Божена разогнула сложенные по-турецки ноги и кокетливо посмотрела на собеседника:

- А вот тебе, наверняка, слабо с нашего хуторка слинять. А, Алик? Ведь слабо? Слабо? Слабобибо! Слабубибо!

И она засмеялась, смешно помахивая ножками в ярко зелёных гетрах.

- Конечно, слабо, - хмыкнул сидевший рядом коренастый паренёк с зачёсанными на бок русыми волосами, - Зачем мне с хутора? Ну, за-чем?

Последнее слово было произнесено по слогам и, по всей видимости, тот, кого ветреная Божена называла Аликом, ни в малейшей степени не собирался делать с их хутора и полшага.

- Зачем? Как, "зачем"? А разве тебе не интересно?

- Ничуть.

- И никогда не бывало интересно?

- Никогда.

- Так уж и никогда-никогда?

- Ну, порой я, конечно думаю...

- Вот видишь! - чуть не подпрыгнула от радости Божена, - Ты думаешь.

- А кто не думает. Только цена этим думам - три старых щепки. Как ты с хутора уйдёшь? Ну? И ещё - куда?

- А куда-нибудь, - Божена откинулась, подставив лучам уходящего солнца свою рожицу с забавно вздёрнутым носиком и горстью веснушек, - Куда-нибудь туда, куда можно дойти. Ну, наверх. Ведь оттуда к нам всё прилетает, значит - там кто-то есть. Вот.

- Не факт.

- Как это, "не факт"?

- А так. Ты оттуда хоть когда видела людей?

- Неа.

- И я не видел. И никто не видел. Ни людей, ни записок.

- А вдруг мы просто... не знаем?

Алик, не отстёгивая крючка от арматуры, поднялся и прошёлся взад-вперёд по трубе.

- Боженка, ты прям, как маленькая. Думаешь, мне б Богдан не сказал, если б что было? Да у нас и так все всегда знают, что и когда сверху падает. Не надо к репродуктору идти.

- Ну, то в большую сеть. Там всё под контролем. А, если в малые?

- Не знаю. Я ставил сетку, так всё впустую.

- А папке попадалось! Вот не веришь? А попадалось, попадалось!

Она отстегнула свой крючок, перескочила к соседней трубе и начала возле неё выделывать разные коленца, желая раздразнить скучного Алика.

- Не выделывайся. Навернёшься - кто рожать будет?

- Фи, какой ты нудный! Рожать! Мне до "рожать" еще надо дозреть. Вот!

- Вот и зрей. А что, кстати, попадалось-то? - всё же проявил заинтересованность Алик.

- А не скажу!

- Значит, врёшь!

- А вот и не вру. Вот раз были печенюшки. Правда-правда. Вот в такой упаковочке и надпись - "Солнышко". Представляешь?

- Ух, ты...

- А ещё как-то - конфетки. Целый кулёк. И имя у каждой "Школьные". Значит, там есть школы. А в них едят конфеты. Здорово, да?

- Здорово. Если не брешешь.

- Да знаешь что?

- Ладно. Пошли. А то о еде, да о еде. Её и так - не ах. А мы тут с тобой опять чуть не до заката. Скоро вечерний трамвай.

Вечерний трамвай стоило пропустить, находясь от него как можно дальше. Это не утренний. Утренний карабкается снизу, а потому идёт медленно-медленно. А вечерний летит на всех парах. Струёй воздуха может и снести кого. Даже, если ты с крючком. За ним потом не зря проверяют, не повредил ли чего. Впрочем, пока всё было в порядке. Но это пока. Ну а сам факт какого-либо движения по вертикали уже говорила хотя бы той же Божене о том, что жизнь крутится. Трамваи и сеть. А в остальном...

Божена не помнила той жизни, что была до часа Икс. И Алик не помнил. Даже бабка Алика, старая Берта, говорит, что была ещё слишком мала, когда мир встал торчком. Тогда многие просто улетели вниз. И рухнуло многое. А они остались. Справа - земля. Слева - небо с солнцем, каждый день взбирающимся наверх. И - трамвайные пути. По ходу движения светила. Так и стали жить. А потом по путям пошли трамваи. Трамваи не останавливались на хуторе, но уже все понимали, что на этом свете они не одиноки. Что где-то тоже есть жизнь.

Божена порхала по арматуре, не всегда накидывая крючок на прутья. Она молодая, она ловкая, она не чета Алику, который уже родился, кажется, со страховочным ремнём в зубах. Ну и что, что им с детства внушали, что улететь вниз проще простого, ну и что, что ежегодно кто-то с хутора да срывался вниз. Она же не кто-то. Она Божена Рыльска. Нет, в присутствии старших тише и покладистей девочки не найти, но когда они с Аликом вдвоём. О...

- Боженк, да не несись, как заполошная, - послышался снизу голос запыхавшегося Алика, - Я вот всё думаю. А может и вправду по путям, а? Туда и обратно. Проскочим между трамваями. Только вот что. Надо хоть карту какую, а то...

- Карту? Это к Йозефу. Он у нас, вроде, книжник, - Боженка зацепилась крюком и сделала эффектное движение ногами, - Только ни-ни о том, для чего. Ты понял, да?

Не то, чтоб она не доверяла Йозефу, не то, чтоб тот мог проболтаться, если ОНА его попросит, но ведь Йозеф мог и сам захотеть с ними. А вот этого уже допускать не стоило. Это Алик, хоть и тугодум, но сам по себе - как глыба. А Йозеф... Нет, "Йозеф" и "путешествие" - слова из разных словарей. И использовать их вместе - "фи". Хоть паренёк он и учёный, но... Вот учат их, учат, а всё почему-то не тому, что для жизни нужно. "Как быть матерью" - это да, это самое первое. Ну, что поделаешь, если мало девочек на хуторе рождается? А она... Может, она не для этого себя бережёт? Может, ей суждено посмотреть мир и показать себя? Выбраться с хутора. Хотя бы по трамвайным путям! А что?

- Понял. Завтра тогда на смене, да?

Сменой назывались их дежурства на трубе. По сути, весь хутор обслуживал трубу и сетку. Разве что кроме тех, кто смотрел за детьми и выращивал еду. В сетку сверху сбрасывали новую одежду и кое-что для быта. А за это давление газа в трубе надо было поддерживать стабильным. Так было всегда. А кто сбрасывал и по какому принципу - Божена не знала. Может, знал Войтек, который числился на хуторе первым старостой, но с ним она не состояла в приятельских отношениях, а потому довольствовалась, как и большинство, лишь досужими слухами.

Алик был в их смене за технаря. Во время обхода он проверял, все ли крепления исправны, не проржавела ли арматура и хорошо ли смазаны шарниры. От этого зависело многое. В том числе и безопасность каждого из хуторян. Это внутри построек можно было не опасаться за свою жизнь. А снаружи находиться было куда опаснее. Особенно в непогоду, во время ветров. Между домами и постройками ещё во времена дедов была натянута сеть арматуры, по которой местные жители передвигались словно обезьяны, полагаясь на собственную ловкость и крючки для зацепа.