–Как меня заколебал этот дремучий лес! – ругалась Нина Александровна.

–А меня этот мертвый фонтан бесит, – сказала Анна Сергеевна, следуя за ней. – Его надо либо разобрать, либо привести в порядок.

–А меня сам парк угнетает! – высказалась Людмила Петровна, идя позади всех. – Ни одной клумбы с цветами нет! Эту лужу еще никто не осушает.

–Ты про то озерцо в другом конце парка, в котором утопили ученицу Леру Вишневскую? – спросила Лариса Георгиевна.

–Да, – ответила Людмила Петровна. – Надо этот ужасный водоем либо осушать, либо чем-то засыпать. Как не смотрю на него с окна кабинета, так та картина перед глазами…

–Убийцу так и не нашли, – напомнила Нина Александровна.

Вот уже и спящее общежитие. Бродя по его коридорам, социальные педагоги стучали в двери комнат с криком «Подъем!». Учащиеся, которые в большинстве своем всего только час назад и спать-то легли, зевая ворчали:

–Аннушку опять хрен принес!

–Нинка затрахала. Дятел!

–Да встали уже! Хорош молотить по двери!

Потом педагоги вели свои группы как пастухи овец в столовую на завтрак, а после провожали на первый урок. В группе Анны Сергеевны первым уроком была литература. Вела ее Елена Ивановна сорока двух лет. В ее цветущем комнатными растениями кабинете было более уютно и приятно, чем в других кабинетах. В конце кабинета стояло два громоздких старых шкафа с книгами, серди которых были в основном толковые словари и сборники классиков.

Учащиеся вошли в кабинет, расселись за старые парты, покрытые лаком и стали зевая доставать письменные принадлежности. Один за другим в кабинет стали заходить и домашние дети. Они также шумно рассаживались на свои места, шелестя пакетами и сумками, вынимая из них тетради и ручки.

Со звонком Анна Сергеевна отметила в журнале, кого из учеников нет, а потом вышла из кабинета. Вернувшись в кабинет педагогов, она первым делом принялась обзванивать отсутствующих, требуя явиться на уроки. Сделав это, она, наконец, смогла навести себе кофе. Сидя за своим столом и остужая кофе дыханием, потягивая его маленькими глоточками, она засмотрелась в окно. Ей был виден тот самый водоем, в котором была утоплена Лера Вишневская. Его вода приобретала мрачный зеленоватый оттенок, покрываясь павшими листьями, которые сюда стаскивал ветер. Низко свесившаяся ветвь поблекшего куста свободно качалась и словно ленивой рукой, касалась темной воды. Анна Сергеевна вспомнила Леру Вишневскую, светловолосую, не очень красивую, но зато примерную ученицу. Про таких говорят «мухи не обидит». У какого поддонка рука на нее поднялась? Она была сирота, и за нее ответственность нес колледж, как опекун. Скандал был невообразимый. Галина Дмитриевна еле удержалась на директорском кресле. Социального педагога группы, в которой училась Лера, тут же уволили. Вспомнила Анна Сергеевна и тот самый момент, когда был обнаружен труп. Леру, лежащую головой в воде, увидела Ирина Григорьевна с окна своего кабинета алгебры, во время урока, выглянув в него.

Опять пошел холодный сонный дождь. Он навевал сонливость и сам словно дремал, когда вяло лил воду на город. Тучи, как грязная вата, нависли и не желали уходить. Потягивая кофе, Анна Сергеевна представила, что где-то сейчас солнце и тепло. Ощущение подступающей осенней депрессии заставили ее отвлечься от окна. Опустив кружку на стол, она мышью «разбудила» заснувший компьютер и вошла в Интернет. Тут же она зашла в электронную почту. Пока та загружалась, она вынула из сумочки палетку, чтобы в ее зеркальце посмотреть на состояние своего макияжа. Тут же в кабинет вбежала взбешенная Людмила Петровна.

–Татьяна Гавриловна опять нахерачила изменения в расписании на завтра! Сука простодырая!

–Что, реально? – спросила Анна Сергеевна.

–Еще как реально и натурально! – ответила та и села за свой стол. – У меня завтра два урока. Один, первым, кстати в твоей группе, второй – шестым!

–Охринеть! – засмеялась Анна Сергеевна.

–Полный писос!

–Люда, а она так и состоит в той же секте, как ее там…

–Голос Божий, – ответила Людмила Петровна. – Конечно, состоит! Мне рассказывали, что у них собрания проходят в Доме Культуры. Они там как безумные скачут, орут, по полу катаются. Причем орут на каком-то «ангельском языке».

–Да я тоже слышала про их дикие собрания, – кивнула Анна Сергеевна. – Я представляю нашу Милейко Татьяна Гавриловну в качестве адепта. Как она там наворачивает сальто после снисхождения духа святого!

Обе засмеялись.

–А ты заметила, как Милейко одеваться стала? – спросила Людмила Петровна.

–Ужас! – оценила наряды завуча всегда стильная Анна Сергеевна. – Как будто война идет! Ее наверное даже в Блокадном Ленинграде без очереди пускали бы за пайкой, только взглянув на ее наряды.

–Не говори…

–Куда только Исакова смотрит! Милейко же завуч. Надо же какое-то замечание ей сделать за такие старушачьи наряды!

Людмила Петровна махнула рукой:

–Ой, да нашей Исаковой все похеру! У нее лишь бы ни на что деньги не просили, а там хоть в трусах на работу ходи.

–Ты знаешь, если бы я Милейко лично не знала, то сочла бы, что она родная сестра Риммы Васильевны Храмцовой.

–Библиотекарши? Да, есть сходства в нарядах, – согласилась Людмила Петровна. – Та тоже такой же дресс-код держит. Еще одна дура! А! – вспомнила «жаренную» новость она. – Анна, ты в курсе за нее? Что она – девственница в свои сорок лет!

–Ааааа! – издала крик Анна Сергеевна и пустилась в хохот.

–Да, она нашей Инессе Александровне, англичанке, сама сказала. Так и заявила, что не знала мужчины.

–Может, пошутила?

–Ты на нее посмотри, пошутила она…

–Все кстати заметили, что она побухивает, – припомнила Анна Сергеевна недавние замечания.

–Да, постоянно с перегаром ходит на работу.

Звонок с урока прервал их беседу. Обе направились к своим группам, проводить на следующий урок, чтобы никто из учеников не сбежал. Кивком головы поздоровавшись с Анной Сергеевной, в уборную спешила Инесса Александровна, преподаватель английского языка. Это был служебный туалет, на котором Галина Дмитриевна тоже экономила, хотя сама с ним мучилась. Облезлые «плачущие» стены в уборной с тусклой лампочкой на обтянутом паутинами потолке, вынуждали всех после процедуры присматриваться впотьмах в зева унитаза: все ли смылось или что-то накрепко прилипло к поверхности? Но и это было не так страшно. Полбеды был и шнурок, служащий для смыва, не редко отрывавшийся при попытке соблюсти санитарную норму. Если шнурок не оторвался и процесс пошел, то словно из подземелья все стены здания оглушало шипение, переходящее в клокотание, потом скрежет и бульканье, и, наконец, дикий штормовой поток ржавой воды, готовый разбить сам унитаз и утащить всех, кто поблизости в вонючие дали. Учащиеся провожали посетивших уборную преподавателей, констатируя: «Владиславыч посрал!», «Аннушка посрала!». Инесса Александровна женщина гордая и образованная, чей отец был японцем, а мать – урологом, всегда считала себя выше этих насмешек. Даже сейчас, когда пол задрожал, стены затряслись и все было оглушено звуками поднимающегося со дна глубин морского чудища, она вышла из уборной гордо задрав нос, игнорируя колкости и остроты сидящих на перемене на скамейках учеников. Инесса Александровна и все ее коллеги хорошо усвоили, насколько бесполезно было жаловаться Галине Дмитриевне на служебный туалет. Директор как обычно возлагала всю вину на пользователей: «Не надо есть что попало, чтобы не пришлось столько смывать! Чего вы дергаете за шнурок со всей силы? Чуть-чуть подергали за него, чтобы немножко водички спустить и все». И все. Ничего там добиться было нельзя.

Следующим уроком в группе Анны Сергеевны была алгебра. Кабинет находился на втором этаже. Поднимаясь по скрипучей лестнице с рассохшимися от времени деревянными ступеньками, социальный педагог вела свою группу после перекура на крыльце колледжа, прямо на урок. Бороться с курением на крыльце было бесполезно. Поэтому на это закрывали глаза.