Аделаида де Тиш, как и многие женщины, любила комфорт, однако в той же степени она ценила уединение. А потому, когда маркизу де Шаронье не требовалось помощи от придворной магессы, они жила в «Башне» — шутки ради столь «традиционно» называемом поместье в лесу, несколькими милями южнее усадьбы маркиза.

И вот, поздним дождливым утром в начале последнего месяца года — фиратонакреша, строгое здание «Башни», исполненное из серого гранита и белого камня, было подвергнуто фактически штурму со стороны компании молодых аристократов. В охотничьей одежде, на взмыленных лошадях, они гурьбой ввалились во внутренний двор поместья, варварски топча кусты мирта, и небольшие декоративные деревца, располагавшиеся там…

— Нет, сударь, как можно, госпожа не принимает без представления, и сей час… — Услышала Аделаида взволнованный голос своего дворецкого Жако, готового, похоже, впасть в истерику.

— Я сам о себе доложу, шел прочь, скотина! — Перебил лакея громкий, взволнованный баритон, — И представлюсь сам!

В следующий момент двери рабочего кабинета распахнулись, свалив два стоявших слишком близко, но к счастью не горевших канделябра в виде тощих бронзовых мартышек, в помещение влетел высокий мужчина в охотничьем камзоле с размещенными на нем знаками отличия одного из столичных полков. Пачкая отличный хмааларский ковер стекавшей на пол дождевой водой, мужчина сделал пару шагов в комнату и громогласно возвестил:

— Позвольте отрекомендоваться: шевалье Антуан де Рано, коронный лейтенант Алого Люзецийского Его Величества драгунского полка! — Он браво щелкнул ботфортами и дерзко взглянул на прекрасную женщину в зеленом платье, сидевшую над книгой у небольшого письменного стола, инкрустированного слоновой костью.

Последовала минута немой тишины, прерываемой периодически скулежем дворецкого, не смевшего осадить смутьяна, вооруженного окровавленной саблей и двумя, издававшими запах пороха, недавно использованными пистолями. Аделаида молча дочитывала страницу из «Чародейской Трансформации» барона Эдуарда де Тиссолме. Грациозным движением руки, белизне которой могла бы позавидовать слоновая кость стола, взяла закладку из серебра с пером василиска, положила ее в книгу, после чего зловеще резко захлопнула том и медленно, с достоинством повернув голову к незваному гостю, поправив округлые очки для чтения, она поинтересовалась, изогнув тонкую изящную бровь:

— Что это болтается у вас на поясе, шевалье?

— Это?! — Радостно возопил драгун, — Это мой вам подарок, — Он отцепил от пояса свой трофей, приблизился к креслу магессы и, встав на одно колено, выложил на шерсть ковра чешуйчатую голову. Существо с оскаленной в предсмертной агонии пастью, все еще сочилось густой черной кровью из обрубка шипастой шеи, — Голова чащобного змея, убитого мною не более получаса назад, в честной схватке в лесу неподалеку отсюда.

— И чем я обязана проявлению столь зловонного внимания, — Холодно, но с какой-то особенной смешинкой в голосе поинтересовалась де Тиш.

— Мадмуазель де Тиш, — Помпезно начал лейтенант, — Сей акт героизма, посвященный вашей несравненной особе, был мною предпринят исключительно ради демонстрации всей серьезности моих намерений! Увидев вас на балу у маркиза, на прошлой неделе, я, признаться, был поражен вашей красотой и обаянием! Столь поражен, что даже не сразу нашел силы в себе потревожить вас! И после длительных раздумий я решил доказать свои чувства делами а не словами! — Он пнул голову лесного хищного ящера мыском ботинка чуть ближе к магессе.

— Что ж, месье де Рано, вы звучите весьма искренне, — Задумчиво произнесла Аделаида, — Я тоже предпочитаю дела словам, — И добавила, голосом полным лукавства, дарующим надежду, — Не желаете ли вина, отдохнуть, обсушиться, все же свершенный подвиг требует достойной награды…

Аделаида де Тиш была придворной магессой и аристократкой, с детства она не знала нужды, но лишений претерпела немало. Тяжелую стезю магического ученичества для нее избрали родители, и это был последний раз, когда кто-то что-то решал за Адель. Годы постижения магического искусства в Юзаце, где располагались лучшие учебные заведения такого рода в Шваркарасе, запомнились магессе, как самые тяжелые и в то же время самые волнительные в жизни. Первая плотская связь в тринадцать, первая клиническая смерть в шесть. Обучение магии не было легким делом. Постоянная борьба за постижение искусства давалась дорогой ценой, маги быстро взрослели. Раньше простых смертных учились терпеть боль и лишения, и раньше прочих находили способы справляться с бедами. Стресс и постоянное напряжение требовали разрядки, так юные маги очень рано оказывались в объятьях друг друга. Так они узнавали жизнь — магическая среда, и так полная интриг и взаимных противоречий в школах и университетах для молодых дарований отягощалась постоянным бурлением чувств. Страстные романы, любовные приключения, предательства молодой крови, разбитые сердца и первые романтические потери, все это довелось в полной мере изведать в школе и Аделаиде. Ее предавали, она предавала, изменяла, меняла друзей жизни как перчатки, теряла возлюбленных, не сумевших справиться с тяготами учебы, участвовала в подковерной борьбе, накал которой мог дать фору королевскому двору. И потому Адель довольно быстро устала от подобной жизни. От природы сильная, закаленная годами ученичества, отмеченная влиянием стабильной и размеренной энергии Земли, Адель сама избрала путь «придворной магессы» Кампанского маркиза, дабы дать себе отдых и уединение, в которых нуждалась. Она ненавидела фальшь и ложь, такие люди как де Мелонье казались ей прожженными негодяями, без души, а потому без чувств. Она вообще была весьма требовательна к людям, ведь в шваркарасских аристократах не было прямоты, простоты и простодушия, которых с некоторых пор искала в людях мадмуазель де Тиш.

Возможно именно потому прямой как штык, резкий как сабельный удар, честный как лобовая атака Антуан де Рано так приглянулся зеленовласой затворнице. К тому же, лишенная в глуши прежнего кипения страстей, она ощущала, что еще несколько месяцев и придется сдаться осаде де Мелонье, ибо спать с кем попало гордячка де Тиш не собиралась, а тело требовало своего. Драгун пришелся ко двору.

Гостеприимство хозяйки он смог почувствовать той же ночью, когда обласканные заботой прислуги спутники Антуана спали вповалку в трапезной зале, посреди десятков выпитых бутылок. А он, задумчивый сидел у окна гостевой комнаты, наблюдая пасмурное черное небо.

Она вошла тихо, без скрипа половиц и скрежета дверей, облаченная в тяжелый халат цвета молодой листвы. Драгун отвернулся от окна, на его лице появилась улыбка, как ему казалось обворожительная, на самом деле ужасно глупая.

Волосы ночной гостьи в неровном свете уличных факелов и хмурых лун отливали темным малахитом, контрастируя с молочной белизной кожи, особенно на груди, где халат был случайно распахнут.

— Уберите эту улыбку с лица, мой милый друг, — голосом хриплым и насмешливым произнесла хозяйка дома, грациозно ступая по пушистому ковру обнаженными ступнями идеальной формы, — Хотя, впрочем, оставьте, она подходит вашему образу.

Антуан порывисто встал, уронив пистолет, который чистил. Медленно качая бедрами, будто удав гипнотизирующий добычу, магесса продолжала приближаться, глаза ее горели зеленым фосфором, а на чувственных губах играла зовущая, чуть издевательская улыбка вроде «Что же ты не убегаешь?». Аристократичные тонкие пальцы развязали широкую ленту ремня, халат, обволакивающий обнаженное тело, освобожденный начал падать.

С каждым шагом он открывал все больше зрелого совершенства хозяйки. Вот ткань соскользнула с плеч, открыв округлую белизну и нежный изгиб ключиц, устремился ниже, раскрывая грациозные руки, пышную грудь с напряженными явно не от холода, крупными, темными сосками. Еще ниже, открыв живот, манящий для поцелуя контрастом округлостей и впадин, тонкую талию, переходящую в крутой изгиб бедер. Сокрытое ночной тенью лоно, совершенные, созданные для любви ноги, резко очерченные икры, будто выточенные для богини умелым скульптором ступни…