– А ты стал таким беспринципным, как пошёл в шестёрки к Рыхлому, – парировал я.
– Ой! – он закатил глаза, словно собрался упасть в обморок, – да, когда я на Рыхлого не шестерил, ты что!? Так: он мне, я ему… мелкое сотрудничество. Я ему денег был должен, так вот как раз сегодня несу весь долг. Тысяча рублей! Я на машину занимал…
Он похлопал себя по нагрудному карману джинсовой куртки «Levi's».
– Зачем тебе машина? – спросил я, усмехнувшись, – ты ведь и так работаешь водилой.
– Хочу свою, – он нахмурил жидкие светлые брови, – надоело таксерить… у меня был клиент. Вот он звонит мне, и платит нормально, а из парка срочный вызов, попробуй пропусти. И получается, что без своей машины, как без… не знаю, ног, наверное…
Он хохотнул, довольный своей шуткой.
– Ты там по легче, со своим Рыхлым, – я стиснул зубы, – этот отморозок, хуже шакала… таких, как ты, мелких хулиганов, он на завтрак хавает.
– Да вообще, этот Рыхлый меня сам боится: я про него знаю много нехороших вещей, так что… – Халва открыл портсигар, вынул из него бритву «Нева», и деловито начал формировать «дорожки» белого порошка, кучкой лежащего на дне. Затем, картинно вынув из кармана зелёный «трёшник», скрутил из него трубочку, и шумно вдохнул белый порошок.
Щёки его порозовели, а глаза заблестели: он стал похож на поросёнка из финской бани.
– Эхххх! – выдохнул он, – забирает..!
Выпучив глаза, словно на дворе был вакуум, он пошевелил носом, на манер выхухоли, после чего взял стакан.
– Давай с тобой выпьем, чтоб наши однокласснички там все от зависти подохли, как мы с тобой живём! Хоть ты и мент, а парень-то нормальный…
– Ну, спасибо, Диман, – я рассмеялся, стараясь подавить желание включить радио снова.
– И вообще… – он воодушевлённо порозовел, от всего принятого, – Мишке своему скажи, что он палку-то перегибает… Приструни его: а то совсем обнаглел…
– Дим: хватит, – я наморщил лоб, – он один из самых честных людей…
– Да он ненормальный! – Халва выпучил глаза, на манер укушенного краба, – он дикий, я тебе отвечаю…
– Так… всё… давай-ка сворачивать нашу вечеринку, – я стиснул зубы, – у меня сегодня ещё дел по горло…
– Ты сам таким становишься, Лёха, – его розовые от принятого щёки затряслись…
– Я что-то не так сказал? – я прищурился, – Дима, у меня дела…
Халва взял со стола початую бутылку, и положил себе в карман куртки…
– Как скажешь, друг… – он посмотрел на меня так, словно узнал во мне того человека, который убил его любимую собаку, – пойду и я. А то Рыхлый ещё напрягаться будет…
– Иди, иди, – я смотрел в пол и махал рукой…
Я не знал в тот момент, что вижу Халву в последний раз…
……………………………………………………………………………………………
Мигалка на крыше патрульного «Уазика» вспыхивала бликами в сотнях окон окружающих домов, на фоне сиреневого заката, очерченного снизу силуэтом старого города… было мимолётное ощущение, что у всех работает телевизоры, или сверкают новогодние гирлянды… хотя, конец апреля…
Мишка Скуридин – высокий и тощий парень, с большими тёмными и внимательными глазами на треугольном лице. В принципе, не такой уж он и высокий: худоба его, тонкие длинные руки и ноги, вот, пожалуй, что давало ощущение высокого роста. Я в шутку называл его «готический собор». Он отвечал на это, одним и тем же выражением: «хоть горшком назови, только в печь не суй».
Он был уже старшим лейтенантом, а я ещё ходил в младших, хотя в милицию мы пришли вместе. Миша обладал каким-то странными сочетаниями свойств характера: он был резок, принципиален, и, даже конфликтен, но при этом умён, начитан, и энциклопедически развит. И ещё в добавок, мог быть душевным и даже, беззащитным. Та самая жёсткая принципиальность, на которую жаловался Халва, двигала его по служебной лестнице, хотя и с начальством нашим у него часто бывали трения. Я, по сравнению с ним, был более гибок, и лоялен, хотя так же имел чёткие принципы. А в нашем деле некоторая жёсткость иногда необходима. Нам повезло, что наш начальник РОВД, товарищ Фабрици, в прошлом воевал в Афганистане, и, в отличии от многих «бывших воинов» обладал не только суровым характером, но и живым умом, в сочетании с честью офицера, и обострённым чувством справедливости. Помню, когда мы с Мишкой пришли устраиваться в тушинское РОВД, вышел к нам такой плотный, даже пухлый человек, не очень высокого роста и обведя нас живыми внимательными глазами, кивнул, со словами:
– Присаживайтесь.
Тогда мы думали, что это какой-то «зажравшийся мент», желающий оценить своих новых наёмников: совсем он не был похож на героя войны, прошедшего горячие точки планеты.
– Хотите работать в милиции? – спросил он нейтральным тоном.
– Да, – сказали мы вяло.
Он кивнул, потом задумался и спросил:
– Наверное вам интересны в наше неспокойное время, социальные льготы, пакеты, возможность быстрого заработка…
Повисла пауза… только тикали настенные электрические часы своей чёрной секундной стрелкой, словно пытаясь вбить в нас некий чужеродный ритм, словно объясняя нам подспудно, что мы должны стать шестерёнками гигантской машины «Закона».
– Конечно, – ответил Миша, и с вызовом прищурил глаза… с этаким, подростковым вызовом: дескать, «а что, дядя? Так неправильно? Не нужно думать о себе? И о выгоде для себя?».
Он вновь бегло просветил нас своим рентгеновским взглядом, от которого хотелось поёжиться, и в то же время, расправит плечи. Затем снова кивнул, казалось погрузившись в какие-то свои раздумья… И вдруг… Вдруг он резко ударил красной кожаной папкой по столу, и выкрикнул:
– А вы готовы умереть на асфальте Москвы!!???
Он смотрел на нас уже двумя лазерными прицелами, а его рот искривился на подобии коромысла, создавая некоторое сходство с оскалом опытной бойцовской собаки…
Мы непроизвольно вздрогнули… Я вообще, впал в некий ступор… А Миша… казалось он не потерял нити рассуждения, хоть и так же повёл плечами…
– Простите, но я считаю, – начал Миша, откашлявшись в кулак, – что к смерти должен быть готов каждый человек, даже в мирное время – никто же не застрахован… Тем более в этой профессии…
Я попытался сделать умное лицо, и стиснув зубы, выдавил из себя:
– Конечно… мы понимаем… мы… мы можем… если надо…
Миша покосился на меня, одновременно нахмурясь и усмехаясь…
Фабрици скальпелем взгляда чиркнул по нашим лицам.
– Приняты, – сухо ответил он, хотя, когда отводил глаза к папке, там сверкнула весёлая искорка, – идите в кадры, я сейчас позвоню… документы с собой?
– Так точно! – зачем-то выпалил я.
– Идите…
………………………………………………………………………………………
В общем потом мы работали в охране Центра Трансплантации Органов Человека на Пехотной улице, потом дослужились до сержантов, а потом пошли в ППС (Патрульно-постовая служба).
У Мишки было два задержания, и при чём, достаточно серьёзных, а у мня только одно, и в группе. Он в одиночку скрутил двух парней на крыше дома, которые в альпинистском снаряжении вылезали с балкона ограбленной квартиры. Я же один раз прогнал с территории больницы компанию хулиганов, выстрелив в воздух из табельного (за что целый месяц писал объяснительные нашему ротному), и второй раз мы взяли по вызову двоих наркошей, вылезающих из коммерческого ларька.
Не было между нами карьерного соревнования – кому как «везёт». Глупо думать о героизме или романтике на такой работе. Но, по жизни, у нас с Мишкой, оппозиционные «перестрелки» всё же случались. Во-первых, он считал меня сбившимся с пути истинного, философом, во-вторых, думал, что, я, в чём-то знаю больше него (я-то думал зеркально). Ему, видно в чём-то импонировала моя гибкость, но он не хотел себе в этом признаваться. Меня же привлекала (при всём его эмоциональном характере) твёрдость его убеждений, и, некая внутренняя уверенность в своих поступках, что иногда доводило до конфликтов с окружающими. Мы же с ним, умудрялись находить компромисс, но в частых, не прекращающихся спорах. Это был вечный бой. И начался он, почти сразу же после нашего знакомства, с ранней юности: потом мы вместе играли в одной дворовой музыкальной команде, с дурацким названием «Релакс». Он играл на барабанах, а я пел… Да…
