На самом деле Мандинго звали Серёжей. По свидетельству о рождении Сергеем Джалоновичем Никитиным. Но, глядя на его тёмно-коричневое лицо, нездешние очень курчавые волосы, фиолетовые белки глаз (глупо, да? белки, а фиолетовые!), большой толстогубый рот, постоянно сложенный в чуть смущенную улыбку, у самого толерантного человека не повернулся бы язык назвать его Никитиным. Мандинго он и есть Мандинго. Западноафриканский след в уральском Мухачинске.

Увидев Лену, он сверкнул белозубой улыбкой и отклеился от ободранной стены с намалеванным фанатами «Мухачинск рулит!»

– Хай!

– Привет!

Лена в ответ тоже улыбнулась пацану. Мандинго, размахивая руками, пристроился к её быстрому шагу. Мелькнул белый бинт на тёмной коже.

– Что с рукой? – спросила Лена, взглянув на спутника. Тот погладил повязку.

– Прикинь, мать попросила открыть консервы. Нож сорвался и порезал кисть.

Мандинго вздохнул и огорчённо пробурчал:

– Такой кал…

– Ну, ты жжёшь, – с сочувствием заметила Лена.

Солнце уже начинало прогревать прохладный воздух. День обещал случиться погожим. Таким погожим, что пара невзрачных облачков в голубом небе казалась совершенно неуместной. Хотелось жить и дышать полной грудью. Над всей Испанией безоблачное небо… Только со стороны металлургического завода, как обычно, тянуло какой-то дрянью. Из-за неё дышать полной грудью не стоило. Ложка дегтя…

Оба школьника одновременно заметили знакомую фигуру у подъезда. Аня помахала рукой так, словно тормозила такси.

– Привет, народ!

Лена с ходу обняла подругу и поцеловала её в щёку. Пахнет мылом. Мандинго скромно топтался в сторонке, сконфуженно ухмыляясь.

– Ну, что? Покурить уже не успеем? Тогда погнали? – скорее скомандовала, чем предложила, Аня.

Погнали…

Убийца, не отрываясь, смотрел на двух девчонок спешащих в школу. Он уже давно «положил глаз» на худенькую, светловолосую девочку, почти девушку. Ему нравились её тонкие запястья, узкая, нервная спина, губы с чуть намеченной улыбкой. Скромность. Простота. Простота – это почерк гения! Убийца не зря выбрал обычную верёвку. Простота… Он представил, как эта девочка будет, задыхаясь в беспощадной петле, выть и корчиться под ним. Пускать слюни и сопли. Под его весом. Подчиняясь ему. Как та, в лесу… Возбуждение…

Перед уроком Александра Павловна кратко сообщила классу, что Наташа Анохина из седьмого «а» погибла. Если кто-то что-то знает, видел, слышал, может зайти к ней в кабинет или прямо в полицию на Металлургическом проспекте.

Директора школы не любили. Почти мужской пиджак, прямая юбка ниже колена, наробразовская шишка на затылке. Аскетизм. А муж на дорогущем «Лексусе», между прочим! Кто к ней добровольно пойдёт? Казалось, что в полицию проще. Александра Павловна умело пресекла начавшийся было шум и увлекла детей за собой, в непролазные дебри теории тригонометрических функций. Как гамельнский Крысолов.

На перемене девчонки собрались в женском туалете. Яблоку негде упасть. Многие достали припрятанную косметику и, толкаясь у зеркала, стали, кто умело, кто неумело, наносить на свои свежие личики помаду, тени, пудру. В углу пускали дым курящие. Запах духов мешался с ароматизированными сигаретами. Дышать было тяжело.

– Чур, я первая! А ты следи за дыркой, а то, если баба Саша зайдёт всем будет полный трындец, – отдала команду Лене Аня и, достав из пенала карандаш, начала подводить брови. Лена послушно уставилась на дверь.

– Сейчас я наведу красоту, потом ты, потом покурим, – пообещала подруга, докрашивая губы.

Аня действительно закончила быстро. Лена торопливо заняла её место у зеркала, но из-за спешки один глаз у неё вышел гораздо больше другого.

– Стрёмный лупарик получился, – оценила уровень Ленкиного макияжа Дашка Палашова из девятого «б». – Ржунимагу!

Дашка никогда не упускала случая, чтобы унизительно пошутить. Длинная, с маленькой мелированной головкой. Змея. Она презрительно дунула ментоловым дымом сквозь ровные зубы:

– Не умеешь – нечего с голой попой по полю скакать!

Ленкины глаза враз заплыли слезами. Выручила Аня:

– Харé киснуть. Ну, пичалька, ну, неудачка. Поправим.

Несколько минут спустя подруги в углу уже вовсю дымили тонкими сигаретами. Сегодня угощала Аня. У Лены с куревом постоянно был напряг. Дядя Коля смолил только «Беломор». И маму к нему приохотил. Ане было проще. Валентина Николаевна признавала только натуральные элитные сигареты для женщин. В период экзаменов и зачётов ей их часто дарили родители учеников. В подарок покупал и дедушка. Хотя сам не курил.

В туалете стало посвободней. Девчонки одна за другой, зажёвывая «Орбитом» табачный духан, покидали прокуренное помещение. Скоро звонок на урок.

– Куролятина! Ты чего сегодня такая задавленная? – поинтересовалась Аня.

– Думаю, – неопределенно буркнула Лена, аккуратно держа сигарету указательным и большим пальцами подальше от себя. Не хватало только прожечь одежду. Мать тогда вообще убьёт.

– О, Господи! О чём?

– Из головы Анохина не идёт, которую возле могильника убили. Я утром по ящику новости смотрела.

– И что?

– Там сказали, что у неё под ногтями следы маньяка нашли. Значит, она его поцарапала?

– Ну и? Куда ты ведёшь, не пойму?

– Мандинго сегодня с перевязанной рукой в школу пришёл, и отчим вчера вечером говорил, что его Зефиринка покарябала. Как сговорились все.

Аня насмешливо подняла одну бровь.

– Как интересно! Девачко, ты серьёзно?

Лена вздохнула.

– Сама не знаю.

Она докурила и точным движением бросила окурок в унитаз.

– Чума-а, – протянула Аня. – Когда спишь, глубоко не дыши, у вас завод рядом. Влияет.

Подружка нехотя улыбнулась.

– Вечером, как обычно, встречаемся на «Сметане»? А потом ко мне? – спросила Аня.

Лена пожала плечами. «Если отпустит мама».

«Сметаной» местный люд называл один из дворов. По преданию, в незапамятные времена здесь разбили банку со сметаной, отсюда и название. Одним краем двор выходил на опушку леса. С трёх других сторон громоздились жилые многоэтажки. Середину украшала детская площадка, окружённая проржавевшими тонкими трубами. Днём площадку заполняли мамочки со своими спиногрызами, а к вечеру их вытесняли подростки и молодёжь.

Собирались все свои, из соседних домов: Димка Шатров, Светка-Марго, Карен, Нинка Курицына, Дашка Палашова, Серж Мандинго… Из тех, кто постарше – Витас, Артём Мостипан, Валерик… Даже дебильный мужик Лёша Лябин с пластмассовым пистолетом из двадцатого дома часто крутился рядом.

Народ рассаживался на лавочках. Если не хватало места – на ржавой ограде. Курили. Плевали. Девчонки пили коктейли, парни пиво. Нормально общались. Прикалывались. Когда Валерик приносил гитару – пели. Шансон, «Сектор газа», «Чумачечая весна»… Клёво проводили время.

Когда Лена пришла на «Сметану», Ани там ещё не было. Зато визгливый смех Дашки колол уши издалека. Палашова сидела на коленях у Витаса. Обнимала его рукой за шею. Тот шептал Дашке что-то на ухо, и она отвечала заливистыми взрывами хохота.

Витас был взрослым. Красавчик. Если бы не институт, он уже сходил бы в армию. Его отец – литовец, чем Витас очень гордился. Правда, отец давным-давно уехал на родину и сгинул там. А мать была здешней – мухачинской. Своих уральских родственников Витас называл генетической катастрофой и водился с местными нациками.

Кроме Дашки и Витаса на ограде курили Карен Мовсисян и Димка Шатров. Тоже из Ленкиного девятого «в». Неподалеку лениво пинались в ногомяч ещё несколько мелких.

Увидев Лену, Палашова перестала ржать и, вся красная от смеха, с вызовом спросила:

– Есть курить, Куролятина?

А ведь Дашка отлично видела, что Лена не курит. Капитан Очевидность! Кроме того, могла занять у Карена и Димки. Она просто выёживалась перед Витасом. Тварь.