Сахаров отрицательно покачал головой и сместил указку чуть левее.

– Вот тут находится действующая кинологическая часть, а вот здесь- между железнодорожной станцией и объездной дорогой дачное товарищество и довольно большой поселок. Из плюсов только одно, дорога всего одна и она уже блокирована небольшими силами милиции и армии, железнодорожная станция тоже одна, и она так же блокирована, поезда идут мимо нее без остановки. Так же уже блокированы все маршруты автобусов.

Собравшиеся недоуменно следили за указкой Академика. А Академик ли он, вдруг подумалось Ларину. Слишком уж он был обо всем осведомлен, и по хватке и манере вести диалог больше смахивал на его коллег контрразведчиков, а не на научного без хребетного планктона коими обычно являются его коллеги по цеху.

– Но если все блокировано, о введении

какого карантина вы настаиваете? – министр МЧС недоуменно указал рукой на карту, – это достаточно большая территория! Сколько там проживает народу? Пять? Десять тысяч? Что требуется от нас? По вашим словам, выходит, что все уже и так блокировано в какой то мере....

– А кто дал санкции милиции и армии ставить блок посты? – Ксенчук снова открыл свою папку и стал внимательно просматривать находящиеся в ней документы.

Воспользовавшись внезапной паузой, Махова, вальяжно крутя между наманикюренных пальцев ручку, спросила, – Эта территория, что вы показали, чем то заражена? У населения нашли какой-то вирус? Может поведаете собравшемуся руководству о том, что же там такое?

Сахаров опустил указку и смотрел сразу на всех и ни на кого конкретно.

– Какой там буйствует вирус мы сейчас и должны будем придумать! Потому что, то чем заражена эта территория как вы любите выражаться, совсем не для ушей рядового обывателя! А нам нужно перво-наперво придумать внятную гипотезу, от которой мы будем плясать, объявляя во всеуслышание полную изоляцию вот этой территории! ,– Сахаров постучал по карте, – Пока еще этой территории! Если будем медлить, и тянуть кота за хвост, то рискуем перейти вот к тем картам.

Указка поднялась и резко ткнула в сторону соседних карт России и мира.

Спотыкнувшись таки о торчавший из земли булыжник, Колюня пропахал на коленях по растрескавшейся от зноя земле с пол метра, и содрав кожу на ладони, неуклюже завалился на бок. Грудь его горела, изо рта доносились хрипы и сипения, в боку кололо, левую ногу свело судорогой. Бегал Колюня последний раз лет этак сорок назад, когда служил срочную в далеком дождливом Калининграде – городе дождей, блядей и воинских частей, как любили называть его тамошние матерые мареманы. Вот там то, в учебке, он и набегался кроссов на всю оставшуюся жизнь.

Просидев, словно жаба , раздувая легкие и бессмысленно таращась в даль, с десяток долгих минут, он медленно, боясь завалится, поднялся. Ужас увиденного вперемежку со смрадным запахом пропитавшим его одежду, гнал его дальше.

Сначала встав на колени, потом, шипя от боли уперев ладонь с содранной до крови кожей в землю, он с трудом, и жутким грудным хрипом все таки сумел поднялся. В глазах двоило. Ощущение было, как от пузыря паленой водки выпитой в одно лицо с разницей лишь в том, что от пузыря было замечательно на душе, а сейчас хотелось помереть не сходя с места. Кое как отдышавшись и стабилизировав двоящиеся изображение в глазах, Колюня неуверенно, покачиваясь словно маятник из стороны в сторону, побрел дальше.

Пройдя так несколько домов, он в изнеможении облокотился о чей то забор. В глазах снова поплыло, а в пылающую грудь словно вселилось нестерпимо палящее с небес солнце.

– Да что б тебя! , – в сердцах плюнув, он не учел, что слюна стала густой и попал прямо себе на штанину. Слюна длинной нитью вилась от его губы до самой штанины, весело искрясь на солнце. Обтерев ладонью колючий подбородок Колюня матюгнулся и попытался отлепиться от забора, нужно было идти дальше! Картина за гаражами снова расцвела яркими красками перед глазами.

– Коль! Колька! – зычный женский голос окликнул его с участка. – Ты чего там?

– Тьфу ты! Баба Маша! – Колюня снова навалился всем телом на забор, заставляя тот опасно прогнуться. Наличие живого человека в обозримом пространстве мгновенно придало ему сил.

– Какая я тебе баба? Я тебя всего на пару лет старше На себя лучше посмотри! Опять пережрали в гаражах своих!? По что снова там кострище жгете? Вонь стоит!!! Шины свои что ли???

– Да не пил я ничего! Чего орешь??? Не чего мне пить, да и не с кем! – Колюня насупился, вспомнив, что дела его и впрямь неважнецкие, – Какой гарью? Ты что нюх потеряла Маш? Тухлятиной прет....

– Не пил он! – Баба Маша подошла к забору и встала напротив Колюни, – Ты мне лучше скажи ка милок, что с твоим Санычем то? А то его Людка сама не своя стала! То на огороде все торчала сутками, да языком почесать мастачка знатная была! А теперь со своим пропащим заперлась в избе! Мы с бабами ходили к ним, в окна стучали, звали, все в пустую, внутри сидят сиднем, не выходят.

– Вот и я ходил.... – Колюня взглотнул, вспоминая пустой и страшный взгляд Саныча смотрящий сквозь окно. Снова взглотнув, он понял, что рот совсем пересох. – У тебя, это, воды нет? Что то пересохло все, да сердечко что-то шалит Маш!

Маша подозрительно оглядела его, задержавшись чуть дольше на одутловатом заросшим седой щетиной лице. Чуть подумав, кивнула на калитку.

– Ну зайди, попей!

Колюня шаткой походкой прошел вдоль забора до калитки. Повозившись с проволочкой на которую она была закрыта, вошел на участок. Маша все так же подозрительно взирала на него.

– Да не пьяный я! Бежал! Что ты как на прокаженного смотришь?! Чего там Саныч то? Недоговорила!

– А ничего твой Саныч! – Развернувшись Маша пошла с летней веранде, где на столике стояло ведро с колодезной водой, – Смотрят из-за штор, что он, что она.

– Как смотрят то?

– А как собаки дикие смотрят! Знаешь как?

Колюне вспомнился недавний визит к Санычу. Странный он был – да! Но по собачьи точно не смотрел! Тем более дикой!

– Пить то будешь? Али отлегло уже у тебя? – зачерпнув металлической кружкой воды из ведра, Маша поставила ее на столик и, подобрав полы длинного халата, уселась на древний просиженный стул.

– Давай! – взяв кружку, Колюня с наслаждением выпил уже успевшей чуть нагреться на солнце воды и поставил кружку обратно на стол. Обвел взглядом огород и с содроганием вспомнил то, отчего он так бежал от гаражей.

– А у тебя собаки нет, Маш?

– А тебе почто? Что то ты нынче странный, Николаша!

– Так есть? Была вроде? Рыжая такая?

– Да бог с тобой! Рыжая! Валет издох как года три уже! Нет никакой собаки у меня!

Колюня снова обвел взглядом огород. Странно как то, а что странно и сам не мог понять.

– Ладно, спасибо за воду Маш! Пойду я! Вроде и впрямь полегчало!

– И хорошо, что полегчало! Иди Коль! Иди! – перевернув кружку кверху дном, она постучала зачем то по ней пальцем, – И по солнышку меньше ходи, голову спечет! Вредно это Коль! Ой как вредно!

Чуть не навернувшись со всего маху в кювет, Серега резко затормозил. Велосипедная шина прочертила в дорожной пыли длинный, похожий на полумесяц след. Лицо горело, мышцы на ногах казалось еще чуть-чуть и взорвутся, одежда вспотела так, как будто он только что вылез из пруда с водой. Так быстро, как сегодня Сережа еще никогда не ездил на велосипеде. В ушах еще отчетливо слышался булькающий голос профессора, произносящего его имя. Вот ужас то! Не слезая с велосипеда мальчик огляделся вокруг. Когда он несся со во весь опор с поляны, где повстречали профессора, он естественно не думал о дороге и теперь с удивлением понял, что поехал не к дачам а в поселок, и сейчас находился практически у дальней его околицы. Вот черт! Выходило, что придется возвращаться и как раз той единственной дорогой, что вела мимо злополучного леска с теперь уже такой страшной полянкой. Блин! Развернув велосипед, Серега кое как отдышавшись, снова налег, гудящими от напряжения ногами на педали. Ехать обратно, точно пока не тянуло, а вот заехать к Андрюхе стоило. Интересно, куда они поехали? Наморщив лоб, Серега пытался вспомнить кто, куда и с кем умчался с поляны. Олег точно был первым, потом Андрюха, а вот Леха… Сереже на мгновение стало стыдно, получалось Леху они все бросили, а Сережа к тому же был последним, кто покинул поляну, оставляя растерявшегося друга наедине с опасностью. Успел ли Леха сесть на велик и уехать или профессор перегородил ему дорогу, Сережа, как не морщил лоб, вспомнить не мог. После того, как старик позвал его по имени, мозг отключился от страха и все последующие события напрочь стерлись из его памяти превратившись в смазанную серую линию.