Стол накрыли на площадке между скалой и столовой, совмещенной с лоджией со стеклом во всю стену. Место это расположено на противоположной стороне дома от въездных ворот, тут совсем тихо, безмятежно, как будто находишься в дремучем лесу. Наверное, это ощущение возникает из-за скалы с одной стороны, скопления древнейших секвой с другой, а между ними проглядывает пологий спуск к озеру, больше напоминающему море, потому что противоположный берег не видать совсем.

Дарнизы любят вкусно поесть, на столе всегда есть красная икра, красная рыба на черном хлебе со сливочным маслом, тушенное в хвое мясо, а салатов столько, что можно наесться ими и даже не притронуться к первому блюду. Также Дарнизы великие ценители вин. Только Быстрина отказывается пить, потому что у нее проблемы со здоровьем. Кофе и вино вызывают у нее приступы невралгии, ей становится больно дышать, и в груди возникают такие боли, как будто колет сердце.

Забросив посуду в посудомоечную машину, Мейка отправилась спать последней. Выключив везде свет, девушка поднялась по лестнице на второй этаж. Приняв душ, она переоделась в мягкую хлопчатобумажную пижаму и с наслаждением рухнула на пуховую постель. В Париже одеяло у нее было из синтепона, а здесь – из верблюжьей шерсти. И подушка здесь мягче – перьевая, и ковер под ногами приятный, пушистый, из шерсти викуньи. Что ни говори, а бабушки Дарниз знают толк в хороших вещах!

В Париже Мейка засыпала только после того, как поиграет в «ферму» на мобильном, вот и теперь руки по привычке потянулись к телефону. Только она разблокировала экран, как от Лекса пришла эсэмэс-ка: «Ты спишь?». Рассмеявшись, девушка спешно напечатала три буквы: «Нет». «Позвоню?». «Да!».

– Привет, Мейка Дэа. – послышался загадочно-тихий голос Лекса из трубки.

– Здравствуйте, Лекс Даукелс. – в тон другу ответила девушка, не в силах сдержать улыбку.

– Что так сразу «Даукелс»?

– А что так сразу «Дэа»?

– Не нравится, когда произношу твое второе имя? – притворно удивился Лекс.

– Сердишься на меня?

– Нет. Почему так говоришь? – уже на самом деле удивился парень.

– Потому что «Дэа» ты называешь меня тогда, когда сердишься.

– Теперь я всегда буду называть тебя полным именем.

– Почему? Позлить хочешь?

– Нет. Я хочу, чтобы ты научилась понимать, когда я действительно злюсь, а когда только дразню. Как ты там, Мейка Дэа?

– Хорошо, но… боюсь закрыть глаза, – призналась девушка, и улыбка сошла с ее красивых губ.

– Почему?

– Ну… помнишь, я рассказывала, как мне снились всякие люди в темноте? Нужно выключить свет, а я не могу… как вспомню… В Париже мне не снятся кошмары, и всякие ужасы в темноте я не вижу…

– Я знаю, что тебе поможет, – улыбнулся Лекс. – Мы будем говорить с тобой до тех пор, пока ты не уснешь или пока я не отрублюсь. М-м-м? Как тебе?

– Давай, – улыбнулась девушка, повернувшись на бок, спиной к окну.

– Тебе придется привыкать, Мейка. – Голос парня стал серьезным. – В Савойе, даже когда я приеду к тебе, я не смогу ночевать с тобой. Разве что Сандрина отпустит тебя к нам?

– Угу…

– Давай споем нашу любимую песню, Мейка Дэа?

– «Гром без дождя»? – улыбнулась девушка.

– Точно! Ты правильно меня поняла. Как раз применительно к твоей ситуации. Помнишь мотив?

Мейка начала первая, следом за ней запел Лекс. Это была единственная песня на английском языке, которая нравилась им обоим, и теперь, как никогда прежде, Мейка понимала строки, полные мудрости, смирения, и была благодарна другу за то, что он позвонил и, хотя мог пойти на свидание, но вместо этого поет с ней:

A storm without pain,

Without any distruction.

It's a good old game

Million pleasures

But no satisfaction.

Storm takes your desires

And all expectations,

It would happen anyway,

It's the only way to lose your frustration.

-–

Буря без боли,

Без разрушений.

Это хорошая старая игра –

Миллион удовольствий,

Но никакого удовлетворения.

Буря забирает твои желания

И все ожидания.

Это случится, так или иначе.

Это единственный способ справиться с твоим раздражением.

Он еще долго пел ей в трубку, даже тогда, когда она больше петь не могла и лежала в темной комнате, забыв о страхах и закрыв глаза. Ей казалось, что он рядом, она лежит на его плече, и теплый тенор исходит не из трубки мобильного, а выше над головой, ведь он выше…

***

За окном ранний рассвет, солнце еще не встало. Так тепло на щеке, как будто солнечный зайчик бродит по коже! Так нежно! Пить хочется, но спать хочется больше, Мейка не может пошевелиться, открыть глаза. Ей снилось озеро и она одна в темноте, а с черного неба на землю падали звезды, оставляя за собой светящиеся следы. Падали ровно, вертикально, как проливной дождь, создавая в душе непередаваемое чувство волшебства. Спиной она ощущала чье-то присутствие, будто кто-то наблюдал за ней. Отчего-то она не могла обернуться, чтобы посмотреть: ей как будто не разрешали. Проснувшись от теплого прикосновения к коже, она не смогла открыть веки, но и тот чудесный сон ускользнул, а так хотелось смотреть и смотреть, как с неба падают звезды!

Второй сон был о маме. Ее образ не сохранился в памяти, но Мейка помнила каждую черточку ее лица. По фотографиям. Во сне она стояла на поле, усеянном черными растениями, и чернота колыхалась у ее ног. Золотистые волосы мамы шевелились от едва уловимого ветра, за волосами повторяли движения легкие юбки ее траурного платья. Мейка позвала: «Мама!», и Мартина обернулась, а на лбу ее, обтекая тонкими струйками крови, выделялся вырезанный прямо на белой коже загадочный символ.

Во второй раз девушка проснулась резко, и от ее движения с подушки на пол упал мобильный телефон. Выбравшись из-под одеяла, Мейка улыбнулась, подняла телефон, положила его на прикроватную тумбочку и побрела в ванную. Из зеркала на нее уставилась растрепанная девушка с припухшими после сна глазами и красным пятном на щеке возле правого глаза. Прикоснувшись к ссадине, девушка решила, что пятно и по виду, и по ощущениям больше напоминает легкий ожог. Когда она успела обжечься?

***

По всей кухне разлился ванильный аромат сладкой выпечки. Маленькой скалкой Катарина раскатывала рассыпчатое тесто, Быстрина нарезала яблоки для будущего пирога. Сандрина курила в саду, ее было видно через стекло окна, что заменял северную стену. Из окна открывался потрясающий вид на зелень и озеро, проглядывающее между скальными камнями. Сандрине нравилось курить именно там.

– Девочка, ты проснулась? – приветливо улыбнулась Доминика, вытирая полотенцем вечно мокрые руки.

– Да, – вяло ответила Мейка.

– Садись за стол, я дам тебе пирога.

Поцеловав в щеки всех бабуль, Мейка вышла в сад и поцеловала Сандрину.

– Деточка моя нежная! – рассмеялась Сандрина, притянув внучку к себе на колени. – Как спалось? Не снились кошмары?

– Не-а. Мне мама снилась.

После рассказа о кровавом знаке на лбу Мартины Сандрина нахмурилась. Заметив пытливый взгляд Мейки, женщина потушила сигарету, раздавив ее в пепельнице, и, приобняв внучку за плечи, встала.

– Что с твоей щекой?

– Не знаю, – пожала плечами Мейка, решив не спрашивать, отчего бабушка хмурилась. – Наверное, вчера стерла кожу, хотя больше похоже на ожог.

– Хм… – присмотревшись к пятнышку на щеке девушки, Сандрина пожала плечами и вместе они отправились на кухню.

Второй пирог отправился в духовку, а первый – на стол, остывать. Быстрина сварила кофе, Катарине и Доминике налила в стаканы кефир. Пирог получился румяным, с ароматом ванили. Бабушки болтали, Мейка переписывалась с Лексом – он присылал ей фотки домов от риэлтора и адреса, а она, в свою очередь, писала в ответ, близко ли расположен дом от их виллы. После обсуждения домов он написал, что купил два велика, чтобы кататься по деревне, и Мейка едва не завизжала от восторга.