Поскольку рев продолжался, и послышались даже крики других раненых и стоны убитых, второй охранник оказался успешнее своего собрата.

Еще одна пуля пробила стенку кареты и вошла в плечо Реймунда-Чителло. Увидев это, секретарь наконец-то решил спасать свою жизнь и бросился на пол кареты. Пуля, выпущенная с лошади с близкого расстояния, пробила стенку кареты под потолком и вошла несчастному в спину. Тяжело раненный он пополз к выходу, миновав порожек, вывалился из салона и исчез с глаз, возможно, успев спрятаться под каретой. Схватка снаружи продолжалась. Значит, охрана и правда не зря ела свой хлеб.

«Интересно, почему городские кареты бронированы, а эта даже без решеток на окнах».

Реймунд подобрал брошенный гетербагом пистолет и стал его неспешно заряжать. Плечо болело. Но на боли он не концентрировался. Были дела поважнее. Стук копыт вокруг стал затихать и отдаляться. В салон сунулся гетербаг:

— Они отходят, сукины дети! — проревел крепыш хрипло.

Пуля вошла здоровяку в глаз, мгновенно прервав поток его радости, последовали бурные конвульсии, аж карету шатнуло.

Чителло неспешно, держась за раненное плечо рукой и изображая на лице бесконечное страдание, выбрался из кареты. Трупы обоих мертвых охранников лежали прямо перед каретой. Пришлось встать на них, чтоб спуститься на землю.

Вокруг раскинулось живописное поле боя. Валялось не меньше шести дохлых, или издыхающих лошадей, большими добрыми глазами смотревших в затянутое тучами небо. Лежали в театральных позах тела нападающих — людей по большей части, одетых, как разбойники, в легкие доспехи, стеганые куртки, плащи, широкополые шляпы. А так же тела троих бойцов охраны. Изрубленные и многократно простреленные.

Шагах в двухстах далее по дороге клубилась пыль — убегали остатки нападающих. Тело последнего из четырех драгун лежало под его же лошадью в десятке шагов от дороги, торчавшие из-под туши ноги еще дергались, это была не агония, человек был жив, но наверняка у него был сломан позвоночник, раздроблены ребра, к тому же он должен был скоро задохнуться под мертвым скакуном. Реймунд оставил его как есть.

Под каретой издыхал секретарь, в нем темнело еще несколько дыр помимо той, что была в спине. Помощи ему не требовалось. Трое из шести лошадей упряжки кареты были убиты. Четвертая получила ранение в район спины, ближе к хвосту, судя по всему в позвоночник, задние ноги отнялись, лошадь беспомощно стучала по земле передними ногами безуспешно пытаясь встать. Реймунд прервал мучения бедного животного. Оставшиеся три лошади по-прежнему стояли впряженными в карету, и с ужасом взирали на побоище, дурея от запаха крови и близости смерти.

Кучер-крысюк выбрался из недалекой рощицы через десять минут после завершения побоища. Нападающих, как Реймунд подсчитал, было не меньше пятнадцати, он нанимал двадцать. Видимо, кто-то не смог или не стал. В любом случае их главарь — собакоголовый по кличке Аррахт лежал неподалеку от кареты убитым, а остальные с Реймундом не встречались.

— Мы должны немедленно ехать обратно в город, — срывающимся голосом крикнул Реймунд крысюку, подошедшему к карете.

Кучер мрачно кивнул и стал менять лошадей в упряжке так, чтоб они могли дотащить карету обратно в город. Крыс не был глуп и ценил свою жизнь, а потому не собирался продолжать движение к особняку Курмхога, впрочем, и карету ему в город везти не хотелось. Больше всего он хотел сбежать и затаиться где-нить на годик другой, пока его не забудут, но лох, которого они везли к боссу, был в истерике, и у него был пистолет. Зато с ним и с каретой кучер рассчитывал беспрепятственно попасть обратно в город — одиноких крыс гарнизон надвратных цитаделей недолюбливал. Попасть в город, и тут же испариться, бросив лоха в дырявой карете. План был вполне сносен.

Само собой, план пошел прахом. Вместе с жизнью крыса. Оказывается, наблюдая за летящей в тебя гренадой, тоже можно увидеть промелькнувшую перед глазами жизнь. Короткую, никчемную жизнь. Грязь запущенной халупы, где таких, как ты еще восемь, вечно пьяную всяческой отравой мать, отца, работающего для ватаги шестеркой. Побои. Сражения за краюху черствого хлеба. Убитый младший брат. Убитый и съеденный, — это был голодный чумной год в квартале крыс. Бегство в порт. Тяжелая работа за гроши. Обучение у старого толстого крыса-кучера, он очень любил лупить ученика палкой в плохом настроении. Работа, побои, работа получше, побои пореже. Работа на Курмхога, страх, но легкая работа и никаких побоев. Жизнь только наладилась. Впрочем, крысу незачем было жить.

Взрыв перевернул карету, вторая граната убила двух лошадей и бросила в пыль тело мертвого кучера.

Реймунда в карете уже не было. А у Батилеззо теперь был повод на паранойю.

Реймунд не испытал ни на мгновение укола совести, стыда, иных эмоций. Сейчас это была работа. А значит, жертвы не были напрасными. Каждая жизнь была им учтена и записана в необходимый расчетный актив. Он знал, что на Курмхога не работают ангелы, и не собирался скорбеть о людях, зарабатывающих на жизнь умножением зла в этом мире. На роли же исполнителей он долгое время присматривал самых злобных, эффективных и кровожадных отморозков. Нашел и нанял наиболее подходящих. Пусть даже их прах не упокоится. Он предусмотрел все, чтобы не дать повода лишним сожалениям.

И вместе с тем, Стург понимал, что даже будь на месте охраны смиренные монашки, а на месте нападающих — детский нищенский хор, он без тени сомнения поступил бы так, как поступил. Это необходимая жертва. Необходимая для дела. Он агент Альянса, профессионал. Его никогда не мучила совесть за свершенное ради достижения цели. Разве что лошадей было немного жаль.

— Нет, мой дешевый Федерико. — Чителло нервно мерил шагами приемный покой своего гостиничного номера. — Ни о каких поездках не может быть и речи. Больше я не выйду из номера, пока не буду уверен в том, что у меня есть деньги и надежная охрана на все время экспедиции. И теперь мне просто необходимо встретиться с вашим ван Курмхогом. Хочу взглянуть в лицо человеку, из-за которого я дважды чуть не лишился жизни, получил ожоги и ранение плеча.

— Но как же это можно устроить, сеньор Чителло?! — Возопил банкир, — ведь вы же отказываетесь выходить из номера.

— Вам что-то не ясно?! — Батилеззо был в ярости, — Пусть он сам ко мне приходит! Не позже завтрашнего дня! Иначе я, невзирая на все обстоятельства, беру билет и уезжаю на ближайшем судне, идущем в метрополию. Моя жизнь мне дороже науки. Можете обвинить меня в непрофессионализме!

— Хорошо. Хорошо. Сеньор Чителло. Прошу вас, подождите. Не уезжайте завтра. Я постараюсь устроить встречу. — по-ригельвандски экспрессивно взмахнул руками банкир.

— Очень на это надеюсь. Без ван Курмхога я вас здесь видеть больше не желаю. Вон! — повелительно сообщил ученый.

— Всего хорошего, — едва сдерживая нахлынувшие чувства, уважаемый и могущественный городской банкир коротко поклонился и опрометью бросился из номера, боясь, что наговорит этому заносчивому снобу лишнего, и тогда Курмхог смешает его с пылью.

За окном пели птицы, прохаживались степенные, красивые пары, тихо шумела под легким морским ветерком зелень. Реймунд не без удовольствия проследил, как возмущенный банкир, нарушая идилию руганью распугал птиц, сломал по дороге от избытка чувств тростью пару кустов и даже толкнул парочку молодых аристократов, чуть не нарвавшись на дуэль.

«Шах». Он улыбнулся про себя. Дело было почти сделано. Затем развернулся от окна и улыбнулся уже зеленоволосой служанке. Она отложила книгу, которую до этого читала в кабинете, ожидая, пока крикливый посетитель уйдет. Нежно улыбнулась и в призывной позе опустилась на диван. Стург не заставил себя ждать. Скоро сборник исторических дневников в красном переплете свалился на пол с трясущегося, будто одержимый, дивана. Страница о любовных похождениях маркиза де Сантафе захлопнулась. Книга подпрыгнула, раскрывшись на более богобоязненной теме. Видимо, под стать крикам служанки «О, боже!».