– Живой… живой!
Существо походило на большую мокрицу: сантиметров семь или десять в длину. Впрочем, мокрицу оно напоминало всего лишь серым черепицеобразным панцирем и большим количеством конечностей. Я в полумраке насчитал не менее семи пар разной длинны и разной толщины, и формы. Собственно, по движению одной из конечностей я и определил, что оно живое. Самым удивительным было почти человеческое лицо существа. Ну, или, по крайней мере, лицо какого-то примата, мартышки. Мокрица беззвучно открывала рот, но большие черные глаза казались живыми. У существа не было каких-то половых признаков, поэтому я не решался определить: он это или она.
Очищаю его от слизи и крови и укладываю на полотенце рядом. Так как оно почти сразу пытается сбежать, переворачиваю его лапками вверх, приводя в беспомощное состояние.
– Сейчас перекурю и буду зашиваться… – думаю я, пытаясь переварить в своей голове то, что случилось. – Оно ведь, когда перекуришь, сразу всё понятней становится.
Достаю кровавыми и слизистыми пальцами в перчатке сигарету из пачки и прикуриваю от каминной спички. Глубоко затягиваюсь, вижу, как дым плавно струится к потолку не только из моего рта, но и из раны между рёбер. На усах остается кровь с перчаток.
Это было удивительно, это был такой восторг! Как рождение ребенка, когда отец впервые берет на руки своё чадо. Как божественное откровение во сне, ты просыпаешься и вот – вчера ты был просто человек, а сегодня уже пророк. Было внетелесное ощущение, будто наблюдаешь за этим со стороны. Но я был очень горд, что сделал это. Как будто совершил что-то невероятное: первым прибежал на древних олимпийских играх или открыл вакцину от страшной болезни. От удовольствия немели ноги, и приятно щекотало в паху.
– Товарищ Щелкопёр! Товарищ Щелкопёр! Вы что там курите? Я чувствую дым, вы там курите? Это не положено! Слышите, совсем не положено! Уснете с папиросой в зубах, так она упадет на матрац, и погорим все заживо тут из-за вас окаянного!
И как эта старая ведьма учуяла дым?
– Курю, Галина Александровна, курю, голубушка! Это ведь всем известно, что после хорошего рукоблудия положено выкурить крепкую сигаретку!
Пытаюсь посмеяться, но, забываю про ранорасширитель в рёбрах, заливаюсь кашлем, и дым из раны идет неравномерными клубами. Старуха, причитая, опять возвращается в свою комнату в конце коридора.
Я даже не заметил, как докурил. Теперь вынул реечный расширитель Госса, и рёбра плавно встали на место, но продолжали болеть. В эту пору я зашил порез приготовленной бойко выгнутой иглой, заранее опалив её спичкой. Обильно залил рану «Морганом», сделал ещё глоток, и перевязал бок дешевым белым бинтом, который сыпался нитками. Промыл существо-мокрицу-мартышку в ведре с теплой водой, аккуратно, боясь потопить. И уложил её на сухое полотенце до завтра. Надо бы придумать ему имя.
С трудом нагибаясь, навёл-таки порядок в комнате, потому что если старая хрычёвка завтра заявится с проверкой, пока меня не будет дома (а она заявится), то возникнут ненужные вопросы. Клеенку смял и выбросил, инструменты промыл в том же ведре и сложил в ящик, учебник поставил на косую пыльную полку. Сделал глоток и спрятал «Моргана» подальше в шкаф. Затушил керосинку, тем более что ночь была светлой.
– Что ж ты такое? – склонился я над существом и закурил снова.
Было слышно, как в сигарете потрескивает, сгорая табак. Самое тихой время в ночи.
Долго я так смотрел. Оно стало намного живее и уже резво перебирало лапками, лёжа на спине. И глазело по сторонам большими буркалами. Я тихонько погладил пальцем его брюшко. В ответ оно издало тихий-тихий звук, похожий на нежную песенку магвая. Сначала совсем тихо и робко, потом смелее. И особенно чарующе песенка звучала ночью, в полной тишине.
– Это прекрасно, – похвалил его я, когда оно закончило. – Пожалуй, мне нужно позвонить. Совершенно точно мне срочно нужно позвонить. Вот именно сейчас. А знаешь, я, пожалуй, возьму и тебя с собой!
На самом деле, я просто побоялся оставлять его одного в комнате, ведь оно могло перевернуться и убежать. Я закутал существо в полотенце и вышел с ним в жёлтый коридор. Коридор был даже слишком жёлтым, болезненным, во многом из-за слабой тусклой лампочки у входа, мне же в комнате электричество не полагалось, приходилось довольствоваться свечами и керосинкой. Ну и не надо мне.
В коридоре был красный телефонный аппарат, которым можно было пользоваться только за отдельную плату, но он был в противоположном конце от комнаты старухи, поэтому я иногда звонил с него по ночам. Впрочем, старая всё равно знала об этом каждый раз и на следующее утро обязательно отчитывала меня и требовала платеж.
Я прокрутил несколько раз диск телефона со стёртыми белыми цифрами на черном фоне, набирая номер, и стал ждать ответа.
– Ликочка, дорогая, я вас не разбудил? – зашептал я трепетно.
На том конце провода наконец-то сняли трубку.
– Конечно же разбудил! Прости меня моя дорогая Ликочка, мне следовало дождаться утра, но я не смог дотерпеть… Понимаешь, я просто хотел сказать вам, что я сделал это. Вам же, может быть, это важно знать? Понимаете о чем я? Помните, Ликочка, я рассказывал? Конечно же вы забыли… Я просто хотел сообщить, что он живой и он прекрасен… Или это она? Впрочем, не важно. Это такое событие!
– Да, это хорошо, – Лика отвечала очень тихо, мне даже казалось, что она оглядывается там у себя в просторной квартире.
Ангелика была высокой и стройной девушкой с благородными чертами лица и выразительным взглядом. Она работала бухгалтером в банковском отделении, хотя совершенно не нуждалась в деньгах. Она носила на работу черное платье с кружевным белым воротником, который непременно застегивала на все пуговицы, а волосы собирала в высокую прическу. На туфельках Ангелики были крайне тоненькие чёрные шнурочки, завязанные бантиком.
Лика держала худыми длинными пальчиками винтажную трубку телефона.
– Вы должны его увидеть, душа моя! Приезжайте, взгляните на него, Лика? Но вдруг он напугает вас или будет противен? Знаете, он своеобразен. Хоть одним глазком взгляните, а если захотите, то хоть весь день любуйтесь! Вот прямо завтра приезжайте, прошу вас!
– Обязательно приеду.
– Завтра?
– Может, не завтра…
– А ещё знаете, он поёт! О, как чудно он поёт… Хотите послушать? Он споёт для вас, милая Ликочка. Погодите секундочку. Не кладите трубку.
И я тут же поднёс его к трубке и погладил по животику. Он внимательно посмотрел на меня, выдержал паузу, но тут же запел свою прекрасную песню.
– Красиво, Лика? Ну, ведь прекрасно? Правда, красиво? Вам было хорошо слышно, дорогая? Этот старый телефон совсем плох…
– Очень красиво. Послушайте, дорогой друг, мне пора, я не могу больше говорить…
– Да, конечно, Ликочка, дорогая. Простите, что разбудил вас. Но вы обязательно приезжайте посмотреть на него! Да что же я… Даже не спросил, здоровы ли вы? Всё ли у вас в порядке? Впрочем, не смею больше держать вас, моя Ангелика. Но пренепременно приезжайте посмотреть на него! Приедете? Лика? Лика?
Она легонько положила винтажную трубку телефона на винтажный рычаг телефона.
– У вас кровь.
Я напугано оглянулся. Это была Шура – молодая девушка с сухими сиреневыми волосами до плеч. Она куталась в домашний синий халат, стоя в домашних тапочках в зябком жёлтом коридоре. Шура снимала соседнюю комнату, на оплату которой уходило половина её зарплаты с частного учительства. Она давала уроки престарелым мужчинам.
Я даже не слышал, как она вышла сейчас.
– У вас кровь, – повторила она сонным голосом.
У неё были очень худые ноги и острые скулы, и болезненные впалые глаза.
– Так это я поранился. Нечаянно. Ерунда, – я стал рассматривать пропитавшиеся красным бинты.
– Давайте, я обработаю вашу рану?
– Так я уже сам… это самое, обработал. Так что спасибо вам, голубушка, не стоит.
– Рану нужно хорошо обработать, а то она загноится и случится у вас заражение крови! – она сделала шаг ко мне, а я от неё. – А в нашем доме без вас станет совсем скучно, так что допустить этого невозможно.
