам было неуютно и зябко. Была ранняя осень. На деревьях висели золотые листья, небо было затянуто тёмными тучами, покапывал лёгкий дождик. Анна несла большой пакет с вещами, в котором лежали вещи первой необходимости: халат, зубная щётка, зубная паста, шампунь, мыло, полотенце и нижнее бельё.
Медсестра завела в нас небольшое помещение с небольшими диванчиками. Это было абсолютно серое, унылое помещение. Оно вызвало неприятные чувства и страх. Мы присели на краешек дивана, к нам привели Наталью. У неё были остекленевшие глаза и лицо, которое не выражало абсолютно никаких эмоций.
Анна начала говорить, я молчала. Анна говорила и говорила, обо всём не прерываясь, ровно час подряд. Хотя у Натальи мы были всего час, но время тянулось бесконечно долго. Каждая минута тянулась, как тягучая резина. Наталья молчала и смотрела на нас бездушными глазами. Был слышен только голос Анны. Через час мы ушли.
Сейчас я понимаю, что Наталья была под мощным воздействием препаратов, поэтому так вела себя, а тогда я только испытывала страх. Анне врезалось в память то, что она говорила час без остановки, видимо она хотела разрядить неприятную тишину, повисшую между нами. Хотя прошёл всего час, Анне показалось, что этот разговор был очень долгим.
Мы шли рядом, подавленные и испуганные. Больница нам не понравилась, после неё на душе остался неприятный осадок. Психиатрическая больница имеет свою тяжёлую энергию, словно в ней сохранились вся боль, переживания и страдания душевнобольных людей. Мы шли молча, переваривая эту невесёлую, грустную реальность.
Наша жизнь изменилась. Изменилась полностью и бесповоротно. Когда Наталья была здорова, то большую часть негатива Виктора приходилось на неё, сейчас весь гнев и злоба Виктора ударит по нам. Нам точно придётся несладко, а деваться, к сожалению, некуда.
Теперь вы будете вместо неё.
Виктор привык к определённому комфорту: чистая одежда, приготовленный ужин и вечерняя беседа, поэтому отказываться от этого он не был намерен. Я и мои сёстры стали заменой Натальи. Виктор был крайне требовательным, он не видел детей, он видел рабов, которые были обязаны беспрекословно подчиняться ему. Рабы не имели прав на свободу, инакомыслие, чувство собственного достоинства, желания, волю, выражение истинных чувств и мыслей.
Виктор был надсмотрщиком, а мы рабами. Виктор постоянно повторял, что мы испортили его жизнь, что он не хочет заботиться о нас, что мы груз, который обременяет его. Мы чувствовали себя виноватыми. В чём? В том, что мы существуем, мешая Виктору быть счастливыми. В голове крутилась мысль, что именно мы являемся причиной бед Виктора. Мы тяжкое бремя, а не дети.
Виктор требовал чистоту и порядок. Мы убирали квартиру, мыли посуду, ходили в магазин, готовили еду. И в этом в принципе не было ничего особенного. Кроме одного… Вечером кто-нибудь из нас должен был встретить Виктора и играть роль жены, то есть поинтересоваться делами, улыбаться, общаться. Виктор хотел, чтобы, когда он приходил домой, то одна из нас приходила на кухню, разогревала ужин, спрашивала о том, как у него прошёл день и как его настроение.
Когда мы уже были взрослыми, то он однажды сказал Марии:
– Я обижен на вас за то, что вы не поддержали меня тогда, когда заболела Наталья.
Мария удивилась и ответила:
– Но мы же были детьми!
Виктор не видел в нас детей, он только чувствовал, что перестал получать энергию, силы и внимание Натальи. Он чувствовал дефицит внимания и любви, и вместо того, чтобы, наконец, учиться отдавать, а не только получать, он проявлял свой непомерный эгоизм. Он заставил нас быть взрослыми и брать на себя ответственность, как взрослые.
Это непосильная задача для ребёнка – быть взрослым. Играть роль взрослого. И снова эти фальшивые улыбки и слова, которые застревают в горле. Остро чувствуешь невозможность притворяться тем, кем ты не являешься, но у тебя нет выбора. Нет выбора!
Мы не любили роль вечерней жены и встречали Виктора с неохотой, никто не хотел его встречать. Однажды по телевизору показывали фильм про русалку, он был очень интересным, поэтому, когда пришёл Виктор, то никто из нас не оторвался от телевизора. Виктор, конечно, отомстил. Вы знаете, что психопаты очень мстительные? Если их желания не исполняются, то они обязательно испортят вам настроение. Поэтому Виктор пришёл с тарелкой еды и переключил канал, хотя до окончания фильма оставалось всего 10 минут. Виктор смотрел новости, которыми он не особенно интересовался, но последнее слово всегда оставалось за ним.
Знаете, у психопатов есть одна особенность – они нуждаются в доноре. Они не самодостаточные, и другим не дают стать самодостаточными. Вместо того, чтобы быть детьми, нам пришлось повзрослеть. Я до сих пор не люблю уборку, потому что в детстве меня всегда критиковали за неё. Ты стараешься, расставляешь книги, убираешь вещи, протираешь пыль, старательно моешь полы. Всё. Уборка закончена. Тебе кажется, что всё сверкает чистотой, но заходит Виктор, находит какую-нибудь пылинку или маленький кусочек, где пыль не вытерта, и обесценивает твой труд.
И вот уже Виктор орёт, как потерпевший кораблекрушение пассажир. Этот мерзкий, противный, ехидный голос я помню до сих пор, потому что он всегда говорил только гадости, грязь и мерзости. Он унижал, а на его лице появлялась едкая усмешка. Он наслаждался моими страданиями и болью. Она питался моим страхом. Он придумывал всё новые и новые оскорбления. Ему нравилось развиваться в этом направлении. Это было похоже на то, как инквизитор придумывает оригинальное орудие для пыток. Для инквизитора мучать других людей – это профессия, это творчество, это вдохновение. Для Виктора, к сожалению, всё было абсолютно также.
Ты слышишь критику. Снова и снова. К критике начинаешь привыкать, она становится привычной в твоей жизни. И самое страшное, что ты начинаешь верить в неё, она крепко врастает в твою реальность, изменяя тебя к худшему. Да, у тебя руки из одного места растут, и ты бездельница. Да, ты не заслуживаешь ничего хорошего. Да, ты хуже других, человек второго сорта. Твой мир становится тусклым и неинтересным. Он серый. Он гнетущий, и в нём нет ни капли счастья.
Она вернулась.
Прошло несколько месяцев, и Наталья вернулась из больницы. Она была похудевшей, осунувшейся со спутанными волосами и потухшим взглядом. Её взгляд был бесцветным и пустым, словно смотришь в глаза мертвеца. Она смотрела как будто сквозь тебя, словно куда-то в пустоту. В её глазах угасла жизнь. Это было просто живое тело. Без чувств, без эмоций, без любви. Глядя на неё, мне было страшно. Я видела совершенно другого человека. Она больше не была Натальей, она словно стала её живой копией. Выглядит практически также, а ею не является. Конечно, она стала принимать серьёзные психотропные препараты, но она словно потеряла самую суть себя.
В ней умерла та Наталья, которую я помнила. Дерзкая, шумная, яростная. Раньше в ней кипела жизнь, а теперь нет. Виктор обрадовался, когда она вернулась, но всё стало по-другому. Она постоянно смотрела в окно тоскливым взглядом, никогда не готовила еду. Ни на что не реагировала. Не смотрела телевизор, не читала книг, практически не разговаривала. На нас она не обращала никакого внимания, мы перестали быть её детьми, она видела в нас чужих людей, соседей по квартире. Наталье больше не было до нас никакого дела.
Самое худшее, что она стала помощником Виктора, помогая ему травить нас. Я не могу её осуждать, у неё был выбор, либо он будет сливать свою злость и ненависть на неё, либо на нас. Она сделала свой выбор. Она защищала себя. Конечно, Виктор не стал прекрасным мужем, но она не была крайней в его бесконечной ненависти. Поэтому Наталья молчаливо слушала и наблюдала, когда Виктор унижал или оскорблял нас.
