Я выключила телевизор и разрыдалась в подушку. Я хотела отвлечься от грустных мыслей, но ещё сильнее расстроилась, посмотрев телевизор.

Я легла под одеяло, смотрела на красивое темнеющее небо с белыми пушистыми облаками и думала об отце; вспоминала все давние события, приведшие к его инвалидности и моему побегу, мысленно просила прощения за свои поступки и за то, что испортила папе жизнь. Я так много хотела ему сказать, так хотела услышать его голос, так хотела обнять его. Так хотела вернуться назад во времени и всё исправить. Я долго вела мысленные диалоги и представляла свою жизнь другой: рядом с родителями, с законченным образованием и обычной работой… Незаметно для себя я уснула. В ту ночь мне приснился необычный сон:

Я на даче ем орешки перед телевизором. Вдруг попадается неочищенный орех, и я чувствую, как дальний зуб ломается от твёрдой скорлупы. Я вытаскиваю двумя пальцами сломанный зуб и кладу его на ладонь. Сильно течёт кровь. Руки, лицо запачканы кровью, я чувствую её вкус во рту. Вдруг ко мне подходит папа, молодой, улыбающийся, протягивает руку за зубом, забирает его, обнимает меня и шепчет на ухо: «В колодце чистая вода, умойся. Дом в посёлке хороший, не покидай его пока не придёт время».

Я проснулась и села на кровати. Уже ранее утро, солнце только поднимается, освещая небо оранжевым светом, подсвечивая чёткими лучами ещё тёмные облака. Ради таких рассветов я и любила эту квартиру. Я подошла к окну. В моей спальне солнце поднималось из-за куполов храма.

Раньше я смотрела на это только лишь как на красивую картинку, но сейчас чувствовала, как меня тянет туда – в храм; я подумала, что там я смогу поговорить с отцом, попросить прощения за всё и надеялась что он услышит меня.

Я моментально собралась и уже через двадцать минут была на месте. Окрестности церкви были заставлены машинами и, припарковавшись подальше, я вышла в толпу людей, идущих к храму. Лица прихожан были похожи друг на друга: красные глаза, опухшие от слёз, поджатые в ниточку губы. Некоторые просто были похожи на зомби: не моргающие, плывущие в общем людском потоке бесконечной скорби, без единой эмоции и намёка на жизнь…

«Счастливые люди о молитве не думают.» – пришло мне в голову.

Я зашла на территорию церкви и услышала чтение батюшкой священных текстов. Шла служба. Два часа я слушала, молилась и говорила с отцом, закрыв глаза. Мне иногда казалось, что я слышу ответы сквозь шёпот толпы и пение священнослужителей, но я не могла настроиться на нужную волну из того мира. Отвлекало всё: и запах, и гомон, и толчки со всех сторон.

Когда служба закончилась я подошла ближе к распятию Господня. В церкви осталось человек двадцать, но рядом со мной не было никого, все разбрелись по углам и скамейкам, лишь работницы церкви молча сновали между кандилами, убирая догоревшие свечи – они мне ничуть не мешали. Я долго неотрывно смотрела на большую горящую свечу, любуясь всполохами огня. Вдруг вокруг стихли все звуки и в голове громко прозвучал голос отца, чёткий и ясный: «Дочка, я люблю тебя. Не вини себя ни в чём… Береги себя.»

– И я очень люблю тебя, папа. – вслух сказала я и улыбнулась сквозь слёзы.

Глава 14

После смерти папы мама переехала в дом своих родителей в деревню, недалеко от города. Ребенком, я проводила там почти все летние каникулы, а родители туда приезжали на время отпусков и в выходные. Всем очень нравилось там находиться и даже когда я подросла, мы часто ездили туда летом, ухаживая за старым огромным садом с яблонями, вишней, смородиной, клубникой.

Бабушка очень любила детей и после смерти деда заставила отца убрать высокий забор и поставить невысокий заборчик с аркой – без двери, только чтобы отделить территорию дома от дороги. Со временем арку обвил плющ, высокие цветы свешивались за заборчик, радуя прохожих и детей, которые всегда могли зайти и полакомиться яблоками или малиной. Нужный урожай для заготовок бабушка снимала рано утром, а после обеда она принимала маленьких гостей и не отказывала им ни в чём.

Бабушку любили все без исключения, но была у неё необъяснимая странность – дружба с местной жительницей – Анфисой Львовной, которая переехала в деревню уже в почтенном возрасте. Та жила отшельницей и почти не общалась с местными и считалась поначалу сумасшедшей. А однажды её вообще заметили в лесу собирающей корешки неизвестного растения и полынь. После этого «сумасшедшая» стала называться «ведьмой».

Если человек живет обособлено от социума значит на него обязательно навешают ярлыков. Люди не любят находиться рядом с тем чего не знают. Страх от присутствия неизвестного наделяет неизвестное чертами, преобладающими в наблюдателе. Если в наблюдателе больше зла, то и неизвестном будет видеться опасность. Сплетни разносят недобрые языки, и Анфиса Львовна превратилась в чистый холст для грязных слов и мыслей местных, не обременённых разумом, баб.

Только с моей бабушкой их связывала крепкая дружба, но если к бабуле дети с радостью бежали в гости, то к домику её подруги – Анфисы Львовны ходили «пощекотать нервы».

Бабушку часто учили уму-разуму её соседки, говоря, что дружба с «колдуньей» до добра не доведёт, но бабуля лишь улыбалась в ответ и небрежно отмахивалась от назойливых «доброжелательниц».

–

Вслух ведьмой впервые назвали старушку продавщицы в продуктовом магазине. Бабушка рассказывала, что в тот день было солнечное затмение и продавщицы решили пошутить над Анфисой и, смеясь, спросили, как ведьмы себя в такой день чувствуют. На что та ответила, не задумываясь, чтоб те друг у друга спросили, ведь их мужья дольше пяти-семи лет не живут из-за приворотов – спиваются, а дети болеют от чёрной магии, что незримой вуалью накрывает их дома и если они хотят её увидеть, то сегодня как раз они могут это сделать на закате.

После работы женщины пошли к домам, которые стояли напротив друг друга и стали присматриваться к крышам, но, не заметив ничего необычного, разболтали об этом соседкам и лишь спустя пару часов, когда заходящее солнце, прикрытое наполовину диском луны, окрасило небо в красный цвет, все собравшиеся у этих двух домов женщины увидели чёрную паутину коконом опутывающую дома. Коконы были будто живые, они двигались так, словно впитывали жизненные силы из дома. Чёрные щупальца паутины направились в сторону ошарашенных деревенских баб и те с визгами побежали прочь.

После этого случая все решили, что Анфиса Львовна приехала в деревню чтобы колдовать и погубить всех, но моя бабушка лишь смеялась над этими словами и говорила мне не бояться её подругу и остальным деткам сказала не слушать глупые сплетни про неё.

Те две женщины с семьями уехали из деревни в город и даже не попытались продать эти дома.

До сих пор в деревне стоят эти полуразрушенные домики с обвалившейся крышей, как символ страха перед необъяснимым.

–

Анфисе Львовне было уже далеко за восемьдесят лет, но она всё еще была бодра и хорошо выглядела на фоне остальных местных старушек. Волосы и брови она подкрашивала у местной парикмахерши Ларисы, но подстригалась очень редко. Длинная коса обычно была убрана в красивый узел на затылке.

Парикмахерша часто рассказывала местным, что Анфиса всегда ей даёт правильные советы и знает то, чего никто знать не может.

Когда-то у её мужа начались сильные боли в животе, и он отказывался ехать на обследование в город. Это очень тревожило Ларису, но поделать она ничего не могла – последнее слово всегда было за мужем. Анфиса пришла в тот день поздно, перед самым закрытием и после обычных процедур вызвалась проводить парикмахершу до дома.

Николай – муж Ларисы ждал жену на скамейке в палисаднике. Колдунья поманила его пальцем, и он послушно подошёл к ней. Она потрогала его живот и тихо сказала:

– Я б тебе помогла, но ты же меня не послушаешь… В общем, если завтра поедешь в больницу, то поживёшь ещё, если в больницу не хочешь, то готовь похоронные и гроб. Выбор за тобой.