— Добрый день, любезный. — Поздоровался Чителло. — Мне нужно в Правительственный квартал.

— Дес-с-сять з-з-золотых. — шипяще произнес сквозь крупные острые зубы своей вараньей челюсти дракиец, и сплюнул под ноги Батилеззо комок красноватой слизи.

«Тварь страдает легочной инфекцией, — определил Реймунд, — запущенной, и курит при этом, низшие дракийцы безумно живучи. Спец, однако, одна рука на мече, но поза расслабленная, второй держится за сиденье кареты, одно движение и «в седле». Краем глаза держит лошадей. Хвостом вот только нервно лупит, значит волнуется. В чем-то я скосячил».

— Дам пятнадцать, если успеем за полчаса.

— Дес-с-сять, не меньше двух часссов. Далеко и через крыссс.

— Ну, тогда едем скорее, любезный, я спешу. — Сеньор Чителло бесцеремонно открыл дверцу и втиснулся вместе со своим объемным мешком в салон — весьма комфортный, с двумя противостоящими сиденьями, обшитыми красным бархатом, и внутренним багажным отделением в глубине задней части корпуса.

Ящер пожал плечами, захлопнул за Батилеззо дверцу, погрузив салон в полумрак света, проникающего через узкое зарешеченное окошко, укрытое шелковой занавеской, сам же и правда в одно движение вспрыгнул на козлы и, протяжно свиснув, заставил лошадей встрепенуться и мерно затрусить по булыжной мостовой площади.

Низший дракиец служил извозчиком уже довольно долго, без малого полжизни на козлах. Он видел разных пассажиров — людей, нелюдей, монстров, даже демонов. Его осторожность была профессиональной. Но в чем-то Реймунд был прав, подозревая ошибку. Уже давно ящер выучил правило — только самые опасные сукины дети могут в этом городе косить под безобидных растяп, оставаясь живыми. К счастью для убийцы, подобной наблюдательностью в Ахайосе могли похвастаться немногие.

Миновав вычурный и степенный район торговцев, карета выехала с каменной мостовой на крупную дорогу без какого-либо настила, вздымавшаяся клубами желтая пыль совершенно не попадала в карету. Реймунд отметил этот факт, очевидно, было наложено какое-то заклятье отталкивающее грязь, довольно дорогое, кстати, и наверняка требующее регулярного подновления.

Проехав метров сто мимо ветхих, деревянных, либо мазаных лачуг, карета остановилась возле импровизированного шлагбаума — здоровенной оглобли водруженной на две рогатины. Возле оной достопримечательности на небольшой, расчищенной в пыли, площадки трое крысолюдов играли в «ножички», по каким-то довольно сложным правилам на расчерченном поле. Еще двое поджарых, одетых в ржавые и явно с чужого плеча доспехи, крысюка стояли навытяжку, если этот термин применим к существам изначально горбатым, с выгнутой спиной, возле рогатин шлагбаума небрежно опираясь на короткие копья с «жестокими» наконечниками оснащенными крюками и пилой.

Главарь же этого кордона дремал под небольшим навесом из пальмовых листьев на рассохшемся кресле-качалке. Это был выдающийся представитель своего вида — жирная одноглазая крыса, одетая в порядком тертый и много раз латаный камзол, поверх которого были укреплены доспешные наплечники и нагрудник из бронзы. На голове он имел «конкистадорскую» каску — морион, а по спинке кресла свисал плащ совершенно неуместной багровой расцветки. Сидел жиробас неподалеку от «тотема[16] банды» — в данном случае это был пятиметровый, блестящий от лака, столб, украшенный перьями и тут и там торчавшими длинными гвоздями.

Поверх лака тотем был расписан какими-то, то ли лозунгами, то ли заклинаниями, с вершины же его на поперечной рее свисал старый штандарт с изображением кажется крысиной челюсти, помимо штандарта с реи свисали на крюках, подвешенных к ржавым цепям, уже порядком усохшие на солнце, местами разложившиеся головы. Две человеческих, одна, судя по всему гетербагская, и голова псоглавца — головы были знаком как предостерегающим, так и статусным. Особенно Реймунду запомнилась одна из двух свежих человеческих голов. Судя по всему, голова женщины: лысый череп покрыт обильной татуировкой, от ноздрей к ушам, уже провисшим и потерявшим форму, тянулись латунные цепи, половина зубов в отвалившейся челюсти — золотые, вторая половина отсутствует, от бровей к подбородку так же идут цепи, язык отсутствует, одно веко срезано, еще, судя по всему, задолго до смерти. Зрелище специфическое.

«Кажется, крысюкам довелось завалить грешника, вернее грешницу. Об этом культе мне довелось слышать еще до того, как я начал собирать информацию об Ахайосе. Полные психи — носят вериги, цепи, крюки в телах, занимаются самобичеванием, и при этом каждый почти святой, неисповедимы пути Единого».

Жирный крысолюд мельком осмотрел карету, кивнул ящеру на козлах и дал знак в виде щелчка обрубленным на треть хвостом по земле, открывать. Стоявшие на часах крысюки споро убрали шлагбаум, и карета двинулась дальше.

Карета шла медленно — лошади с трудом выбирали себе дорогу по узкой «центральной» улице квартала Банды Крыс, просто заваленной мусором, отходами, а иногда и телами крысюков, некоторые из которых, разя перегаром, отползали из-под копыт, а некоторые уже начинали попахивать, но не представляли интереса даже для вездесущих чаек и воронов.

Чуть позже стало понятно почему. Реймунд увидел как на кучу отбросов возле полуразвалившейся двухэтажной халупы, заинтересовавшись, судя по всему собачьим трупов села крупная ворона. В тот же момент, со стремительностью, которая сделала бы честь даже самому Стургу, из темной, вонючей подворотни выскочил крысюк-подросток, схватил успевшую только коротко каркнуть ворону и, свернув шею начал жадно пожирать. Тут же из подворотни выскочило еще несколько мелких крысюков, они накинулись на удачливого охотника и начали вырывать фактически из пасти добычу. Завязалась гнуснейшая потасовка, с использованием приемов, которые не увидишь даже в драке двух портовых проституток за кошель с золотыми.

Похоже, грязь, нищета и отчаяние были характерным элементом жизни этого квартала. Карета ехала сквозь узкие улочки, заставленные разваливавшимися домами, самодельными палатками, местами землянками или некрупными шатрами.

Кое-где на уличных жаровнях готовили еду, которая пахла совершенно несъедобно, кое-где происходили стычки и драки. Но при этом по дороге встретились два массивных деревянных сарая в одном из которых громко трещали ткацкие станки, а из второго резко пахло рыбой и солью — суконный цех и заготовки рыбы, видимо, некоторые крысы все же могли заработать себе на жизнь.

Периодически попадались более целые каменные дома, довольно старые по большей части, на них краской или иногда грязью неумело были изображены различные эмблемы типа крысиного черепа или невнятного ножа — знаки ватаг. Банда была неоднородна — она состояла из множества, до той или иной степени лояльных главе банды, ватаг, владевших определенными территориями района, крышевавших местные производства и собиравших дань за защиту со всех, кто жил на их территории.

Крысы, состоявшие в ватагах, разительно отличались от большей части населения квартала — оборванной и глубоко несчастной. Бандиты были одеты броско и эклектично, часто несли на себе неполные доспехи, и вооружались чем только попало, ведь количество оружия определяло статус в банде.

Центр района создавал контраст с прочими его частями — геометрически правильные улицы с добротными деревянными домами, имевшими соломенные или черепичные крыши, с бумажными дверьми, что говорило о страхе, который внушали жители этих домов прочим крысам.

В центре стояла небольшая пагода с покатой крышей. По улицам ходили вполне прилично одетые степенные крысы, иногда появлялись воины главы банды — в добротных сегментарных доспехах, светлых одеждах, при пистолях, мечах, копьях или боевых посохах. Не смотря на внешний лоск именно крысюки, ходившие по центру квартала, производили впечатление самых опасных и опытных бойцов. Даже женщины-крысы тут были при оружии, которое явно носили не для красоты, и даже когда поливали дорогу перед домом водой, чтобы прибить пыль, они держали свои ножи и катары так, чтоб в одно мгновение пустить их в ход. Видно было, на чем держалась власть правителя банды.