— Это чудовищно, — вяло отозвалась Марианна. — Вы — настоящий палач.
«Он подошел специально, чтобы проследить за моей реакцией: буду ли кричать, возмущаться? Но я не хочу, ничего не хочу… Я устала, я очень устала…»
— Всякий проступок должен быть наказан, — сказал Лейтон. — Это и малым детям известно. Да и вам тоже, не правда ли?
Марианна послушно кивнула.
— Постарайтесь вести себя в рамках. Я вовсе не хочу, чтобы вы превратились в развалину. Нам с вами еще предстоят кое-какие дела. Возможно, путешествие…
«Что он имеет в виду? Какое еще путешествие? Что за ерунда?»
— Меня очень утомляет это ужасное зрелище, — пробормотала она. — Я пойду к себе…
— Как знаете…
«Кажется, он доволен моей тупой покорностью. Что ж, надо постараться впредь прикинуться полной сомнамбулой — и тогда он, возможно, уменьшит дозировку своего снадобья, — размышляла Марианна, бредя по парку. — Я ему нужна для каких-то целей, — значит, не в его интересах калечить меня или превращать в слабоумную…»
И тут ее внимание привлекло тихое позвякивание. Марианна оглянулась по сторонам — и увидела бегущего по аллее белокурого мальчика лет семи, который катил перед собой тонкий металлический обруч.
«Ребенок? Откуда он здесь? Ах да: это же сын Язона и Пилар… Мальчик, ради которого Бофор вернулся к этой стерве-испанке…»
По виду паренек выглядел ровесником Себастьяно. Но Марианна отметила это чисто машинально, мысль о сыне не вызвала в ее сердце боли. Ею владело сейчас столь глубокое безразличие, что и Себастьяно, и Коррадо воспринимались как представители далекого, потустороннего, а может быть, даже и вовсе не существующего мира…
Несколько недель Марианна почти не покидала своей комнаты. Лишь иногда выходила на крыльцо, присаживалась на ступеньку и часами смотрела в одну точку. За это время она обдумала десятки вариантов побега, но все они упирались в одну и ту же преграду: отсутствие воли к действию. Допустим, у нее достало бы хитрости и изворотливости пробраться в конюшню, оседлать лошадь и вырваться из усадьбы, — но выдержать хотя бы несколько миль стремительной погони не представлялось возможным.
Все это время ни Пилар, ни Лейтон не докучали ей — порой Марианна даже забывала об их существовании. Пленнице представлялось несколько странным, что пылкая испанка так и не привела в исполнение ни одну из своих угроз. Поразмыслив, она решила, что тут, вероятно, сыграл свою роль Лейтон: если княгиня нужна ему в целости и сохранности, то ни о каком борделе в Новом Орлеане не может быть и речи. А держать Марианну в качестве служанки Пилар не с руки по иной причине: ежедневное лицезрение бывшей соперницы лишь нестерпимо разжигало бы в ней желчь. Так или иначе, но ситуация пока что складывалась достаточно благоприятным образом.
В один из ранних весенних дней — это время года в Луизиане напоминало самые жаркие британские летние месяцы — Марианна отправилась наконец на прогулку. В поместье было, по обыкновению, тихо, только из кузницы доносился размеренный металлический лязг да пофыркивали лошади в конюшне. А вот и невольничий поселок…
Но что это? Он совсем пустынен — и только охранники с оружием наперевес прогуливаются меж серых сараев. А ведь люди уже должны были вернуться с плантаций, съесть свой нехитрый ужин — и именно в этот час начинали они свои тягучие манящие песнопения… Вот и головешки еще дымятся под котлами…
Словно бы отвечая на недоумение Марианны, в одном из бараков низкий хрипловатый голос начал выводить щемящую ноту, тут же, впрочем, оборвавшуюся, поскольку проходивший мимо стражник принялся молотить прикладом в стену. Это показалось Марианне не менее диким, чем наказание кнутом: лишать людей после тяжелой работы единственной радости — песни, держать их взаперти… Что за чудовище этот Лейтон… Неужели и Язон так же безжалостно обходился с невольниками?
На обратном пути Марианна некоторое время постояла перед господской виллой, прячась в тени магнолий. Ей почему-то захотелось еще раз увидеть белокурого мальчугана — сказывалась ноющая, глубоко запрятанная тоска по собственному сыну. Но кругом не было ни души…
Сидя на пороге флигеля, она долго наблюдала за тем, как сумерки постепенно окутывают парк, запеленывая деревья мягким покровом темноты, как засыпает природа, отправляясь на ночной покой. Нужно идти к себе — скоро должен появиться Санчец, чтобы запереть дверь…
Но что-то неладное, тревожное было разлито в теплом и густом вечернем воздухе. Марианна ощутила легкую нервную дрожь. Ей мерещилось, будто к громкому стрекоту цикад примешиваются некие посторонние звуки, похожие на отрывистые человеческие голоса. Нет, это не галлюцинация — крики становились все отчетливее, прогремел выстрел, затем еще один, а вот уже грянул целый залп.
Инстинктивное, почти звериное чувство самосохранения словно бы подтолкнуло Марианну: нужно прятаться. Она рванулась было в комнату, но тут дыхание опасности оказалось еще сильнее. И тогда, схватив с кровати суконное одеяло, она выскочила вон и, забравшись в гущу зарослей акации, распласталась на траве. Все ее действия были наполовину машинальными — в том числе и то, что она накрылась сверху одеялом, поскольку ее светлая рубаха слишком выделялась в наступающей темноте.
Из своего убежища Марианне хорошо было видно, как на крыльцо виллы выскочил Лейтон с двумя пистолетами, сопровождаемый верзилой Санчецем. Они побежали в сторону хозяйственных построек, откуда по-прежнему доносились беспорядочные выстрелы. Крики становились все громче — и вот уже они слились в один ужасающий многоголосый вой. Среди деревьев замелькали факелы — и спустя несколько мгновений лавина разъяренных чернокожих хлынула из-за дальнего крыла дома. Вырвавшиеся на свободу невольники были вооружены дубинами, камнями и орудиями, напоминающими серпы. Основная масса бунтовщиков ворвалась в виллу — и почти сразу в нескольких окнах заплясали языки огня.
Несколько негров пробежали всего лишь в каких-то двадцати футах от плотно вжавшейся в землю Марианны и вломились во флигель. Испуганная женщина мысленно поблагодарила провидение, подсказавшее ей укрыться в парке.
В стороне раздался истошный женский вопль — это пытались скрыться от погони две служанки-креолки, преследуемые по пятам группой полуобнаженных чернокожих. Развязка наступила очень быстро: с настигнутых девушек была мигом сорвана одежда — и вот уже их белоснежные тела беспомощно бьются в руках насильников, давших волю своим животным страстям, и жалобные стоны несчастных сливаются с гортанным рычаньем торжествующих хищников, впившихся в сладкую женскую плоть…
Между тем у клумбы с глициниями развертывается яростная схватка: гигант Санчец, орудуя тяжелым цепом, отбивается от дюжины наседающих на него негров. Парочка из них с раздробленными черепами уже рухнула на землю, остальные кружат вокруг дюжего испанца, подобно волкам, готовым вцепиться в добычу. Один из рабов бросается вперед — но тут же с визгом отступает, а его перебитая рука повисает плетью. Санчец переходит в наступление, и противники в страхе шарахаются в стороны, чтобы не попасть под разящий удар, — но тут вилы, пущенные чьей-то сильной рукой, вонзаются в плечо здоровяка. Гигант пошатнулся, замешкался — и свора чернокожих повисает на нем, валит с ног, мелькают в воздухе дубины, трещат переламываемые кости…
А дом уже наполовину охвачен бушующим пламенем, и в его отсветах взбунтовавшиеся рабы напоминают Марианне злобных чертей, справляющих праздник смерти в огненной геенне. И больше всего хочется ей сейчас стать крохотной букашкой, тонкой былиночкой, неприметным камушком…
Почти теряя сознание от всеподавляющего страха, Марианна увидела, что из дверей виллы выбежала Пилар с мушкетом. Платье на испанке было разорвано до пояса, глаза горели безумием. Ее появление было встречено кровожадным ревом десятков глоток. Стремительно миновав ступеньки крыльца, Пилар метнулась к одному из высоких окон фасада.
— Педро! — отчаянно вскрикнула она. — Педро, мальчик мой!
