- Мы и не просим тебя нападать на него, – всё так же серьёзно и спокойно продолжал Ремус. – Но завтра ночью мы все должны держаться вместе. Иначе нас перебьют поодиночке. Мы сможем это сделать, только если ты нам прикажешь.

Урсула задумалась. Медленно опустилась обратно на свой ящик:

- Я вряд ли смогу…

- Сможешь, – улыбнулся Квентин. – Можешь кусать, если будем плохо себя вести.

- Это идея, – задумчиво проговорил Дэн. – Когда мы с братом превращались, я всегда слушался его. Но это закончилось, когда мы поссорились. Я перестал доверять ему, и мой волк тоже.

- И вы готовы доверять мне? – Урсула переводила взгляд с одного лица на другое, не веря, что это происходит на самом деле. – Серьёзно?

- Да, – кивнула Джин, и одновременно с ней кивнула Бобби.

- Да, – проговорил до сих пор молчавший Салман.

Дэн ободряюще улыбнулся и ненадолго взял Урсулу за руку:

- Я не забыл, что ты была готова помочь мне. Я доверяю тебе. Ты справишься.

- Ты справишься, – повторил Ремус.

- Откуда ты знаешь? – глухо спросила Урсула, глядя на него зелёными глазами, всё ещё сердитыми и недоверчивыми, но в них уже начинали мерцать коварные искорки, которые он так часто замечал за эти десять дней. – Я пыталась тебя подставить, забыл? И тебя, Дэн. А тебя я вообще угрожала убить, – она кивнула на Джин.

- Откуда я знаю? – повторил Ремус. – Знаешь, мне вы тоже не должны доверять. Я пришёл сюда потому, что меня прислал Дамблдор. И потому, что я искал мести. Адам ненавидел моего отца и меня самого, но он отдал жизнь ради меня, и простил моего отца. Я ненавидел тебя, Дэн, и твоего брата, за то, что вы позволили Финну убить Марлин, но я прощаю вас, потому что я только теперь понял, через что вам пришлось пройти. Все мы разные, и все мы хотим разных вещей, но все мы знаем, что такое страдать и терять. Может, через два дня всё это закончится, и я снова стану волшебником из Ордена Феникса, а может, я умру в полнолуние, но прямо сейчас имеет значение только одно: я один из вас. И ты, Урсула – тоже одна из нас. Ты не побоялась рассказать мне правду, ты доверилась мне – значит, я могу довериться тебе.

Он вздохнул, чувствуя холод в груди, оставшийся после сражения с дементорами, и произнёс громче, твёрже, обращаясь уже не к одной Урсуле, а ко всем:

- Один мой друг как-то сказал: «Любовь никогда не выигрывала войны, их выигрывала только ненависть». Грегор сегодня сказал мне, что любовь делает сильных слабыми. Может, любовь и не выигрывала войн, но она могла бы предотвратить их, если бы её было больше в этом мире. Нас делают слабыми наши разногласия, глупость и ревность, жестокость и жадность. Но не любовь. Любовь делает нас сильнее.

Бобби улыбнулась ему. Квентин обхватил Джин за плечи и тоже улыбнулся, украдкой показав Ремусу большой палец. Салман отвернулся, и его губы вздрогнули. Урсула смотрела Ремусу в глаза, и он видел, как неуверенность окончательно покидает её взгляд. Несмотря на тоску по Сириусу, обиду на Дамблдора и злость на Снейпа, сейчас он почувствовал, как в нём снова просыпается радость, слабая, но радость. Пусть у него не осталось надежды, но он смог подарить её другим.

«Славная выйдет шалость, – подумал он внезапно. И ему тоже захотелось улыбнуться.

Комментарий к Часть 33 Выходим на финишную прямую! :)

====== Часть 34 ======

Комментарий к Часть 34 Понимаю, ждать пришлось долго. Эту и следующую главы я писала в день по чайной ложке, и вы поймёте, почему :(

Но зато эта глава получилась очень большой, а следующая (последняя) выйдет очень быстро) возможно, даже послезавтра. До конца осталось совсем немного)

12 ноября 1981 года. 9:01

Кигсли Шеклболт никогда не смог простить себе того, что в тот день опоздал на работу.

Вообще-то он часто опаздывал. Ненадолго – на минуту-две – но постоянно. Это началось ещё в Хогвартсе: весёлый, общительный и активный парень забывал о времени, засиживался за интересными книгами, забалтывался с приятелями на переменах, и прибегал в класс аккурат после звонка. В конце концов учителя даже перестали снимать баллы за опоздание – какой смысл, если в течение урока Кингсли всё равно заработает в два раза больше очков, чем потерял? И после окончания школы продолжалось то же самое: Кингсли опаздывал на тренировки, на совещания и просто на работу. Грюм, конечно, покрикивал время от времени, но всерьёз на него никто никогда не сердился: во-первых, Кингсли всегда извинялся за свои опоздания, сопровождая слова обезоруживающей обаятельной улыбкой; во-вторых, насколько беззаботен он был в обычной жизни, настолько же собран и точен в бою. За это его ценило начальство и любили товарищи по Корпусу.

В то утро Кингсли твёрдо решил, что не опоздает. Он завёл будильник на десять минут раньше обычного, сделал обязательную разминку, с удовольствием отмечая, как восстанавливаются исцелённые мускулы. Связался через Летучий Порох с родителями, которые не отходили от него в больнице и навещали каждый день после выписки, но всё равно до сих пор не могли отделаться от тревоги. Потом приготовил себе завтрак – большую кружку сладкого чёрного кофе и вафли с малиновым джемом, наслаждаясь вкусом и запахом, радуясь, что больше не приходится питаться безвкусной больничной едой. Одевшись, не отказал себе в удовольствии посмотреться в зеркало – как же он соскучился по своей алой форме! И уже собрался выйти из дома, за пределы Антиаппарационного заклинания, как хлопнул себя по лбу и кинулся обратно на кухню.

В шкафу была припрятана бутылка вина и пачка кексов. Кингсли купил их ещё вчера, глупо было бы забыть. В конце концов, сегодня его первый рабочий день после целой недели отпуска по ранению! К тому же его товарищу Джону Таунсенду, с которым он лежал в одной палате, стало лучше: целители наконец-то вылечили его глаза, совсем скоро Джон тоже вернётся на службу. Даже в такие тяжёлые времена можно найти повод для радости, а тут их будет целых два. Он улыбнулся, предвкушая, как в обеденный кабинет соберётся с друзьями, как Алиса, Фрэнк, Диоген и Ардея будут смеяться и толкаться, пытаясь поудобнее устроиться в его тесном кабинетике, как к ним заглянет Грюм – официально, чтобы велеть вести себя потише и не мешать другим, более ответственным людям, а на самом деле, чтобы получить свой бокал вина. Прижав себе бумажный пакет с выпечкой и тщательно завёрнутой в бумагу бутылкой, Кингсли со всех ног бросился за дверь. Часы показывали две минуты десятого.

Через несколько мгновений он уже перебегал шумную улицу в центре Лондона. Светофоры горели зловещим красным светом, но ни одна из бешено мчащихся машин не задела высокого темнокожего парня, как по волшебству – да так оно и было. Свернув в переулок, Кингсли столкнулся с несколькими чиновниками, которые тоже опаздывали, и лица у них были соответствующие – нервные и недовольные, без той радостной улыбки, которая освещала его лицо.

Аппарация через специальный портал, надоевшая, но обязательная проверка в Атриуме, долгий путь до Корпуса Авроров по коридорам и в кабине волшебного лифта… Ещё три года назад, будучи студентом, Кингсли запросто добирался до работы прямо из дома, по Летучему пороху, и попадал сразу в Корпус, но сейчас пропускной режим и правила безопасности были ужесточены, и никто пока что не собирался их ослаблять. Была уже четверть десятого, когда он наконец влетел в свой кабинет и бережно поставил на стол пакет с бутылкой и кексами. А ещё через несколько минут в кабинет влетел фиолетовый бумажный листок – записка, требующая явиться на совещание ровно в 9:30.

Кингсли вышел из кабинета и постучался в соседнюю дверь. Фрэнк, в отличие от него, всегда был пунктуальным, но сейчас он не ответил, как будто его вовсе не было в кабинете. Кингсли огляделся по сторонам и увидел Диогена Райса. Тонкое бледное лицо молодого аврора просияло, когда он увидел Кингсли, друзья шагнули друг к другу и обнялись.

- Грюм зовёт на совещание, ты Фрэнка не видел? – спросил Кингсли. Диоген дёрнул ручку двери, та отозвалась сухим щелчком – кабинет был заперт.