– Да, мам. Это я, – раздеваюсь и подхожу к ней, чтобы обнять.

Мама.

Я никогда не чувствовала с ней сильной родственной связи. Родители часто обвиняли меня в своих бедах, потому что в их жизни все пошло наперекосяк, когда появилась я. Диана объяснила мне, почему так. Люди вечно ищут оправдание своим бедам вместо того, чтобы бороться за место под солнцем.

Мои родители просто нашли причину, которая чудесным образом объяснила их неудачи.

А я хотела сделать для них все, потому что чувствовала себя обязанной. За дом, за крышу над головой, за то, чтобы больше не была брошенной.

– Замерзла, – заботливо, но грустно протянула она. – Я поставлю тебе чай, – кивнула, понимая, почему у нее вечно такой обреченный тон. Она не узнает меня. Чувствует, что я чужая. Никакие объятия не помогут нам снова стать родными. А мы ими были? Я не знаю. Но я уважала Рейчел и по-своему любила ее и папу. Не так, как Мейсона. Даже в половину не так.

Они много натерпелись от него. У мамы проблемы с сердцем, у отца нервные болячки. Но теперь все изменилось.

Когда я вернулась домой, то не узнала в этом мужчине, что сейчас сидит на кухне в рубашке и темных джинсах, своего разгильдяя-братца Мейса. За те два года, что меня не было, он не переставал искать меня. Почему его выпустили из тюрьмы ему не сказали, но когда я пропала и перестала отвечать на звонки, Мейс обо всем догадался. Тюрьма казалось, пошла ему только на пользу. Видимо иногда человеку нужен сильный стресс, чтобы встать на путь истинный. Так и случилось с Мейсоном – он превратился в мужчину из мальчишки, что подрабатывал на заправках, и еще Бог знает где, чтобы купить себе травы или потусить с друзьями.

Мейсон по полной использовал деньги, что достались от Ясина. И купил небольшую автомастерскую. Не знаю, как ему это удалось, но теперь, спустя два с половиной года, таких мастерских у нас несколько. Еще в Квинсе и Бронксе. Можно сказать, мой брат теперь настоящий бизнесмен. И даже наш затхлый домик стал выглядеть более менее прилично. Мейс жил в квартире недалеко и много раз предлагал переехать родителям, но они упорно отказывались принимать его подарок. Они до сих пор не верят, что Мейс изменился, и все его деньги заработаны честным путем.

Не знаю. Думаю, бизнес приносит ему неплохую прибыль, у меня пока нет причин подозревать его в чем-то незаконном. Думаю, Мейсон больше не хочет в тюрьму.

– Привет, детка. Ты чего так запыхалась? Бежала? Я же сказал мне позвонить! Я бы встретил тебя у метро, – смотрю в теплые глаза карего цвета, и чувствую, как мое сердце заплывает теплотой и нежностью. Хотя это его «детка» напрягает меня. Не очень приятно слышать это из уст брата. Мама напряженно хмурит брови.

– Тут пройти три минуты, Мейс, – я обреченно падаю на стул, бросая руки на столешницу. Он тут же берет их в свои.

– Замерзла, – гляжу на Мейсона и невольно горжусь им. Он так изменился. Вместо неотесанных паклей на голове теперь аккуратная стрижка, гладковыбритое лицо. Он стал более холеным, ухоженным. От него пахнет неплохим парфюмом, и я знаю, что некоторые девушки специально ломают свои машины, чтобы лишний раз заехать в его автомастерскую. Конечно, мой брат далеко не Кай Стоунэм. Нет в нем этой чудовищной опасности и породы, в принципе ее и ни у кого нет. Кай единственный и неповторимый. Но его изменения радует меня, и отчасти мне даже кажется, что я не зря «продалась», чтобы спасти брата.

Мы ужинаем в молчаливом напряжении. Каждый наверное думает о своем, я чувствую взгляд Мейсона на себе, хоть и смотрю в тарелку весь вечер. Будто слышу мысли матери, которая наверняка не узнает свою дочь.

И снова погружаюсь глубоко в себя, вспоминая и вспоминая…сама не знаю, что хочу найти в своей душе. Она разбилась на осколки, и каждый осколок я холю и лелею. То протираю до гламурного блеска, то подношу к сердцу, чтобы нанести ему раны воспоминаниями о Кае.

Я не могу иначе. Пока не могу.

Я завела анонимный блог в интернете и начала выкладывать туда нашу с Каем историю. По крайней мере, тяга к письму вернулась.

Многое, что я записывала в дневнике, который Кай подарил мне, теперь оказалось и в моем «горе-романе».

Какие только комментарии я не получала. Все эти девушки думали, что моя книга выдумка и, несмотря на это, обливались слезами, читая все те ужасы, что я перенесла. Критиковали главную героиню моего романа за слабость и за (дословно) «влажность трусов, при виде этого ублюдка», ненавидели и любили Стоунэма за его власть и жестокость.

Не было однозначных мнений. Но они много не знали, чтобы понять ВСЕ. Я описала в блоге все самое эмоциональное и болезненное, оставляя при себе некоторые моменты из наших с Каем вечеров.

Жаловаться мы все любим. А нежность, которую дарил мне порой Кай, я берегла и лелеяла, желая, чтобы эти воспоминания были ТОЛЬКО мои. Они только наши.

Воспоминание вспыхивает, ослепляет мой разум, целиком и полностью перенося мое тело в прошлое. На год назад в чудовищный особняк, в коробку, где я провела столько времени.

– Красивая, моя нежная кошечка, – я лежу на подушках и смотрю на Кая, расположившегося меж моих бедер. Мы оба обнажены. Не только физически, но и духовно.

Это был один из тех вечеров, когда он не связывал меня, не доставал ремень даже когда я просила. А я, представьте себе, просила. Меня заводило и связывание, и ремень, и прочие грубости – мешало только чувство стыда, которое навещало меня после полученных удовольствий.

Мы были просто вместе. Без масок и подручных средств для секса. Нам было достаточно «нас».

– Мяяяу, – сладко протянула я, чувствуя в своем теле отголоски пережитых за ночь оргазмов. Последний он подарил мне, приласкав ртом. Я всегда удивлялась тому, как Кай это делает. Будто для него это награда – вкушать, пробовать меня. Его язык никогда не был груб, может быт, только слегка ненасытен. Но очень чувственен. Я даже от подруг никогда не слышала, чтобы их парни делали это с таким удовольствием. Но с Каем все было иначе. Он мог заставить меня стоять перед ним на коленях, но и сам опускался к моим ногам. Иногда.

– Повтори, – хихикнула, зарывшись рукой в его волосы. Губы Кая нежно заскользили по моему животу, осыпая короткими поцелуями.

– Красивая киса. Ты вкусная девочка, знай это, – он облизнул свои губы, и я выдохнула, иступлено застонав. Я возбуждалась только от одного его вида. – Очень, очень вкусная. Я съем тебя когда-нибудь.

Он начал подниматься ко мне вверх с поцелуями, не пропуская ни единого синяка, что оставил сам. Будто бы извинялся…или я себе это надумала. В любом случае его нежность убивала меня не меньше, чем грубость и доминирование. Даже больше.

– Я перестарался, – он замирает на синяке под ребрами, и я даже слышу в его голосе сожаление. Поднимается к моей груди, ласково обводя языком соски и заставляя их вновь затвердеть. Судорожно выдыхаю. – Такие маленькие. Мои любимые сладкие ягодки.

Я уже не могу сдержать новой порции стонов и прогибаюсь, желая слияния наших горячих тел.

– Съешь меня, – промурлыкала, когда он наконец добрался до моих губ, не оставляя без нежности и замученную шею. – Съешь меня, Кай.

Он плавно скользит по воздуху губами, над моими. Делает вид, что вот-вот набросится с поцелуем, но на деле даже не касается губ. Я тянусь к нему, Кай отстраняется и расплывается в лукавой улыбке.

– Это ты меня хочешь съесть, киса. Еще вчера проклинала меня, а теперь поцелуя ждешь?

– Да ну тебя, – обижено дую губы, опускаясь обратно на подушки. Кай тут же приближается ко мне, обдает горячим дыханием, который провоцирует мои губы раскрыться. Медленно проникает меж губ языком. Он не ест. Он пробует, смакует. Не могу не отвечать ему. Потому что когда он целует…целует так…он складывает передо мной все свое оружие. Встает на колени, преклоняет голову. И вот уже он мой раб, готовый ради меня на все, что угодно.

Как я это вычислила? Я просто это чувствую. Поверьте, если бы вас ТАК целовали, вы бы сразу все поняли.