– Балийское, – передразнила Вероника Львовна и рассмеялась: – Как же ты по географии пятёрку получил? В Питере Финский залив Балтийского моря, но я сейчас о другом. Они переехали на юг, у Севки же астма. Нельзя ему теперь в таком климате, да ещё и в мегаполисе – слишком грязный воздух. Выбрали небольшой домик прямо на берегу. Море там тёплое и самое настоящее, как ты мечтал.

– Ура! – Митька закружил вокруг бабушки, исполняя победный танец. Да, мама с папой далеко, ищут свои ненаглядные реликвии и сокровища, и ещё одно лето без них. Но его, ждут море и Севка, а это уже кое-что. – Ба, а как же твоя клубника? – перестал танцевать и замер, испугался, а вдруг спугнул?

– Подарю Клавдии, – махнула рукой Вероника Львовна, – давненько она на мою «викторию» глаз положила. Пусть собирает. Не зря же она с нами мятой и иргой делится? А фруктов мы и у Севки наедимся.

До вечера их ждали приятные хлопоты, Митька начал жить в предвкушении. Сердце так и ухало. Сначала на вокзал, с билетами повезло – отправление завтра. Места, правда, боковые достались, но разве это важно? Потом – по магазинам. Мальчишка выпросил белую футболку с кораблём и новые синие сандалии, на фуражке, как у моряка, бабушка настояла, а себе взяла платье василькового цвета и казалась в нём такой молодой. Оставшееся время ушло на сбор чемоданов. Ему доверили упаковываться самому. На антресолях нашёл чей-то старый круг, надул и ходил по дому, распевая любимую песенку: «Я морячка, ты моряк». Прикладывал пыльную ракушку к уху: так ли звучит на самом деле? Скоро, уже совсем скоро он наконец-то увидит море!

Митька долго ворочался, никак не мог уснуть. Всё представлял, как они с братом будут нежиться на тёплом песке, играть в пиратов, кататься на велосипеде. "Ой, а где я там велосипед найду? Свой-то не повезу, тяжело. Ладно, как-нибудь без него".

В полночь послышался стук колёс. Прямо за бабушкиным домом проходила железная дорога – не та, что связывает города, не та, где их будет ждать поезд. Лишь небольшой участок от старого до нового завода. Папа сказал, что километров пять всего, но всё равно Дорога. Обычно четыре вагончика, везут что-то туда-сюда. Стучат громко и, совсем как большие, плющат монетки. Как проедет, встанешь на рельс – вибрирует. Два года назад приезжал Севка, говорил, звук почти как от трамвая. Ему виднее: в маленьком городке у Митьки ни трамваев, ни троллейбусов, одни старенькие автобусы. Ко Дню города вместо того, чтобы заменить на новые, разрисовали по трафарету яркие ромбики. «Слёзы радуги» – прозвали их старушки у подъезда.

Раз уж всё равно не спалось, мальчишка по привычке сел на подоконник и смотрел на ночной город. С той стороны, что ближе к дому, была аллея, летом она утопала в зелени, высокие тополя заслоняли свет. Он любил гулять около железки и смотреть на поезда. Мама боялась, что сын как-нибудь забудется да и пойдёт по путям, а там – бац! – и поезд – бац! – и нет Митьки. С ним случалось иногда такое: как задумается о чём-то своём – о дальних странах или животных, что живут на Марсе. Головой кивает, «ага-ага» говорит, а сам далеко. Но он никогда не гулял по шпалам. Оказалось, что неудобно, не так, как описывают в книжках или показывают в фильмах.

Год назад, правда, огляделся по сторонам, послушал, что поезда нет, – встал ровно посередине и сделал снимок. Деревья создавали особую арку, отделяя Дорогу от всего мира. Сквозь листья пробивались лучи света, а рельсы у горизонта сходились в одной точке. На чёрно-белом фото ничего не отвлекает от главного – от самой Дороги. В то время как раз проходил конкурс на лучший снимок города. «Дорогу» опубликовали на сайте, запустили голосование. Мальчишка был горд собой и что под фотографией стоит его имя. Одноклассники потом ещё долго называли его фотографом, но не обидно, а с уважением. Слухи разлетались быстро, и вот знает вся школа. Один старшеклассник спросил: «Сколько голосов набрал?» Митька видел, что больше тысячи, но промолчал – разве это важно? Никто ведь не поймёт, что самое главное в самом процессе. Как идеально падал свет, как захватывало дух, когда нажимал на кнопку. Что в редакцию они с папой только вдвоём ходили. Пока шли – не говорили об уроках или о том, чья очередь мыть посуду. Его не ругали, что ослушался и встал на рельсы ради хорошего кадра. Папа рассказывал, как любит дорогу и поезда, путешествия, печь картошку у костра и звёздное небо. А ещё о том, как в прошлый раз нашёл обломок кувшина, а мама ручку от чашки. Когда их изготовили и кто, точно установить не удалось, но не позднее девятнадцатого века. «Прошлое прекрасно, стоит лишь обернуться», – любит повторять папа. Митькин снимок ему понравился, потому что тот будто из прошлого. Фото не заняло призового места, зато попало на выставку во Дворце культуры и провисело там целый месяц. Оценка родителей важнее приза и сотни приятных комментариев от незнакомцев, поэтому и расстроился, что, когда проходила выставка, мама с папой были далеко. Как, впрочем, и когда были утренники в детском саду, и маленький выпускной в третьем классе. А уж сколько дней рождения они отметили порознь.

Митька же никогда не уходил далеко от дома, часто гуляя вдоль железной дороги. Когда заканчивалась аллея, Дорога переставала сходиться в одной точке. Заворачивала куда-то к садам, а за садами – морг. От одной мысли шли мурашки. Мальчишки постарше ходили заглядывать в окна, говорят – видели настоящего покойника. Но не верилось, любят уж они приукрасить. В другую сторону, куда уходили рельсы, тоже ходил, но нечасто. Они пролегали около рынка, потом скрывались в берёзовой роще и выныривали у химического завода. В той части нет особой атмосферы таинственности. Слишком близко ездят машины, галдят люди, с рыночных киосков гремит музыка. Приключения вряд ли живут в таких шумных местах, разве что ближе к заводу, где страшнее, чем у морга. Ходили слухи, что там блуждают лисы – охотятся на чаек, которые облюбовали искусственное болотце, пьют из стоков, куда сливают химические отходы, из-за чего потом сияют по ночам зеленовато-жёлтым светом, а глаза – как фонари – слепят заблудившихся путников. Эту байку, каких полно в каждом маленьком городе, он впервые услышал от старушек у подъезда. Уж они-то любят пугать, предостерегая детей не ходить по тёмным местам. Но однажды подслушал, как тех же светящихся рыжих обсуждали старшеклассники. Мол, пытались их сфотографировать, но снимки всегда выходят смазанными и засвеченными. Возможно, они как призраки? Митьке хотелось самому посмотреть, проверить – выдумка ли? Вдруг ему удалось бы их сфотографировать? Отпугивало лишь то, что они могут оказаться никакой не аномалией, не мутантами, а вполне себе обычными лисицами, болеющими бешенством.

В поезде до моря всего три дня для Митьки и целых трое суток для Вероники Львовны. В целях экономии – плацкарт, шумно, весело и совсем не до сна. Позвякивают стаканы, в воздухе витает аромат жареной курицы, чипсов, и хруст стоит на весь вагон. То и дело мимо проходит кто-нибудь с растворимой лапшой, боясь расплескать драгоценный бульон. Звуки и запахи сливаются воедино, становясь чем-то целым и неделимым. Вот оно, путешествие, которого так ждал, о котором мечтал. Неужели это правда и всё происходит с ним наяву? Вероника Львовна быстро нашла собеседницу, такого же заядлого садовода. Они обсуждали рассаду, кто как ухаживает за кустарниками. Бабушка всё же посетовала, что пришлось оставить клубнику: "Ох, и кто же будет ухаживать за моей яблонькой". Но по привычке, а не всерьёз. Больше запомнилась одна фраза, которую обронила женщина-садовод: "Мы врастаем в землю, пускаем корни и так боимся их потерять. Не люблю уезжать: чувство, что меня выдирают и ставят в вазу. Жду, пока пройдёт время, и я смогу высадиться на своей земле, стать самой собой. Но в этот раз, – она кивнула по ходу движения поезда, – меня ждут внуки. – улыбнулась, но иначе, чем когда говорила о саде, – гораздо теплее".