Глава первая!

Часть первая!

Перепутье – место скрещивающихся, или расходящихся дорог, но это в природе, а среди людей есть ещё одно выражение. На перепутье – это состояние сомнения, колебаний, выбора дальнейшего пути.

Очень часто человеку приходится в своей жизни принимать решение, от которого потом происходят те события, которые и должны произойти после выбранного пути своего шествия, выбора своей дальнейшей судьбы и жизни.

Ни один человек ещё не смог выбрать верного пути, так как по истечению какого-то промежутка времени он всегда поворачивается назад и говорит себе, что вот если бы и так далее. Тот путь, который он уже успел пройти, исчезает навсегда, лишь оставляя в памяти человека частички его. Эти частички состоят из хороших и плохих воспоминаний, почему и созревают мысли о переосмыслении содеянного им.

Именно на таком перепутье и оказалась молоденькая девушка с ребёнком на руках. Когда она вышла из роддома с младенцем, её никто не встречал, да и не мог встретить, так как родители её, проживающие в одном из уральских городов, даже не подозревали, что их дочь родила мальчика. Они были уверены, что их любимая доченька учится в институте, как она им говорила постоянно, разговаривая с ними по телефону.

Девушку звали Оля, она, выйдя на улицу со двора роддома, оказалась на перепутье, как ей быть дальше. Парень, которого она искренне любила, узнав, что подруга должна была родить от него, бросил её и перевёлся вообще в другой институт, сказав ей, что переезжает в Питер вместе с родителями. Из общежития её выгнали ещё пять месяцев назад именно из-за любви к этому парню, назвав это развратом. Он снял ей однокомнатную квартиру на окраине Москвы, но рядом с метро. Перед самыми родами, когда Оля взяла академический отпуск на год, её попросили из квартиры, так как закончился лимит оплаты, который внёс её парень.

Стоя на тротуаре с ребёнком на руках, она понятия не имела, куда пойти, да и просто, как жить, не имея ни копейки в кармане.

На дворе стоял декабрь месяц, на сердце у неё тоже был декабрь месяц, а в голове сплошные потёмки, в которых и блуждали её ещё детские мысли.

На ней была лёгкая курточка, коротенькое платьице, светлые колготки и демисезонные сапожки. Простояв минут пять, она почувствовала, что стала замерзать.

Вздохнув, девушка вошла в подъехавший к остановке троллейбус и села возле окошка, прижав крошку к своей груди. Слёзы душили её, но она не давала им прорваться наружу, стараясь держать себя в руках.

– Девушка! – услышала она строгий голос кондуктора, женщины лет пятидесяти возрастом. – Вы билетик думаете покупать?

– Женщина, извините меня, но у меня нет денег, позвольте мне с сыночком хоть немного погреться! – со слезами на глазах, произнесла Оля, с мольбой глядя на кондуктора.

– Ещё чего! Плати, или выметайся! Понагуляют выродков, а я тут должна вас ублажать! Короче, не заплатишь, на следующей остановке выходи! – прокаркала контролёрша и, пройдя на своё место, уселась на него, посматривая на мать с ребёнком.

Оля боялась поднять глаза, чтобы не видеть укоризненных взглядов пассажиров, хоть их и было немного. Слёзы душили изнутри, но она старалась их сдерживать. Когда троллейбус подрулил к очередной остановке, она поднялась и подошла к дверям.

– Дочка! – неожиданно мягким голосом произнесла кондукторша и, поднявшись со своего места, добавила. – Садись сюда, здесь печка хорошо греет!

Оля посмотрела на женщину и, согнувшись от холода, села на кресло сзади водителя, поблагодарив её.

Проехав ещё одну остановку, кондукторша подошла к ней и, присев напротив неё, спросила. – Куда путь держишь, девонька, да ещё с таким крохой? Не уж мужик выгнал?

– Нет, я только что из роддома, выписали, а идти мне некуда, так как накануне меня выгнали из общежития, посчитав меня гулящей! – тихо отозвалась Оля и, посмотрев на женщину, опустила голову.

– Господи! Да что же это такое творится? – возмущённо воскликнула кондукторша и с негодованием, продолжила. – Да как они посмели выписать тебя из больницы с младенцем на руках, ежели тебе жить негде, да и не на что?

Потом она поднялась и, дотронувшись до плеча дрожащей девушки, сказала. – Потерпи, приедем в депо, пойдёшь ко мне, я там недалеко и живу! У меня смена заканчивается, поживёшь пока у меня, а там посмотрим!

Она решительно направилась к пассажирам, которые только что сели в троллейбус, чтобы отоварить их билетами.

Через двадцать минут троллейбус въехал на территорию депо и остановился у огромного ангара с закрытыми воротами.

Женщина побежала сдавать выручку, а водитель, тоже женщина, вышла из-за руля в салон троллейбуса и, посмотрев на девчонку, присела напротив неё.

– Откуда ты такая, птичка? Такой холод, а ты будто в апреле прохлаждаешься! – спросила она с лёгкой иронией в голосе.

– С Урала, тётя, а здесь учусь в институте, но пришлось взять отпуск из-за беременности! – вздохнув, отозвалась Оля и слёзы снова стали наворачиваться на её глазах.

– Господи, да когда же вы все поумнеете? Небось по любви запрыгнула к своему хахалю, только где он сейчас! Смотрю я на вас и диву даюсь, чем, вроде бы, люди становятся грамотнее, тем всё больше становится дураков, честное слово! – сплюнув, произнесла водитель троллейбуса и вышла наружу, после чего добавила. – Вылезай, сейчас Галка прибежит, она вечно кого-нибудь подбирает! Так что, дорогуша, считай, что тебе повезло с ней, а то загинула бы, дура!

Она снова сплюнула и, подождав, когда Оля вышла из салона троллейбуса, вновь вошла туда, а через несколько секунд захлопнулись все двери.

– Пойдём в сторожку, там Митрич всегда печку протапливает, попьёшь с ним чая, пока твоя спасительница придёт! – сказала она и отправилась к воротам депо.

Подведя девушку до сторожки, она открыла дверь и, посмотрев на пожилого мужчину, сказала. – Митрич, принимай подарок от Галки! Погрей хоть горемычную, да чайку налей, а то у неё уже кости замёрзли!

Митрич быстро усадил девчонку на топчан у печи и стал суетиться у стола.

– Дочка, ты откуда такая? Господи, кто же тебя из дома выпустил в таком одеянии? – пробормотал он, посматривая на мать с ребёнком.

Она посмотрела на него со слезами на глазах и промолчала.

– Ну и ладненько, не хочешь говорить и не надо! – произнёс он миролюбиво и поставил чайник на электрическую плитку, а сам принялся выставлять на стол масло сливочное, сахар кусковой рафинад, положил и начатый батон хлеба.

Через несколько минут чайник закипел, к этому времени и Оля согрелась возле печи на тёплом топчане.

Посмотрев на порозовевшую девушку, Митрич улыбнулся ей и пригласил к столу. Оля положила своего мальчика на топчан у печки и, присев на краешек табурета, взяла в руки горячую чашку с чаем.

– Ты не стесняйся, дочка, бери, сколько хочешь сахара, батон я тебе намазал, да кушай, чем Бог послал! По тебе вижу, что сегодня ещё не ела ничего! – вздохнув, произнёс Митрич и, подойдя к ней сзади, нежно обнял за худенькие плечи.

– Спасибо вам большое, Митрич! – чуть слышно произнесла Оля, смущённо посмотрев на него.

– Кушай-кушай, а то сейчас Галка твоя прилетит, шума наделает, и не даст тебе, как следует согреться! – улыбнувшись ей, отозвался Митрич и, подойдя к малышу, сел рядом с ним на топчан.

Мальчик пока спал, но Оля отлично понимала, что ей очень скоро надо будет его покормить, поэтому и стала с аппетитом поедать булку с маслом, запивая её горячим чаем.

Когда она поела и полностью согрелась, в сторожку влетела кондукторша и, посмотрев на порозовевшую девушку, сказала, обратившись к сторожу. – Спасибо, ухажёр, что покормил девушку, а то я уже волноваться стала за неё!

Потом она перевела взгляд на Олю и спросила. – Ну, что, готова идти, или ещё здесь побудешь?

– Тётя Галя, мне скоро Ванечку надо будет кормить, поэтому, если можно, то лучше пойдёмте, если недалеко отсюда! – смущаясь до невозможности, отозвалась Оля и покраснела до корней, своих каштановых волос с короткой стрижкой, которая даже не закрывала её шею.