Вагон – площадку с крышей над головой и несколькими перегородками и сиденьями – продувало со всех сторон. Но Клима знобило не от холода. Хотелось есть, хотелось пить и спать. Выспаться за сотни тревожных ночей.

Вместе с ним ехали четверо мужиков, старик с женщиной и двое человекообразных существ – люсов.

Люсы – крупные, пронырливые организмы с удлиненными физиономиями и маленькими хитрыми глазками. Кто-то уверял, что их называют от сокращенного "люди-крысы" и что у каждого из них под брюками или юбкой спрятан длинный скользкий хвост.

Мужики лениво болтали, прислонившись к стенке вагона, а места напротив старика с женщиной на задней площадке были свободны. Клим обычно стоял в вагоне, но не в этот раз. Он тяжело опустился на сиденье. Криво улыбнулся нахохлившейся даме. Прикрыл на минуту глаза и…

Проснулся от резкой боли. При повороте на Чистую улицу он, усталый и сонный, вывалился из экипажа. Тяжело рухнул на мостовую и покатился по брусчатке.

– Жив? – крикнул старик. – Пассажир, лови!

Из конки полетела Климова сумка.

Поднялся не без труда. Толстая куртка смягчила падение, а пижонские полосатые брюки разорвались на колене буквой "Г". Почему одежда всегда рвется строго геометрически, под углом девяносто градусов? Колено слегка кровоточило. Осмотрев ссадины и выругавшись с досады, горе-пассажир огляделся.

Промзона, или, как нежно назвали район заводов и бараков, Город Дружбы остался позади. Клим прочел надпись на табличке близстоящего дома и понял, что уже находится в Городе Триумфе – спальном районе мелких служащих, в центральной части которого размещались основные административные строения.

Клима забавляла идиотская мода называть небольшие скопления домов городом. Еще он слышал, что отдельным домам – безликим бетонным склепам с претензией на веселенький фасад и оригинальную планировку – стали давать собственные имена.

Он представил, как в высотке "Консул" дипломаты в черных широкополых шляпах, надвинутых на глаза, развешивают на балконах свежестиранные трусы с потайными карманами. В доме "Задумчивый художник" в каждом окне мостятся бородатые мужики в больших беретах с палитрами и мольбертами и перекидывают с балкона на балкон нужный кому-то тюбик с краской. В многоэтажке "Последнего поэта" царит, наверное, тишина, которую время от времени разрывают призывные вопли:

– Братья, подскажите рифму к слову "форсунка"?

– Гад, музу спугнул!

– Лесопункта – твоя рифма, только заткнись!

– Спасибо!

– Загиба!

– Да замолчите же вы!

Клим читал в запрещенной книге, что в доисторические времена строительство высотного дома в парке общего пользования, на берегу реки или моря считалось уголовным преступлением и виновные отправлялись за решетку, и надолго. Сегодня высотка в парке или у воды – это не статья, а реклама.

В народе подобные здания именовали менее помпезно. Самое приличное называние было "Дом Ублюдков". Так симфидорцы величали очередного монстра, возведенного, разумеется, незаконно, наплевав на мнения горожан, в центре парка общего пользования! Прокуратура стыдливо призналась, что дом построен незаконно, и с чистой совестью занялась более важными делами, чем заводить дела на городских убийц – строительных боссов.

Тогда, когда в парках еще были дома и деревья. Что же касается знаменитого "Дома Ублюдков", то из-за фундамента, разъеденного подпочвенными водами, высотка все же рухнула, но это отдельная история.

Пронзительно яркое солнце, чистое, словно специально откованное для кварталов Триумфа, дерзко полоснуло лучами по равнодушному небу. В носу защекотало. Клим чихнул. Оказалось, что "вышел" он весьма удачно. У дома. Правда, не своего. Ведь в этой части города своего дома у него не было.

Зато были домовитые друзья. А это значит, надо идти к ним. К тем, что не выгонят. В ближайшем доме жила Джес. Какая удача! Джес… Его старинная, сокровенная Джес. К ней! Только к ней! Клим мечтательно улыбнулся.

Но идти к даме с пустыми руками для него немыслимо. А последние монеты достались извозчику. О заводской зарплате, к слову, придется забыть: печально заканчивается последняя неделя осени.

И тут Клим увидел новогоднюю елку в полном праздничном облачении. Ёлку, собранную из аккуратно выпиленных деревянных брусков. В деловой части Симфидора живые деревья были запрещены, и елки сколачивали из чего попало, красили зеленой краской, а затем устанавливали задолго до даты и убирали в конце марта, чтобы праздник подольше не кончался. Чтобы у трудящихся на пару месяцев новогодней радости было больше. В нашей стране, как объяснили Климу в школе, добровольно и принудительно делается все возможное и невозможное, чтобы народ был весел и доволен.

Занимался довольством народа специальный Департамент легкомысленных действий.

Ёлку водрузили в центре небольшой площади, на пересечении улиц, видимо, совсем недавно. Она стояла на постаменте некогда известного героя. Клим не помнил его имени, но это не имело никакого значения. У него вдруг появилась замечательная идея. Он, словно не замечая свежевыстроганную, новогоднюю красавицу, начал переходить площадь и вдруг внезапно бросился к пьедесталу, подтянулся, как перед прыжком через заводской забор, и, замахнувшись рукой, содрал с нижней ветки горсть заноз и какую-то игрушку. Добычей оказался большой стеклянный слоненок. Клим хотел допрыгнуть до символа грядущего года, сине-зеленой змеи, но второй попытки судьба ему не предоставила.

– А ну, стой! – услышал он сзади. Затем заверещал свисток полицейского.

Клим бросился наутек, улыбаясь дурацкой мысли: если его пристрелят бегущего, то он отдаст свою жизнь за елочную игрушку.

То ли Клим давно не бегал, то ли в полицию теперь берут спринтеров, но учащенное дыхание за спиной он услышал очень скоро, и цепкая рука закона схватила его за негнущийся воротник.

– Ни с места!

Клим запросто мог бы присесть, затем развернуться и перебросить преследователя через плечо. Этим хитростям учили на фронте. Но нарываться по такому пустяку вряд ли разумно.

– Документы!

Клим изумлялся логике полицейских. То есть, если документы окажутся в порядке, его правонарушение не столь социально опасное?

Он показал паспорт с потертой и помятой обложкой.

Полицейский прочитал вслух, почти по слогам:

– Клим Николаев. Это вы?

– Нет, мой брат близнец.

– Что?

– Дело в том, что метрику выписали на моего старшего брата. А когда собрались писать мне, брат умер. И чтобы не расходовать зря гербовую бумагу, мне передали и имя брата и его документы. А своего имени у меня никогда и не было.

– Вы мне зубы не заговаривайте. Для человека без имени вы больно шустро сигаете на елку! Может, Ваше имя Зайчик Серенький? – съюморил страж закона.

– Может, и Зайчик, – Клим покорно опустил голову.

– Ну так это или нет, Вы покусились на государственную собственность. Похитили у людей частицу радости. Верните украденное и пройдемте в участок.

Клим затосковал. Полицейский потянулся за наручниками.

– Отпустите его!

Еле слышный, как будто механический, голос раздался откуда-то сверху. Или сбоку. Или… Клим обожал такие моменты. Всегда, ну почти всегда, кто-то приходил ему на помощь. Он верил, что обязательно выкрутится или его кто-то вытянет из любой передряги. Но сейчас… Кто? И зачем?

Глуховатый голос принадлежал мужчине, одетому странно, как одевался борец с тифом в Средневековье с копии гравюры в пивной. На незнакомце были черный кожаный плащ, высокие тонкие сапоги и широкополая шляпа. Лица не было видно совсем: его прикрывала маска.

Несмотря на закрытость, полицейский узнал говорящего, выпрямился и даже козырнул. Климов спаситель кивнул и ушел, легко опираясь на трость. Откуда-то из-за шиворота у него поднимался легкий дымок. Клим уже забыл про Джес и хотел было догнать своего освободителя, чтобы поблагодарить и узнать, кто же он, но благодетель растворился в утреннем тумане.