И все же все знали, что Инна моя девушка, что со мной она мечтала в будущем создать семью. И я, немного успокоившись, подумал, что пусть себе резвится, с кем хочет, но принадлежит-то она только мне.
Моя мать стояла у противоположной стены вместе с другими родителями и о чем-то беседовала с Сашкиной матерью. При взгляде на мать, я почувствовал гордость за нее. Она выделялась среди других матерей своей статью, стройностью, красотой лица. Я видел, что все невольно задерживают взгляд на ней, особенно мужчины. И почему такая красивая женщина, как она, так несчастна? Один муж умер, второй, в конце концов, сбежал от нее. А ведь посмотришь на нее и можно подумать, что вот именно такая женщина должна быть счастлива. Но нет… Даже я, ее сын, тягощусь ею. Тягощусь и жалею одновременно. Если бы я только мог, то все сделал бы для ее счастья. Но что я могу? Просто находиться возле нее и радовать ее во всем? Да, это я могу, вот только как же я сам?
Я нашел взглядом родителей Инны, и сразу же почувствовал какое-то тепло и расслабление в душе. А ведь глядя на мать и думая о ней, я пребывал в сильнейшем напряжении. Да, с мамой своей я всегда напрягался, считал, что должен для нее что-то постоянно делать, отказываться от чего-то своего, идти на жертвы. А вот Иннины родители были совсем другими людьми. От Инны они ничего не ждали, и даже я, посторонний человек, улавливал эту свободу возле них. Они оба имели ученые степени, работали преподавателями в одном из институтов, писали учебники по своим предметам. Между ними было полное понимание, уважение, дружба. Лично я всегда это чувствовал, видел. Мне вообще нравились эти люди. Я даже как-то сказал Инне, что завидую ей, что у нее такие родители.
– Дурачок, – усмехнулась она на мои слова. – У тебя родная мама, ты знаешь, кто твой отец, ты знаешь свои корни, знаешь, кто ты, а я хоть и к хорошим людям попала, и очень люблю их, но из-за того, что я им не родная, никак не могу определить саму себя. В кого я, от кого у меня задатки, способности. Я постоянно вспоминаю тех своих родителей, думаю о них. У меня как бы две мамы и два папы и я иногда чувствую растерянность. Я хотела бы встретиться с настоящими родителями и мои приемные родители в этом мне обязательно бы помогли. Но, к сожалению, те люди, которые произвели меня на свет, уже умерли. Обоих свел в могилу алкоголь. У меня есть только их фотографии. И я знаю, что я очень похожа на отца. А мои приемные родители очень близки мне по духу. Это друзья, моя опора, поддержка. Даже не знаю, что со мной было бы, если бы не они. Я очень многому научилась у них и благодарна им за все. И все же было бы лучше, если бы они мне были родными, а не приемными. Хотя, может быть, какая разница? Главное, что вообще они такие есть у меня.
Я был с ней полностью согласен. О таких родителях можно было только мечтать. Я сам, когда приходил к Инне и общался с ее приемными родителями, то неизменно уходил от них в приподнятом настроении. В душе тепло становилось, сам я себе казался интересным, ценным.
Вот и сейчас при взгляде на них я почувствовал тепло и покой. Но переведя взгляд на собственную мать сразу весь сжался. Под ее блестящей внешностью скрывались боль и страдание, и почему-то я чувствовал себя виноватым, что у нее такое в душе. Хотя в чем я виноват? Может быть от того, что хочу жить своей жизнью, уйти от нее, не хочу оправдывать ее надежд и очень тягощусь ее ожиданиями? Ведь я словно в клетке, словно под тяжелым прессом.
Инна с Серегой все продолжали дурачиться, Сашка тоже ввязался в их кривлянье, а я вдруг почувствовал себя одиноко. Потерянность в душе зашевелилась с новой силой, и в этот момент я встретился взглядом с хохочущей на подоконнике Инной. Видно в моем взгляде было столько боли и тоски, что она вдруг перестала смеяться, спрыгнула с подоконника, а на меня посмотрела с досадой, будто я сделал ей что-то плохое. Меня это так поразило, что я застыл на месте, переваривая происходящее и не спуская глаз с Инниного лица, будто ожидая от нее чего-то обнадеживающего. Но она избегала смотреть на меня, при этом активно и с явным удовольствием общалась с Серегой и Сашкой.
На сцене появилась директор и попросила тишины. В это время мы снова встретились взглядом с Инной, и снова я наткнулся словно на стену из недовольства и неприязни. Да что такое? Почему она так смотрит на меня? Мне показалось, что у меня из-под ног выбили опору, и я совсем дезориентирован, потерян, и не знаю, что мне делать, куда двигаться.
Торжественное вручение аттестатов пролетело мимо меня. Я опомнился, когда началась дискотека, а родители ушли. Все одноклассники танцевали и веселились, Инна прыгала на середине зала на пару с Серегой, Сашка тоже отрывался возле них, выписывая кренделя, а я словно зомби стоял рядом с ними и только ради приличия дергался в такт музыке. Но когда заиграла медленная музыка, я оживился и с чувством собственника взял Инну за руку, увлекая ее на танец. Она положила руки на мои плечи и открыто посмотрела мне в глаза. Вот также прямо и открыто всегда смотрели в глаза и ее приемные родители. Такой взгляд словно говорил: мне нечего скрывать, я искренна, и ничего не боюсь. Она смотрела на меня, будто чего-то ожидая от меня. А я разглядывал ее красивое лицо, эти синие глаза, длинные ресницы, красивую линию губ… Но почему я чувствую себя таким виноватым? Будто я сделал что-то плохое для нее…
– Инна, ты прости меня, – нагнувшись к ее уху, сказал я.
Она дернулась, вздохнула, но взгляд ее смягчился:
– Дурачок! – она обняла меня, прижалась ко мне, и у меня будто гора с плеч упала, а под ногами снова образовалась твердь.
– Я так люблю тебя! Так тебя люблю! – бесконечно говорил я ей в ухо, и она еще сильнее прижималась ко мне.
А потом заиграла снова веселая музыка, и Инна перестала обнимать меня. Очень нехотя я выпустил ее из своих объятий. Если бы можно было постоянно вот так кружиться с ней и не выпускать ее никогда! Ну почему она словно уходит от меня, почему после минут счастья, наступают часы одиночества и тоски? Почему так? И неужели я готов стоять с ней вечно вот так обнявшись, чтоб чувствовать ее любовь и избавляться от боли в душе? Неужели мне самому не надоело бы это? Наверное, надоело, но сначала мне нужно было получить уверенность, что эти теплые объятия будут продолжаться столько, сколько мне нужно. В такие моменты мне вспоминалась наша кошка Пушинка. Она была домашней кошкой, улицу совсем не знала, но однажды, когда нам рабочие вносили новый диван, и входные двери были открыты настежь, Пушинка убежала на улицу. Я учился тогда в классе пятом и очень переживал из-за ее пропажи. Мы всей семьей ходили по дворам, звали ее, искали, но все было тщетно. Родители потом успокоились, а я все никак не мог войти в привычное русло. Но через две недели Пушинка сама пришла к нашему подъезду. Я как раз шел из школы, и вдруг ко мне под ноги кинулся истерично пищащий пушистый комок. Пушинка! Я так обрадовался, что даже заплакал. А она, миленькая, узнала меня, сама мне на руки запрыгнула. Грязная вся, исхудавшая, испуганная. Дома я привел ее в порядок: искупал, покормил. Но она целый месяц после этого никак не могла успокоиться. Постоянно мяукала, хотя до пропажи была молчаливой кошкой, лезла ко мне ночью под одеяло, чтобы спрятаться, и вообще стала какой-то приставучей, беспокойной, назойливой. Покой она обретала только у меня под рубашкой, куда постоянно пряталась, а ночью у меня под одеялом. Я даже устал от этого ее постоянного, назойливого приставания, но в то же время удивлялся, что этот маленький зверек так переживает, так мучается. Терпеливо я потакал всем ее капризам, обращался с ней ласково, жалел ее, гладил, и она стала отходить от стресса. Постепенно стала успокаиваться, перестала орать, прятаться, и стала прежней – полной достоинства кошкой-красавицей.
И вот сам себе я сейчас напоминал мою Пушинку, после того, как она нашлась и нуждалась в уверенности, что кошмара больше не будет, а будет покой, безопасность, сытость и любовь хозяина. Моя потерянность в душе требовала утешения, стабильной безопасности, понимания и принятия. Всего этого я ждал от Инны, и видимо был назойлив, как Пушинка. Но маленькой кошке все это простительно. А мне, взрослому парню, самому от себя было противно, противно от того, что ищу некой защиты от душевных терзаний у девушки. Но мое понимание происходящего не помогало мне никак. Казалось, что земля постоянно уходит из-под ног, а сам я словно выключенная лампочка. Свет и твердь я видел только в любви Инны. И я был уверен, что если бы получил от нее эту любовь, если бы как губка напитался ею, то тогда все в моей жизни наладилось, и я смог бы жить, учиться, работать. Но Инна, будто лимит наложила на любовь, будто удерживала ее, консервировала до поры до времени, а мне эта любовь нужна была именно сейчас, а не когда-то потом, когда она будет готова давать мне ее.
