– Стыд усачам! Кто не с нами – все равно тупите! Не ржать! Всё, чимбосы!

Аудитория стихла, каждый притворился занятым. Столики медленно заскользили по часовой стрелке, а учительская кафедра поплыла к дверям, за которыми уже возник силуэт историка.

Створки разошлись и снова слиплись. Вошедший с порога толкнул ногой кафедру и перешагнул на борт. У каждого свой стиль.

– Прошу прощения за задержку, – сказал историк, усаживаясь в кресло, и экран над ним ожил. – Постараемся наверстать упущенное. Итак, мы говорили о Наполеоне Бонапарте и пытались определить условный ряд исторических персонажей, в котором этому властителю и полководцу нашлось бы место. В противном случае нам придется признать Корсиканца фигурой «из ряда вон выходящей», – он поднял глаза. – Какие есть предложения?

– Македонский, Цезарь, Кромвель, Петр Первый Романов, Гитлер и Сорни´, – протрубил басом студент из успевающих.

– Обратите внимание, Гитлер и Сорни не участвовали в сражениях, – историк встал и прошелся вокруг стола, кафедра имела удобный уступ по периметру специально для таких прогулок. – Что касается Сорни, то он также никогда не управлял государством, и кроме спутников связи ничего не захватывал. Впрочем, готов принять соображения в защиту вашей версии, а потом выслушаем оппонентов.

– А может, сразу выслушаем правильную версию? Быстрее будет, – предложил кто-то.

– Правильной версии нет, – присев на краешек стола, он убрал руки назад для упора. – «Экспериментальная история» – это игра концепций, выстраиваемых на основе доступных пониманию фактов. В отличие от курса «Объективной истории»…

Над головами студентов тут и там возникло фиолетовое свечение.

– Что именно вам разъяснить? – раздраженный, что его прервали, историк, не дожидаясь ответа, развернулся к панели. На экране как раз появилось и замигало словосочетание «доступных пониманию». – Опять – двадцать пять! – всплеснул он руками, но в следующую секунду овладел собой и ощупал кончики напомаженных усов. – Ладно, отвлечемся от Наполеона. У кого был зеленый? Кто расскажет нам про «доступные пониманию факты»?

У стены поднялась рука.

– Уля, давай.

Столик, купол которого светился изумрудным цветом, приплыл в центр класса. Девушка с открытым до ямочки затылком и каре из блестящих металлических волос, откинула парту и встала вполоборота к учителю, опершись коленкой о сиденье. Уля была очень хорошенькая, стройная и, что особенно приятно, вела себя всегда естественно и дружелюбно. Она выступала, активно жестикулируя и перемещаясь на своей белой трибуне от одного студента к другому, и висящая на пальцах ноги перламутровая тапочка-вьетнамка то и дело хлопала её по розовой пятке. Историк невольно залюбовался и потерял нить её разъяснений.

– Вот, – Уля повернулась к учителю. – «Доступно», они уже понимают, Лакша Матвеевич. Например, «я – доступна». А понимание, это согласие. Я – доступна, и я – согласна. Если и Вы согласны – то мы понимаем друг друга.

Она смотрела на него серыми глазами, зрачки её расширялись. Он хотел что-то возразить, поправить её, но как-то поплыл – отдельно от кафедры, сам по себе. Глаза, пухлые губы, розовая пятка, и майка-стрейч, в которых девочки так любят щеголять на занятиях…. Зачем поправлять, когда и такое объяснение…

В аудитории раздался одобрительный гул. Громче, громче.

Уля, которая, вроде бы, умолкла, вдруг необъяснимо приоткрыла рот и медленно покачала внутри языком.

– Браво, Лакши Матвеич! – крикнул кто-то. – Восемьдесят шесть процентов! Дави еще!

Раздались аплодисменты.

«Что за черт?» Историк отрезвел и мысленно оглядел свою фигуру. «Что? Где?» Не выдержал, посмотрел за спину. На экране качается фрагмент портрета Наполеона – выпуклый взгляд, золотой венок. Если бы учительская кафедра могла пульсировать в ответ на замешательство педагога, как это было устроено в партах студентов – она бы уже сияла гелиотропом.

– Прошу прощения, – поднял он руку, пробуя успокоить нарастающий вой. – Если я в чем-то ошибся, то прошу подсказки! – Уля, иди в круг, спасибо.

Девушка села, но как-то неуклюже – тапочек ударился ребром о ножку кресла и слетел, она за ним полезла, уронив голову и все туловище меж колен, нашарила, а когда стала выпрямляться, юбка у нее задралась. Историк отвернулся. Новая волна улюлюканья и визга отверзла ему очи на происходящее. Он все понял. «Ублюдки!! Недочеловеки!! Как же им…!?» Ярость на вдохе ударила в голову. Но вспышки не последовало. Пока студенты громко считали проценты, продолжая хлопать в его адрес, он боковым зрением заметил, как в такт сбившемуся дыханию шевелятся стрелки усов. Прикрыл глаза.

Издалека, с высоких гор, он с детства не видел таких вершин – сияющих снежных пиков, из лазурных высей вмерзшего в космос кислорода неслась к нему ледяная лавина. Пылающие лоб и щеки ощутили дыхание исцеляющего холода. Осталось лишь отпустить гнев навстречу. Два потока еще шли друг сквозь друга, когда он снова открыл глаза.

Перешел за кафедру, сел.

– Покажете мне? – спросил он, вибрируя боками.

В аудитории стало тихо. Одна только девочка еще шипела – «я же вам говорила, не надо, мальчики…» Кто-то хмыкнул.

– Пожалуйста. Это ведь не требует большого мужества – скиньте без подписи на панель, или мне в стол… Я жду.

Класс продолжал неспешно кружиться в режиме «урок».

– Да остановитесь вы, наконец?! – крикнул историк.

Парты перестали крутиться, и над половиной из них заалели предупреждения. «Кричать нельзя – могут пожаловаться». Да плевать на Правила!

– Вы меня протестировали, да? На что? На половое влечение? – спрыгнув с бортика кафедры, он пошел к ученикам. (Нарушение – по полу ходить не рекомендуется). Ближайшие к нему парты тут же закрылись стеклянными скорлупками.

– Давайте, делитесь – как это выглядит! Сколько я там набрал?

– Это не запрещено! – вякнули за спиной.

– А я разве что-то запрещаю?! – развернулся Лакша. – Я просто прошу открыть технологию, вы же знаете, в гаджетах я не сильно подкованный. Мне интересно.

– Вы сердитесь! – обвинили его из ближайшей скорлупки.

Лакша Матвеевич вплотную приблизился к стеклу. Внутри защитной капсулы съежилась чья-то тень, а поверх, подсвеченное сигнальной лампой отражение самого Лакши – капельки пота на носу, горящие глаза и черная лента усов поперек лица.

– Всё у вас на столе уже, – сказал знакомый бас. – Мы скинули. Можете смотреть.

Историк вернулся за стол, перелистнул тему урока и увидел сдвоенную визитку: на одной стороне ярлычок с мордочкой Ули, на другом – он. «САТ Медикал Сервис предупреждает г-жу Улю Сальмину о возможной агрессии со стороны особи мужского пола г-на Лакши Б. По шкале возбуждение – 94 процента \ за пределами контроля. Рекомендация – сношение по согласию. ВАЖНО! У г-жи Сальмины овуляция. Введите запрос на ДНК-файл г-на Лакши. Пароль партнера: ….».

– Химический анализ воздуха, – пояснил кто-то. – Всем девочкам такие раздают.

Лакша кивнул – понимаю. Взял салфетку и вытер пот на носу. Аутнул.

– Продолжим урок? – спросил он.

– Мы вам всегда про себя рассказываем, а вы про себя никогда, – выступила Уля. – Это не по Правилам! Мы решили, что имеем право что-то о вас узнать.

– И что ты узнала нового? – спросил он. – Что меня к тебе тянет? Интуиции не доверяешь?

Скорлупки засветились фиолетом. «Не знают слова интуиция, совсем уже….»

                              5.

«Останься со мною, останься навек, еще на минуту останься со мной. Уходит, уходит, уходит, ушла! Ужасно, ужасно, ужасно – тоска... В домах великанах, в подъездных хребтах, на лестницах светлых и в темных дворах,… горячую пудру осыпала с ног… – уфф-ф… – пшшь… – сё…»

Так выглядело типичное зарегистрированное сообщение.

Не прошло и суток с момента создания в Службе Безопасности рабочей группы, как специалисты – психологи, лингвисты, криминалисты – получили в свое распоряжение около двадцати листов с подобными текстами. Общее их количество равнялось семистам единицам, и все они представляли собой сгруппированные в одну или несколько фраз мысли Автора. Самое короткое за номером 4\12.02\16:36 – состояло всего из двух букв, но было однозначно интерпретировано экспертами как вопросительное предложение «А я?».