замирающих с четырёх до полпятого,

чтобы разглядеть, прикоснуться, поцеловать

напоследок взрезанную морскую гладь.

это она погубила молодого Тома Гарсиа,

затянув в темно-синюю бездну вод.

оттого в четыре часа пополудни Анна-Мария

замирает на Женевской набережной, в кафе «Шалот»,

и в четыре тридцать заказывает ещё настойку,

перебираясь за стойку.

и за стойкой, готовый подставить своё плечо

незнакомке, бывший боцманом, Жан Вермель,

слушает всхлипы, чувствует, как горячо

по телу расходится знакомый хмель.

пристрастие к выпивке и разделило на «до» и «после»

жизнь молодого уволенного боцмана.

после прощального рева тем, кто на берегу,

нет больше дела до пароходного мира,

и только недавно ставший папашей Мишель Бергу

отдал бы все за то, чтобы крошку Римму

прижать к груди, обнимая Марлен,

и заслонить их, беспомощных, от проблем.

и только Полли стоит, вглядываясь в туман,

пока игрушечный пароход не сливается с небесами,

и не растворяется вместе с ним капитан,

с точно такими же грустными карими глазами,

как у дочери, которая, не в пример бездушной посудине ,

никогда не говорила с отцом, чтобы не разбивать судьбы.

вот моя неоперившаяся мысль,

натертая графитом до блеска

возносится в первозданную высь,

чтобы низвергнуться с треском.

ошарашенная собственной немотой,

набираю полные легкие кислорода,

чтобы разразиться беспомощной пустотой,

спотыкаясь о своё обличье урода.

так выикиваю меж запылённых фраз

нечленораздельные предложения,

ударяющие не в бровь, а в глаз,

нацеленные на абсолютное поражение.

немотой своей мне не упиться,

как голодному не насытиться коркой хлеба.

раз я нема – не лучше ли птицей

вспорхнуть в голубеющее небо?

здесь стирается граница

между заумью и ложью,

мне поверить невозможно,

что теперь все эти лица

в ясном свете различились,

как я нынче одинока!

как поверить, что глубоко

разногласья коренились?

как поверить, что из детства

пронесённые любови

клеились на честном слове

в закоулках горе-сердца?

как принять, что нам, недавним

детям, вскормленным волчицей-

лесом надлежало разлучиться,

в душу боль закинув камнем?

точно проволока шею,

осознание петлей

затянуло облик твой,

потревожить я не смею.

ты останешься навеки,

первозданность детских уз,

неразгаданный союз,

заключённый в человеке,

здесь стираются границы

между выросшим и детским,

мне б хоть раз ещё согреться,

поглядев на эти лица.

все границы – к черту, к бесу!

хоть бы раз ещё меж вами,

время меряя словами,

возвратиться в наше детство.

восьмерится год, подступает августом,

месяц короток, ночи медовые долговеют.

время замедляется, крадётся ласково,

щеки закатные все застенчивей розовеют.

чресла земные наливаются соком дынным,

кое-где ещё краснеют земляничные ягоды,

одежда пропахла костровым дымом,

на жаре пар поднимается от воды.

кожа отливает кофейной бронзой,

голова от воздуха туманная и тяжелая.

с ветки на ветку перепрыгивают лесные бонзы,

преодолевая расстояния сосновые.

уцелевшие участки леса срезаются

игрой светотени, солнечным рубанком.

ветер по озерной глади

с ноги на ногу переминается,

отражение колыхается, точно юбки цыганки.

ночи лунные, на открытой местности

пробирает дрожь, не только от прохлады,

но и от трепетного ощущения неизвестности,

чувства, что нечто необъяснимое обитает рядом,

стоит только руку протянуть – пальцами

дотянешься до самой августовской сути,

и прочие месяцы покажутся самозванцами,

покажутся бессмысленными и глупыми до жути.

нас зовут по домам, незаметно настало «поздно».

вымоем руки, липкие от арбуза.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.