Помню, что ее слова снова причиняли мне нестерпимую боль. Я смотрел на нее и чувствовал, что ее одну и только ее одну смогу любить всю жизнь, ну почему она не любит меня?
– Ну почему, Инна? Почему ты не любишь меня? Я не понимаю… Все же было хорошо! – мы стояли возле ее подъезда (я специально подкараулил ее, чтобы поговорить). – Ну давай попробуем еще. Я не буду приставать к тебе со своей любовью. Хочешь, учись, живи, как хочешь, я буду терпеливо ждать тебя, но только не надо рвать со мной – я не могу без тебя.
– Да ты послушай, что ты говоришь! «Делай что хочешь, живи, как хочешь!» Но в тоже время: «Я не могу без тебя!» Коля, может быть, ты и не можешь без меня, но я-то могу! И вообще, и так я долго врала, изворачивалась, не говорила правды; все жалела тебя, потому что ты действительно хороший парень. Но теперь я так больше не могу, и буду говорить только правду. Я не люблю тебя и никогда не полюблю. И не надо приходить к моему подъезду, караулить меня. Живи своей жизнью – все у тебя наладится, но без меня.
Инна решительно пошла мимо меня прочь, а я в полном бессилии смотрел ей вслед. Несколько месяцев ушло у меня на осмысливание того, что между мною и Инной больше ничего нет. И эти месяцы были очень горьки для меня. Я продолжал любить Инну, и никак не мог выкинуть эту любовь из сердца. Но шло время, и я с удивлением осознал, что мир не рухнул, что я продолжаю жить. Вот только на моем сердце остался шрам, и этот шрам еще долго давал о себе знать.
Глава 3
Мать моя была очень рада, что пристроила меня в юридический институт. Ее мечта сбылась. А вот моя мечта погибла. Я жил словно в капсуле. Чувства мои притупились, и порою мне казалось, что я словно зомби: имею тело, а вот души у меня нет. Хотя нет, душа все же была, потому что если бы души не было у меня, то я не испытывал бы это серое ПЛОХО. Вокруг меня будто сгустилось серое пространство, и мне было постоянно, без проблеска ПЛОХО. Но я учился, сдавал сессии, писал курсовые, и мать моя была довольна. Она гладила мне рубашки, старалась кормить меня повкусней, и считала меня центром своей жизни. Мое мрачное настроение ей не нравилось, она воспринимала его на свой счет и считала, что я с ней груб, холоден и безразличен. Несколько раз по этому поводу она устраивала истерики, и мне пришлось скрывать от нее свой мрак и словно артисту играть роль благодушного, ласкового и любящего сына. Мать успокаивалась, осыпала меня ласками, которые мне сто лет были не нужны, но которые я вынужден был терпеть, чтобы избежать ее недовольства. Она часто обнимала меня, целовала, причем целовать пыталась в губы, а не в щеку, и мне это было неприятно. Так и хотелось сказать: «Да отстань ты от меня!» Я был уже взрослый парень, и все эти обнимания и целования коробили меня. Это маленькому мне все нипочем было от ее ласк, а как только полюбил Инну, то всяческие обнимашки с матерью стали мне казаться просто невозможными. Но мать, видимо, не понимала, что я вырос и мне теперь ее ласки не то что не нужны, а вообще кажутся противоестественными, особенно эти поцелуи в губы. Ни об Инне, ни о моем тяжелом душевном состоянии она не знала. Я давно перестал делиться с ней своими проблемами. Ей было только известно, что я не хочу быть юристом, но она считала это моей блажью и была уверенна, что правильно сделала, что настояла на моем поступлении в юридический.
С Инной я совсем не виделся, и, только встречаясь на улице с ее родителями, узнавал от них, что она учится в цирковом училище и уже иногда участвует в представлениях. В общем, ее мечта сбылась. Мать же ее всегда с такой жалостью смотрела на меня, что мне становилось противно. В ее глазах так и читалось: бедный мальчик! Такой хороший мальчик! Так любил нашу девочку, а она бросила его!
Эта жалость уязвляла мою гордость. Разве я жалкое создание? Ведь не умер же я! Подумаешь, горе какое! Не получилось с вашей Инной, так с другой девушкой получится. Свет клином, что ли сошелся на вашей дочке? Но поначалу я и вправду был очень зациклен на Инне, и никак не мог успокоиться. Физически отпустил ее от себя, а душевно не отпускал. Только к третьему курсу института я почувствовал свободу от нее.
При институте я стал с самого первого курса заниматься карате, там у меня и друзья появились. А со второго курса стал посещать еще и собрания Союза писателей. Все эти внеурочные увлечения держали меня на плаву, помогали не раскиснуть совсем. Но все равно мне казалось, что жизнь моя течет бесцельно, скучно. Юридические науки совсем меня не интересовали, казались мертвыми, хотя в силу своего ума я с легкостью осваивал их и получал только хорошие отметки.
В институте было полно симпатичных девушек, и я не мог не замечать, что пользуюсь популярностью у них. На третьем курсе, когда я окончательно, как мне казалось, отошел от неудачной любви к Инне, у меня случился бурный роман с девушкой из параллельного потока. Ее звали Катя. Я долго присматривался к ней, прежде чем начать какие-то действия в ее сторону. Мне нравилось, что она совершенно не похожа на Инну ни внешне, ни внутренне. Инна была тонкая, легкая и мечтательная, а Катя занималась на тренажерах, была крепкой, упругой и нагловатой. Впервые я увидел ее в коридоре нашего института. Она шла с другими девушками. Я шел за ними смотрел им в спины, и их обтянутые джинсами попы поражали своим многообразием форм. Тощие, низкие, фигурные, подтянутые, круглые… Но у Кати попа была шедевром. Упругая, подтянутая задница так и манила, так и приковывала мужские взгляды. А у меня при виде этой откровенно-рельефной попы вдруг стало тесно в штанах, а в голове впервые возникли порнографические картинки. С Инной у меня такого никогда не было, а тут…
Сначала я просто засматривался на эту Катю, вернее на ее формы, а потом узнал, что она ходит «качаться» на тренажеры, и ради нее тоже стал туда ходить. Катя быстро заметила меня, и мне льстило это. Мы тягали железяки и при этом не сводили друг с друга глаз. Наши тела очень подходили. Я хоть и не качался никогда, но имел довольно хорошее сложение благодаря природным данным и спорту. Катя тоже от природы имела потрясающее сложение, а занятия на тренажерах сделали ее совершенно неотразимой. Мы пожирали друг друга глазами, и мне казалось, что мы с нею какие-то дикие, необузданные первобытные особи мужского и женского пола, которые нашли друг друга и мечтают о физическом слиянии.
Как-то во время очередного занятия в тренажерном зале, Катя подошла ко мне упругой походкой и сказала:
– Ну и долго ты будешь на меня смотреть? Может, в кино пригласишь?
Я в это время как раз качал ноги и от неожиданности так толкнул ногами тренажер, что он затрясся весь и чуть не перевернулся.
– Ого, какой темперамент! – ухмыльнулась Катя и протянула мне руку. – Меня Катя зовут!
– Николай, – покраснев, представился я.
Мы пожали друг другу руки. Через ее маленькую, теплую и крепкую ладонь по мне будто прошел ток, а в штанах снова стало тесно. Да что же это такое! Я смотрел на ее обтянутые спортивными брюками бедра, на ее плоский с кубиками голый живот, на эту упругую грудь под топом и только одно вертелось в моей голове: «Секс! Секс! Секс!»
Катя откровенно тоже рассматривала меня с ног до головы и, заметив мою позорную вздутость, спокойно ухмыльнулась, будто это было в порядке вещей.
– Ну что, пойдем в кино, Коля?
– Пойдем, – сбрасывая с себя растерянность, отозвался я. – Сегодня хочешь?
– Хочу. Можно сразу после тренажеров.
Я долго ждал ее под дверями раздевалки, и вот она вышла вся такая свежая после душа, с чистыми, немного влажными длинными волосами. Высокие каблуки, обтягивающие джинсы на упругой попе, круглая грудь под свитером. «Доминирующая самка», – пронеслось у меня в голове при виде всей этой роскоши, и сам себя я при этом почувствовал Альфа самцом. Катя по-свойски взяла меня под руку:
– Пошли сначала в столовку! – словно приказывая, сказала она. – Я после железок всегда есть хочу.
