– Синора Мила???– сделал он вид, что неслыханно удивлён её поздним визитом.
– Вы спали, я вас разбудила?– чуть запинаясь, поинтересовалась она, не решаясь заглянуть в глаза Фреда, нервно теребя край ночной сорочки.
– Есть немного такого дела. У меня, знаете ли, имеется давняя привычка, спать по ночам.– Немного резче, чем того хотел, ответил Нойс слегка обалдевший от подобной постановки вопроса. « Интересно, а чем я вообще мог заниматься сейчас в её представлении этой поздней порой как не спать?». Затем взяв себя в руки, быстро справился с раздражением, вежливо осведомившись. – Синора Мила, простите мне мою несдержанность вас ко мне, наверное, какое-то неотложное дело привело? Проходите же скорее, не стойте на пороге.
Немного смущаясь, не переставая мять крепкими руками, сорочку украшенную зелёными и жёлтыми горошинками она бочком протиснулась через проём двери.
– Присаживайтесь, пожалуйста, на табурет. И рассказывайте, я вас внимательно слушаю.– Сказал Фред, закрывая за собой дверь, дабы вышедший по нужде кто-то из соседей случайно не заглянул в дверной проём, затем неспешно распалил свечу.
Милашка продолжала стоять на ногах, заполнив собой почти, что все оставшееся свободное пространство комнатушки. Боже, какая же она сейчас в этих стенах казалась огромной, просто-таки необъятной поразился внутри себя наемник. Глаза её шарили по полу, словно она искала там что-то обронённое ранее. Пауза начала неприлично затягиваться, придавая ещё более неловкости ситуации.
– Что же вы молчите,– не выдержал наемник, спросив.– Или вы собираетесь стоять тут всю ночь, карауля сон мой?
И хотя ему никогда не нравились пышные дамы, он не мог не отметить, что она была довольно недурна собой, задорно приподнятый кверху носик придавал ей немного озорной вид, а розовые губки были полны обещаний сладких поцелуев.
– Синор Нойс… – едва слышно с придыханием выдавила Милашка, опять смолкнув, потупив взгляд в пол.
– Ну, же, смелее, говорите, что стряслось у вас?– как можно теплее произнёс Фред, не сводя глаз с её большущей мерно вздымающей и опадающей груди.
Милашка медленно подняла на него свои огромные поблескивающие в неровном сете свечи глаза. Нойс поперхнулся.
– О, нет! Синора Кранчик я э.…
В следующий миг стальные захваты горячих рук сомкнулись на его плечах, прижав к себе. Он почувствовал себя кроликом, угадившим в медвежий капкан. Дыханье мигом спёрло, он с трудом мог вдохнуть глоток воздуха. В такую ситуацию он угодил впервые и, пожалуй, за много лет первый раз пребывал в растерянности, не зная как ему поступить и что делать. В отличие от Милашки, которая, похоже, не в пример специалиста по сугубо деликатным вопросам прекрасно знала, что делает и самое главное для чего это делает. Заключив Фреда в свои крепкие, как сама сталь «любовные» объятия она, молча подняла, и аккуратно переместила его, как будто, какую-то особо ценную вещь на кровать, улёгшись следом на него сверху. Деревянная новёхонькая кровать жалобно заскрипела, возмущаясь такому надругательскому отношению к ней. Но наемнику в отличие от неё пришлось намного-много хуже. Таким беспомощным и уязвимым он давно себя не ощущал. К чести своей он всеми силами старался, что-либо предпринять, изменить ситуацию, выкрутиться как-то, вывернуться ужом, применить, в конце концов, борцовские приемы, владея ими к слову мастерски. Или на худой конец ослабить эту мёртвую хватку. Но все его попытки разбивались о совершенно ничем не прошибаемую дамбу любви, которая в любой момент грозила переполниться и затопить его своими горячими потоками страсти.
Количество воздуха в лёгких стремительно уменьшалось. Гостиничное ложе под весом двоих предательски трещало и скрипело, грозя развалиться в каждый следующий миг, этого бескомпромиссного любовного поединка, похоронив парочку под своими обломками. Женщины юга Бурляндии всегда славились горячим темпераментом и необузданным характером. Милашка, будучи тоже урождённой южанкой, была не в меру пылкой и любвеобильной. Нойс на себе в полной мере ощущал все её двести восемнадцать фунтов горячей плоти, рискуя быть раздавленным при каждой попытки Милашки «приласкать» своего любимого. Её губы облызали всё его лицо, ставшим мокрым, словно от капель дождя, что шумел по-прежнему за окном, каждый поцелуй вызывал громкое чмоканье, оставляя на коже круглые засосы. Не говоря ни слова, она методично «ласкала» его своими мускулистыми руками вызывая у последнего, вместо любовного настроя – приступы паники. Он, не раздумывая согласился бы, вновь один на один встретиться с вчерашним разъярённым волкодавам, если ему кто-либо сейчас предложил бы подобное. И все только ради того, чтобы как можно подальше находиться отсюда. Так по крайне мере у него имелись хоть призрачные шансы уцелеть в отличие от синоры Кранчик и ее неуемной всеобъемлющей страсти. Её руки предмет зависти цирковых силачей страстно до треска в ребрах тискали его и мяли должно быть по представлении хозяйки их, приводя Фреда в экстаз, который она путала с трепетом загнанного в угол зверя, вернее сказать вмятого в кровать. Когда же наконец, после безжалостной «любовной прелюдии» до Нойса дошло, что всяческое дальнейшее сопротивление бесполезно и более того чревато негативными последствиями для собственного здоровья он смирился с постигшей его участью. Сдавшись хоть и с боем, он отдал всего себя в полное распоряжение взявшей над ним верх Милашке, которая по-хозяйски принялась как цыплёнка «разделывать» его…
Фред медленно с большим трудом пробуждался, ощущая себя головешкой от потерпевшего крушение корабля пинаемой к берегу яви волнами безбрежного океана снов. Весь остаток ночи его терзали кошмары. Сюрреалистические образы всевозможных чудищ хороводом мелькали вокруг глаз. Он смутно припоминал, что куда-то бежал, подгоняемый звуком погони. Карабкался по крутым, опасным обрывам, цепляясь за колючую растительность, раздирая руки в кровь. Неоднократно скатывался вниз с кручи, барахтался и плыл по течению мутной реки, изобиловавшей коварными водоворотами норовившими втянуть его в себя. Невидимые руки душили его, не давая сделать полный вдох грудью – он отбивался, как мог, вот только, не зная сам от кого именно не видя противника. Правда, последний сон был куда приятнее всех предыдущих. Налетевший как бывает только во снах из-ниоткуда тёплый ветерок, ласковым дуновением овеял лицо, освежил тело. Нойс словно, из ада, прямиком вознесся в рай. Мир приятной неги и небывалой беззаботности. От такой благодати, пребывая в полуяви, он глупо, как идиот заулыбался…
– Милашка, Милашка…– доносился откуда-то издалека, беспокойный смутно знакомый голос. Обладатель его настойчиво повторял это имя, как заклинание или мантру какую. С каждым новым разом всё отчётливее и громче произнося ее. Сквозь спросонья Фред слабо отдавал себе отчёт в происходящем, он хотел и далее пребывать в благостном состоянии, окутавшем его, как теплым одеялом с ног до головы, но отчего-то подспудно начал испытывать беспокойство, инстинкт наёмника слабо зашевелился, как бывало уже не раз, в периоды опасности.
– Милашка, Милашка где ты? Где?
Вопрошал знакомый голос у кого-то. В ответ летели смутные отголоски разговоров, обрывки фраз, смех разобрать суть которых было сложно. Фрэнос сейчас ни что так сильно, ни желал, как дальше пребывать в этом расслабленном умиротворённом состоянии. Его совсем не заботило происходящее «где-то там», только не в этот сладостный момент, поэтому он старался не придавать значения, этим голосам пытаясь абстрагироваться от них, как впрочем, и от всего прочего. Неожиданно, где-то совсем рядом, что-то громко заскрипело, засопело, издало булькающий звук. Опытный наемник, уже не мог себе позволить пропустить мимо ушей эти звуки. Пересилив собственную лень, он приоткрыл один глаз и вздрогнул. Воспоминания о минувшей ночи обрушились на него с силой цунами. Рядом с ним, во всей своей пышной красе возлежала совершенно нагая хозяйская жена. Из ее широких ноздрей подобно двум струйкам гейзера вырывалось горячее дыхание. Теперь стала ясна природа тёплого ветерка навеянного сном. Он вспомнил все и ужаснулся, но ужас совсем скоро сменился счастьем от осознания, того, что он выжил, уцелел, не потонув в жарких волнах любви не в меру любвеобильной жены Кранчика. Её страсть и напор, с которым она буквально на абордаж взяла его накануне, он был уверен, останутся в памяти навсегда. И еще он нисколько не сомневался, что ни единожды ему еще придется вскакивать в поту от очередного кошмара с участием Милашки. После этого случая он намного лучше стал понимать женщин, подвергнувшихся насилию.
