Машина, везшая Клима и Анну, была рассчитана на шесть человек: два тройных кресла находились напротив друг друга (первое – спиной к водителю, второе – по ходу движения). Трое первых пассажиров всю дорогу пялились на вторую тройку. Тем, кто сидел по бокам, было лучше всего – они могли глазеть в окна. Средние, как правило, прижав локти, листали газеты. На этот раз четыре места были заняты, поэтому вошедшие уселись с краю, друг напротив друга. Средние недовольно поежились, лишившись выгодного расположения у окна. Рядом с Климом развалились двое подвыпивших господ из среднего класса. Они громко и вызывающе болтали, перебивали друг друга, сквернословили. И, похоже, как показалось Климу, "нарывались". Рядом с Анной ерзал, видимо, третий товарищ говорунов. Несмотря на то, что все трое были в благородных шляпах-цилиндрах, задевавших бархатный потолок, вряд ли они были джентльменами. В дальнем углу у окна храпела старуха. Пьянчуги не умолкали ни на минуту.

Клим не обращал на шум внимания. Разморенный дорогой и внеплановым купанием он то проваливался в зыбкий сон, то возвращался из небытия. Анна глядела в окно. Сидящий с ней гражданин с седыми висками вдруг позабыл о своих друзьях и переключился на миловидную соседку. Он наклонился к девушке. От вожделения ему стало жарко. Ловелас расстегнул свой сюртук и одновременно попытался развязать дрожащей рукой кожаные шнурки на жилете Анны. Двое товарищей скабрезно комментировали действия развратника. Журналистка застыла с каменным лицом, не проронив ни единого слова. Наоборот, она стала пристально вглядываться в окно, как будто ожидая какого-то знака извне. И, похоже, дождалась: в тот момент, когда Клим попытался было вмешаться и остановить зарвавшегося гуляку, Анна, не поворачиваясь в сторону нахала, согнула свою руку и резким движением острого, как пика, локтя врезала мастеру шнуровок в солнечное сплетение. Гражданин обомлел, как от удара молнии. Его цилиндр упал и оказался под ногами старухи. Анна повернула голову и как будто сочувственно произнесла:

– Человеку плохо?

Затем приподнялась, словно пытаясь привести развратника в чувство, и как бы невзначай зарядила ему коленкой между ног.

Пассажир сполз на пол.

– Остановка "Площадь народов". На выход та-ра-пись! – монотонно произнес водитель и остановил машину.

Анна открыла дверь и вышла. В это время два товарища поверженного Приапа опомнились:

– Э, а ну, притормози-ка!

– Это вы мне? – Клим уже встал, чтобы выйти.

– Она с тобой? Тогда тебе, лошара! Мы че-то не поняли…

И тут Клим, глядя на задир, и тыча пальцем между ними, крикнул:

– Смотри, что у него на носу!

Двое машинально посмотрели друг на друга. В это мгновенье, Клим легко схватил их за затылки и с ускорением стукнул лбами с такой яростью, что приблатненные господа мгновенно потеряли сознание. Их шляпы отлетели в разные стороны.

Детский приемчик. Но всегда работает!

Клим догнал Анну у столба:

– Что так долго? – лениво поинтересовалась девушка.

– Кепкузабыл, – соврал Клим.

– Я так и поняла, – хмыкнула девушка.

Глава 6. Разговор с главредом

Вышли на площадь. Ее обрамляли четыре крупных здания, как и любую площадь в городе. В одном находилась редакция "Истинного времени", напротив – редакция второй крупной газеты "Симфидорская правда". По диагонали, через площадь от "Истинного времени", принимал больных медицинский комбинат. А замыкало каменную окантовку площади Народов техническое училище.

Вход в "Истинное время" охраняли два трехметровых мутанта: к правой руке каждого из них на толстой цепи были прикованы огромные бронзовые шары с шипами.

– Зачем тут эти великаны? – Клим от удивления открыл рот.

– Для порядка, – пояснила Анна. – Знаешь, сколько раньше сумасшедших к нам приходило? Благо, больница напротив. Со своими безумными статьями, как обустроить Симфидор. Сильно мешали работать. Однажды на страницах газеты мы стали давать рекламу охранного бюро "Голиаф". Директор этой конторы предложил расплачиваться натурой: присылать вот этих мальчиков.

Клим остановился.

– Я всегда хотел проверить одну теорию…

Внезапно он разбежался и со всей силы ударил головой в живот одного из титанов. Тот только усмехнулся и легким движением, словно щелчком, отстранил нападавшего. Клим пролетел несколько метров и шлепнулся на мостовую.

– Понял, – пробормотал он, вставая.

– Юноша со мной, – крикнула Анна великанам. Те чинно наклонили головы.

На первом-втором сдвоенных этажах находилась типография. Вошедших встретил дружный стрекот полиграфических машин и запах газетной краски.

Поднялись на третий этаж. Анна здоровалась со встречными. Они отвечали. Клим тоже стал здороваться вслед за девушкой.

Анна без стука распахнула дверь с надписью "Приемная". В небольшой комнате за столом в дальнем левом углу сидела секретарша. Не молодая и эффектная, как это принято в подобных учреждениях, а глубокая старуха: седая и желтая. Длинными сухими пальцами она проворно и уверенно тыкала в клавиши. Старуха, не переставая печатать, словно кляча, повела правым глазом в их сторону. И продолжила работу.

Журналистка остановилась перед ее столом, громко и отчетливо произнесла, почти прокричала:

– Ну что, жива еще, старая перечница?

– О, я тоже рада тебя видеть, Нуся!

– К Иву можно?

– Cкоро. Жди. Сейчас посетитель выйдет… – добродушно ответила матрона.

Действительно, через несколько мгновений дверь в кабинет главного редактора распахнулась, и в приемную из кабинета шефа вылетел лопоухонький, лысоватый человечек в круглых очочках. Предстал он в облаке бумажных листов. Листы почему-то долго парили по комнате: человечек поначалу резко и неловко ловил их на лету, потом стал ползать по полу и судорожно собирать в прижатую к груди папку.

– И чтобы я не видел здесь больше никаких поэтов!!! – громыхало из кабинета.

– Я вам не какой-нибудь! – взвизгивал человечек и продолжал собирать листы. – Я известный детский поэт!

– Экая пава, – неслось из кабинета! – Вы это сами решили – про известность? Или кто-то подсказал?

– О моей известности писал авторитетный детский журнал "Ёжик"! – всхлипывал поэт, подбирая бумаги.

– А я известный взрослый балетмейстер, – не унимался голос в кабинете. – Но не таскаюсь по редакциям, как дурень! И закройте там дверь, сквозит!

Клим в растерянности посмотрел на несчастного в запотевших очках.

– Может, я в следующий раз? – шепнул Клим Анне.

– Пошли, – потянула его за руку журналистка. – В следующий раз еще хуже будет!

В кабинете Анна начала с порога:

– Лихо вы с ним!

– Да пошел он… – Сидящий за столом человек поднял голову. – Аня! Ты хоть одно человеческое лицо в этом паноптикуме! Ну, как там у тебя прошло?

– Убег, гад…

– Эх, жаль… – махнул рукой редактор. – Ладно, придумаем что-нибудь. Ты что такая дрожащая? Замерзла? Виски будешь?

– Буду! – не ломаясь, выпалила Анна.

– Ну, плесни себе, а я сегодня микстуру потребляю. Имени Кватера. Древнегреческий рецепт. От нервов. Так что, без меня.

Анна пошла к шкафчику, где, видимо, обитал виски.

И только тут Илиодор Вайс, он же грозный главред ИВ, сфокусировался на Климе:

– Это что?

– Я…

Анна уже налила и выпила:

– Он вытянул меня из реки, – перебила Клима девушка. – Когда я следила за нашим козлом, тот меня сбросил с моста.

– Да ладно? – Ив был явно озадачен.– Выследили, значит. А вы… – обратился Ив к Климу, – спаситель, а не проситель? Вытянули из пучины не только первую красавицу города, но и нашего ценнейшего кадра. Самого умного после меня, несмотря на то, что женщина, человека!

Ив молча встал, вышел из-за стола, пожал руку Климу.

На плечи главреда был накинут толстый малиновый стеганый халат, Ив слегка хромал (говорили, у него вместо ног были протезы). Профиль Илиодора Вайса можно было тотчас же отправлять на монетный двор как образец благородства: гордый взгляд, римский нос, борода-эспаньолка, правда, уже с легкой проседью. Ива за глаза называли Стариком, но не за возраст (Вайс был не стар), а за несказанную мудрость, красноречие и подозрительно большой словарный запас.