– Что там Паш?

– Не знаю.... где все лампы? Свечи?

– Дак одна тут была, у ребятишек! И внизу стоят, в гостиной!

– Тащи ту что тут стоит, спички то есть?

– Есть, есть Паш!

Скрывшись в детской, Митрич на удивлении быстро вернулся, держа керосиновую лампу в руке.

– Долго жгли? – Игнатьев сурово глянул на старика, но тот в полутьме этого не заметил. – Керосин не весь еще выжгли?

Митрич поднес лампу к уху и покачал ее.

– Да есть! Есть керосинчик то! Еще половина осталась!

– Давай поджигай!

Чиркнув спичкой о коробок, Митрич снял стеклянную колбу и поднес колеблющийся огонек к фитилю. Лампа закоптила, освещая окружавшие их стены коридора неровным желтоватым светом.

– Пошла родимая! – улыбнувшись беззубой улыбкой, Митрич приладил на место стеклянную колбу и протянул лампу Игнатьеву. Тот махнул головой, показывая кивком что бы лампу нес Митрич. Тот слегка изменился в лице.

– Дык я думал, что ты сам пойдешь Паш!

– А ты чего? Спать пойдешь? Знаешь, ежели чего, с дробовика с лампой в руке шмалять как-то несподручно!

– Да я не.... не подумал....

– Подумай лучше, где свой топор посеял с которым ты спасать меня днем собирался?

– Чего думать то? Внизу он у камина стоит! Посеял… скажешь тоже Паш....

Покачав головой, Игнатьев двинулся к лестнице, показывая Митричу, что бы тот шел позади него и освещал дорогу, держа лампу в вытянутой руке. Света от лампы было мало и что бы не свернуть себе шею, оступившись на лестнице, Игнатьев переложил дробовик в левую руку, правой же ухватился за перила. Стрелять из такого положения точно не получится, но и шанс навернуться в полутьме с лестницы сокращался.

Без особых приключений спустившись на первый этаж, Игнатьев перехватил дробовик поудобнее, и указал Митричу дулом на камин. Тот, шаркая ногами обутыми в войлочные тапочки, прошелестел к камину, и подхватил прислоненный к нему топор.

– Не шаркай Митрич! Замри!

Мужчины замерли, прислушиваясь. Тихо тикали часы на кухне, чуть посвистывал ветер, проникая между неплотно прикрытыми окнами и металлическими створками ставень. Постояв с минуту, Игнатьев наконец услышал, настороживший его звук. Мягкие быстрые шлепки или шаги, словно кот носящийся по дому ночью и едва различимый скрип. Митрич тоже услышал это, и придвинувшись вплотную к Игнатьеву прошептал.

– Еж может?

– Как он туда попал?

– Через вытяжку! Может оконце в сауне приоткрыто.... – Поняв, что сморозил чушь, Митрич резко заткнулся.

– Я же велел вам все проверить, мля! Ты вообще на цокольный спускался? – Развернувшись, Игнатьев сверлил Митрича разъярённым взглядом.

– Забыл Паш..... так, глянул с лестницы… вроде все закрыто....

– Вроде! А теперь вон.... хренотень какая-то в ночи там скачет.

Митрич опасливо глянул на винтовую лестницу, ведущую на цокольный этаж. И как это он упустил днем все там проверить и запереть. А может и вправду еж, помнится, когда он был еще молодым, к ним в подвал как-то провалился колючий хищник, так вот, он там топал словно медведь и стены все подрал пытаясь выползти.

– Может всё-таки еж?

–Ху-еж! – Игнатьев покрепче перехватил дробовик и недобро зыркнул на Митрича. – Давай свети! Или до утра будем в гадалки играть и керосин жечь по зря!

Подойдя к лестнице, Игнатьев кивнул Митричу, что бы посветил вниз. Света лампы едва хватало что бы добиться до середины лестницы. Игнатьев вздохнул. Как же ему не хотелось туда спускаться.

Словно почуяв их приближение , звуки раздававшиеся снизу, резко пропали. Теперь в доме стояла оглушительная тишина, даже кухонные часы казалось замерли в ожидании скорой развязки.

Медленно, вымеряя каждый шаг и прислушиваясь, Игнатьев стал спускаться вниз. Митричу лезть туда совсем не хотелось, но выбирать не приходилось и он, стараясь не упасть сверху на Пашку, двинулся следом, освещая путь тусклым светом керосиновой лампы. Та стала уже заметно коптить, и он, остановившись на середине лестницы, стал крутить колесико, увеличивая фитиль. Игнатьев обернулся и красноречиво показал рукой, что бы Митрич быстрее спускался. Тот, для верности, крутанул колесико еще на два оборота и спешно стал спускаться вниз. Ступеньки были гладкими, отполированы до блеска и покрыты темным корабельным лаком. Практически спустившись, Митрич заскользил своими войлочными тапками на предпоследней ступеньке, и с громким матюгом рубанулся копчиком об угол злополучной ступени. Выпустив из рук лампу и топор, сполз с лестницы на пол. Лампа упала, стеклянная колба треснула, рассыпаясь десятками осколков по полу и ступеням, порция керосина плеснула сквозь фитиль, вспыхивая голубоватым пламенем. Игнатьев отскочил в сторону, и тут же метнулся к катящейся по полу лампе. Не хватало еще пожара в доме. Схватив ее рукой, он быстро, что бы не обжечься, перевернул ее, и сбил лишние язычки пламени охватившие ее. Фитиль залитый керосином нещадно коптил. Радиус света упал до пары метров.

– Жив? – Игнатьев подтолкнул к Митричу выроненный им топор. Старик все еще валялся на полу и, с едва слышными матюгами, растирал рукой ушибленный копчик.

– Жив.... жив.... но калекой точно стану с таких приключений....

– Ты бы еще ласты одел дурень! На кой хрен тебе эти недоваленки на ногах?

– Удобно!

– Удобно ему.....

Резко развернувшись, Игнатьев направил дуло в темноту.

– Быстро! Свети туда!

Митрич, перестав растирать копчик, на четвереньках подполз к лампе и направил ее в сторону, куда целился Павел. Слабый свет осветил часть бильярдного стола, отразился от лака сложенных в треугольник шаров и увяз во тьме, плотной стеной клубящейся в самом дальнем углу помещения. Оба замерли, перестав даже дышать и..... наконец услышали их. Хрипловатое дыхание. Нет, скорее целый хор состоящий из этого утробного, низкого, тяжелого грудного придыхания с болезненной хрипотцой. Спина Игнатьева покрылась холодным потом, руки предательски стали подрагивать, налитые чугуном ноги отказывались двигаться. Судя по тряске света с Митричем происходило тоже самое. Первобытный ужас стал стремительно захватывать их сознания, лишая возможности трезво мыслить. Палец потянулся к курку и замер, во тьме стали появляется глаза. Вернее сказать, тусклый свет лампы отразился от налитых кровью зрачков. Митрич громко икнул и наконец подобрав валявшийся подле него топор, неожиданно даже доя самого себя, метнул его в ближайшую пару глаз. Задев в полете бильярдный стол, топор изменил направление и врезался в скопление светящихся на свету точек в дальнем конце комнаты. Раздался противный чавкающий звук, затем тишина резко сменившаяся на леденящее, полное ярости завывание. Дернув в ту сторону ствол дробовика Игнатьев нажал на спусковой крючок, тот лишь предательски щелкнул. Митрич, блякая на весь дом пытался ползи назад, но от хлынувшего в кровь адреналина или от захлестнувшего мозг страха, пополз в сторону от спасительной лестницы. Лампу он все еще держал в руке и с каждым его движением свет метался из стороны в сторону мешая разглядеть тех кто прятался там, в темноте.

Включив мозг, Игнатьев передернул затвор и не глядя шмальнул в ту же сторону, куда улетел топор Митрича. На секунду пламя от выстрела осветила все помещение и Игнатьев остолбенел. По ту сторону бильярдного стола прильнула ужасными мордами к полу целая свора уродцев. Какие-то жуткие, исковерканные пародии на кошек, крыс и еще бог знает на кого. Торчащая во все сторону клочками шерсть, гипертрофированные зубы и заплывшие кровью глаза. А позади них, стоя на четвереньках, притаилась сгорбленная фигурка человека. Передернув затвор, Игнатьев пальнув в ее сторону, но пламя выстрела высветило лишь пустую стену и то что уродцы за этот короткий миг стали намного ближе. Некоторые уже огибали бильярдный стол. Справа вдруг истошно завопил Митрич, он выронил лампу и завалившись в сторону от нее,

стал с кем то бороться истошно визжа.

– Млять!!!– выстрелить он не мог, боясь попасть в старика, но и лезть помогать ему тоже не спешил, памятуя о том кого он разглядел в темноте. Свет перевернутой лампы дрогнул, словно кто-то перешагнул ее, Митрич заверещал и резко заткнулся, противно забулькав.