— Это не так, — сказал Крэг. — Я сегодня пробовал научиться нескольким движениям, но… как видите, сижу на месте и подпеваю женщинам.
— У вас просто давно не было практики, — произнесла Марианна.
— Это точно, — согласился Крэг. — В отличие от вас, я не могу припомнить, когда я танцевал в последний раз.
Песня умолкла, и Найоми принялась раздавать всем присутствующим жареное мясо. Проголодавшиеся люди терпеливо ждали, пока она дойдет до них, и, получив свой кусок, немедленно впивались в него зубами. Помимо мяса, было еще много фруктов и ягод, а неподалеку от костра стоял большой чан с боялоа, и каждый мог пить сколько ему хотелось.
— Когда мы возвращались обратно, — сказал Марианне Крэг, — Баомба очень переживал, что может не успеть к рождению малыша. Он приходил в ярость от любой задержки. Но зато теперь он весел и доволен.
— Праздники обычно быстро кончаются, — вздохнула Марианна.
— Только не здесь! — возразил Крэг. — Этот продлится по меньшей мере неделю.
— Боже мой! — простонала Марианна. — Мне кажется, что я никогда не доберусь до Зоуги. Иногда я думаю, что этого озера вообще нет на свете.
Она вдруг почувствовала себя очень усталой, и ирландец проводил ее до хижины. Марианна уснула очень быстро, несмотря на доносившиеся с поляны звуки тамтама и громкое пение туземцев. Ей приснились океанские волны, швырявшие из стороны в сторону утлую лодочку, в которой никого не было.
— Был бы рядом Жоливаль, он растолковал бы мне этот сон! — прошептала она, проснувшись.
Она сама себе казалась этой маленькой лодочкой, несущейся неизвестно куда по воле волн. Неизвестно, где окажется суденышко завтра, и совсем неясно, где кончится его плавание, куда занесут его огромные водяные валы.
Этот сон привел молодую женщину в плохое настроение, и она вышла из своего дома только под вечер, чтобы не испортить топи праздник печальным выражением лица.
Дни праздника разнообразием не отличались и были похожи друг на друга, как удары тамтама. Утром женщины плели венки из разных цветов и клали их у подножия «трона» Баомбы, напевая при этом одну из своих хвалебных песен, а вечером опять жарилось мясо, и туземцы танцевали под тамтам и пение своих жен и дочерей.
Марианна была немного утомлена этой монотонностью, к тому же близость озера и невозможность идти к нему в одиночестве раздражали ее. Она чувствовала, что становится очень капризной, и О’Флаерти тоже это заметил. Теперь он заходил к Марианне ненадолго, сообщал ей новости, произносил пару малозначащих фраз и убегал на поляну неуклюже танцевать под восхищенным взглядом смуглой Нья-Нья.
Марианна была бы рада любой работе, но Баомба запретил работать на время праздника. От нечего делать она говорила сама с собой на всех языках, которые знала, а иногда пела романсы — они приятно контрастировали с нудными песнями топи. По вечерам она заставляла себя приходить на поляну, чтобы никто не подумал, что она вновь заболела, но хлопала в ладоши вяло, и улыбка ее была фальшивой.
Этого не замечал никто, кроме Крэга. Но ирландец был слишком занят своей любовью, чтобы нормально поговорить с молодой женщиной.
— Вам хорошо, Марианна? — спрашивал он, глядя на нее счастливыми глазами.
«Мне плохо, — хотелось ответить Марианне. — Мне надоел этот бесконечный праздник, эти бесконечные джунгли. Я не хочу петь и танцевать с топи, и мысль о том, что можно остаться жить среди них, вызывает у меня уже не удивление, а отвращение. Я хочу читать, я хочу поговорить с кем-нибудь по-французски или по-испански!»
Но, посмотрев на восторженное лицо Крэга, она не говорила этих слов.
— Мне хорошо и очень весело, — стараясь выглядеть бодро, произносила она. — А вам?
— Я счастлив! — говорил Крэг и снова убегал куда-то вместе со своей смуглой подругой.
Это был совсем другой Крэг О’Флаерти. Вся его рассудительность, меланхолия и склонность к философии куда-то испарились, а вместо них пришли ребячливость и безудержное веселье по любому, самому малозначительному поводу. Он превратился в первобытное дитя, подобно всем топи, и не выражал никаких сожалений об этом.
— Как это прекрасно, Марианна, думать только об охоте, или о любви, или о том, какой красивый цветок расцвел вчера! Не забивать себе голову умными мыслями! Боже, как это изумительно!
Марианне очень не хватало взрослого Крэга, способного выбраться из любой беды, не потеряв при этом присутствия духа и вселив бодрость и уверенность в остальных. Ей не хватало тех самых «умных» разговоров, отсутствию которых так радовался О’Флаерти.
И когда он прибежал похвастаться новым именем — Вагадо, которым наградила его Нья-Нья и которое означало «отважный путник», Марианна не выдержала:
— Вы не отважный путник, Крэг, и я не стану называть вас этим дурацким именем!
Улыбка медленно сползла с лица ирландца.
— Оно вовсе не дурацкое, Марианна, и мне оно очень нравится. Меня уже все так зовут.
— А я не буду! — упрямо вскричала Марианна. — Потому что вы уже не путник, а самый настоящий туземец!
— Если вы хотите обидеть меня, то это вам не удастся, — сухо произнес Крэг. — Я расцениваю ваши слова как комплимент.
— А вот теперь пойдите и попробуйте объяснить вашим родным топи, что такое «комплимент»! Бьюсь об заклад, вам этого не удастся!
Крэг посмотрел на разгоряченное лицо Марианны, на ее сверкавшие гневом глаза и подошел поближе.
— Что с вами, Марианна? — ласково спросил он. — Вам скучно?
— Да, скучно! — с вызовом сказала молодая женщина. — Я уже не могу ждать, когда Баомба соизволит прекратить торжества и дать нам наконец проводников! Если этого не произойдет в ближайший день, я просто уйду одна, и моя гибель будет на вашей совести, Крэг! Но она будет на совести Крэга О’Флаерти, а если Вагадо это не интересует, то пусть Вагадо убирается плести веночки и распевать песенки!
Крэг выслушал ее, опустив голову. Потом он повернулся и молча вышел из хижины.
На следующий день он не появился. Торжества между тем продолжались, и Марианна уже привыкла засыпать под хлопки и рокот тамтамов. Ей постоянно снились разные сны, и по большей части персонажами в них были Себастьяно и Коррадо Сант-Анна. Просыпаясь, она плакала.
— Себастьяно может не узнать меня, когда я вернусь. Он, наверное, думает, что остался сиротой, что его родители канули в неизвестности. Единственное, что осталось у моего мальчика, — это воспоминания о нас. Аделаида, конечно, утешает его, но ее саму тоже нужно утешать — она осталась без любимого мужа.
Каждый день ее подушка насквозь промокала от слез, каждый день Марианна с тоской думала о князе. Она почти потеряла счет времени, и уже не могла определить, сколько прошло с момента их последнего разговора с Крэгом — день? неделя? а может быть, целый месяц?
На нее находило странное оцепенение, похожее на то, которое владело ей во время плена у Пилар. Но там ее сторожили и одурманивали наркотиками, а здесь она была свободна уйти в любое время.
Проснувшись в очередной раз на мокрой подушке, Марианна решила выйти во двор, чтобы немного освежиться. Была ночь. Она еще раз поразилась тому, какие в тропиках огромные яркие звезды. Кричали ночные птицы, и молодая женщина вдруг вспомнила о самом начале дороги в джунглях, когда она изумлялась их красоте, расспрашивая обо всем Россиньоля, и когда надежда на близкую встречу с Коррадо переполняла ее измученное сердце.
Марианна вдохнула полной грудью свежий ночной воздух, потом вернулась в хижину и начала собираться.
Много времени ей на это не потребовалось. За период добровольного заточения она успела сшить себе небольшой дорожный мешок из кожи буйвола. В него полетели кресало, небольшой нож, несколько кусков вяленого мяса и завернутая в тряпицу горсть травы фитсу, которую дала ей знахарка.
Марианна уже знала множество съедобных плодов и кореньев и поэтому была уверена, что от голода в джунглях ей страдать не придется. Она могла бояться только хищных животных, но жизнь среди топи кое-чему научила ее, и теперь Марианна могла по приметам определить приближение льва или леопарда, которые могли причинить ей вред.
